– Вы, наверное, захотите поговорить с моей дочерью, – слабым голосом пролепетал он.
– Конечно.
– Если… если она…
– Если она ответит отказом – хотите вы сказать?
Лорд Уитэм кивнул. Произнести этого вслух он не мог.
– Если она отвергнет мое предложение, я, разумеется, отнесусь к ее желаниям с уважением. Право выбора принадлежит только и исключительно ей. Вы согласны?
– О, вне всякого сомнения.
Голос лорда была едва слышен. Он понимал, что из этого следует.
– Тогда, с вашего разрешения, я прибуду на Кавендиш-сквер утром в пятницу и сделаю предложение леди Мэри. Сегодня вторник. Это через три дня.
Лорд Уитэм снова сглотнул. В уголках его глаз на длинных ресницах повисло по слезе.
– Да, – хрипло пробормотал он. – Конечно.
– Значит, договорено. А теперь к делу. Контракт на ваше директорство мы подпишем на следующий день, а тем временем я вам немного расскажу про компанию, к которой вы присоединитесь. Думаю, вам это будет интересно. Она называется «Полярная звезда».
Беллман наклонился, чтобы взять бумаги из ящика стола, и когда он отвернулся, лорд Уитэм быстро вытер глаза. Отставка из кабинета министров причинила ему боль, но эти двадцать минут с Беллманом оказались за гранью всех страданий – в тех краях, что не виделись ему даже в страшных снах; где достоинство, приличия, честь ветер нес и швырял по пустошам, словно горсть сухих листьев. Откуда ему было знать, что утро еще не закончится, а он уже продаст свою дочь – и, что еще важнее, продаст ее (виноватая мысль, как глоток яду) за куда меньшую сумму, чем мог бы? А если бы он попросил миллион?
Нет, он бы его все равно не получил. Беллман знал о нем все – такого человека ему не победить. Ощущение было такое, словно он только что спустил за бесценок собственную душу и тут же обнаружил, что взамен получил только пригоршню праха. Впереди у него была целая вечность, чтобы подумать над этим.
Беллман тем временем разложил на столе какие-то бумаги. Лорд Уитэм изобразил на своем красивом слабом лице подобие интереса и наклонился вперед, пытаясь вникнуть в объяснения.
Глава восьмая. Объявление войны
Последнюю, свежайшую мелодраму Джима «Вампир из Лаймхауса» вернули из театра «Лицеум» с запиской от некоего Брэма Стокера[9], управляющего.
– Что вы об этом думаете, мистер Уэбстер? Я не понял: ему понравилось, или он пытается объяснить, что это полная чепуха?
Уэбстер Гарланд взял письмо и прочел вслух:
«Уважаемый мистер Тейлор,
Спасибо, что позволили мне ознакомиться с вашим фарсом «Вампир из Лаймхауса». С сожалением вынужден сообщить, что репертуар театра укомплектован на ближайшие два года, и мы не сможем принять пьесу к постановке. Спешу заметить, однако, что в ней есть несомненный пыл и жизненность, хотя вампиры как тема уже явно изжили себя.
– Не знаю, Джим. Ну, во всяком случае, он потрудился написать ответ.
– Возможно, мне стоит пойти и лично прочитать ему пьесу. Он наверняка упустил самое важное.
– Это та, про кладовщика-кровопийцу и полную баржу трупов?
– Она самая. Фарс – ха! Да это самая настоящая трагедия – одной кровищи-то сколько! Фарс, поцелуйте меня в…
– Кровища – то самое слово, – вставил Фредерик. – Там все просто тонет в крови, от начала и до конца. Не пьеса, а черный пудинг какой-то!
– Смейся, сколько хочешь, – мрачно ответил Джим. – Вот увидишь, я еще сколочу состояние. Мое имя будет светиться огнями на фасаде театра!
– Светиться огнями и вонять требухой, судя по этому опусу, – заметил Фредерик.
Стояло утро среды, и в магазине было полно клиентов. Чопорный мистер Блейн вместе с ассистентом по имени Уилфред обслуживали посетителей, желавших приобрести химикаты, камеры, треноги. Утонченная мисс Реншоу за другим прилавком принимала тех, кто пришел заказать свой фотопортрет, и разбиралась с прочими заказами. Кроме перечисленных лиц, штат фирмы состоял из Артура Поттса, веселого господина средних лет, который заряжал камеры, наводил порядок в студии, таскал оборудование, когда фотографы снимали на пленэре, проявлял, печатал и помогал Фредерику изготавливать все, что нельзя было купить. Ну, и был еще не очень сообразительный мальчишка, примерно ровесник Джима, по имени Герберт. Его взяли в качестве помощника, но быстро поняли, что он совершенно безнадежен: мальчик соображал медленно, был забывчив и неуклюж. Зато он оказался добрейшей души, и ни Салли, ни Фредерику, ни Уэбстеру не хватило духу от него избавиться.
И сейчас, стоя посреди чистого, процветающего магазина с прилежными сотрудниками и крепнущей репутацией, с превосходно обставленной студией и общей атмосферой эффективности и оптимизма, Фред вспоминал день, когда Салли впервые ступила на их порог – застенчивая, нервная и в смертельной опасности. Фредерик в это время самозабвенно ссорился с сестрой. Лавка была ветхая, половина полок – пустовала, и неминуемый конец приближался с каждым днем. Потом с помощью серии на удивление хорошо продававшихся комических стереографий им удалось остаться на плаву; а дальше, когда Салли смогла вложить в бизнес кое-какие деньги, пришло и процветание. Со стереографиями они уже завязали: их рынок неуклонно сокращался; теперь в моде были cartes de visite[10] – маленькие портреты. Правда, теперь им становилось тесно в этом помещении. Скоро придется расширяться, а то и филиал открывать.
Фредерик машинально потянулся за часами, выругался, вспомнив, что они остались у Маккиннона, и посмотрел на те, что висели над прилавком. Он надеялся, что Салли заглянет… Она явно задумала что-то, а ему не сказала, и это не давало ему покоя.
Управляющий за конторкой заполнял бланк заказа на фотографическую бумагу. Фредерик подошел к нему и спросил:
– Мистер Блейн, мисс Локхарт ведь не показывалась сегодня утром?
– К сожалению, нет, мистер Гарланд, – мрачно сообщил тот. – Я планировал привлечь ее к разговору о необходимости расширить штат. Боюсь, наш добрый друг Герберт не слишком одарен, а все остальные уже заняты. Что вы скажете по этому поводу?
– Хорошая мысль. Но где, по-вашему, новые сотрудники будут работать? В архив уже и кошку не засунуть… хотя, уверен, вам удалось, если бы она не слишком сопротивлялась. Нам будет нужен стол… и печатная машинка – они теперь все ими пользуются.
– О, да. Вполне возможно, нам понадобится расширить помещение, мистер Гарланд.
– Забавно, я только минуту назад сам об этом думал. Но сейчас мне нужно уйти. Если мисс Локхарт вдруг объявится, обсудите с ней этот вопрос. И передайте ей мои наилучшие пожелания.
Он взял пальто и вскоре уже садился на поезд до Стретема.
Нелли Бадд как раз кормила кошек. Каждая из них была реинкарнацией какого-нибудь египетского фараона, охотно объяснила она Фредерику. Сама дама, однако, была совершенно земной: пышногрудая, яркоглазая – к тому же она то и дело бросала восхищенные взгляды на то, что сама, без сомнения, охарактеризовала бы как его мужественные формы.
Фред решил не тянуть быка за рога.
– Миссис Бадд, – без обиняков начал он, стоило им усесться на удобном диванчике в гостиной, – я был на том стретемском сеансе и имел счастье запечатлеть вас на фотографии. То, что вы вытворяете в темноте, меня совершенно не волнует, и если ваши друзья достаточно легковерны, – что ж, это их личное дело. Но фотография вышла славная: фальшивая рука на столе, шнурок протянут к тамбурину, а чем там занята под столом ваша левая нога, я и подумать не смею… короче, миссис Бадд, позвольте мне начать вас шантажировать.
Она игриво улыбнулась ему.
– Да ну тебя, милый! – проворковала она (в ее речи отчетливо слышался север, но Ланкашир или Йоркшир непонятно, тем более что акцент был сглаженный и, скорее всего, искусственный). – Такой славный молодой человек! Тебе нет нужды меня шантажировать – достаточно попросить по-хорошему. Чего ты хочешь?
– Вот и хорошо. На самом деле я и не собирался. Меня интересует то, что вы сказали в трансе – в том, настоящем трансе. Можете вспомнить, что это было?
Она помолчала. В ее глазах мелькнула печаль, и они снова засверкали.
– Ах ты, господи, – сказала она. – Вот так вопрос. Ты про припадок, стало быть, спрашиваешь? У меня уже много лет эти припадки. Я из-за этого и медиумом стала притворяться, – ну и Джозайя, конечно, посодействовал, упокой его Господь. Он ведь фокусником был. Таким фокусам меня научил, ты ахнешь. Так что если нужно потрясти тамбурином или пожать кому-нибудь руку в темноте, Нелли Бадд мало равных, хоть и не пристало мне так говорить.
– Потрясающе. Уклоняться от прямых вопросов вы тоже научились, как я посмотрю, миссис Бадд. Так что там с вашими припадками?
– Честно говоря, милый, я понятия не имею. У меня просто плывет все перед глазами и дурно становится, а потом, через пару минут, я прихожу в себя, но чего говорила, не помню. А тебе-то что за дело?
Фредерик почувствовал, что она начинает ему нравиться. Почему бы и не показать ей больше карт?
– Знаете такого мистера Беллмана?
– Первый раз слышу, – покачала она головой.
– А про компанию «Полярная звезда»?
– Боюсь, что нет, дорогуша.
– Слушайте, я вам прочитаю, что вы тогда сказали.
Он вытащил из кармана сложенный листок бумаги с каракулями Джима и прочитал все вслух.
– Вам это о чем-нибудь говорит? – поинтересовался он, добравшись до конца.
– Я что, правда все это сказала? – изумилась она. – По мне, так сплошной бред.
– Вы действительно не знаете, откуда это взялось?
– Это, наверное, как ее там… телепатия. Я, видать, чьи-то мысли прочитала. Господи, да не знаю я! Мне до этих стеклянных гробов и искр дела – как до человека на Луне. Зачем тебе все это?
– Один из членов Стретемской лиги – клерк из Сити, и его очень взволновала сообщенная вами информация – судя по всему, деловая и строго секретная. Он боится, что она всплывет, и утечку повесят на него.