Главный инженер, показывавший ей город, кудрявый молодой человек по фамилии Кепке, вскоре обнаружил, что ее интерес неподделен и что он может рассказывать ей о сути дела всерьез, без снисхождения к куцему дамскому умишку. Но когда королева сообщила ему о своем желании спуститься в забой, даже он пришел в замешательство.
– Но, ваше величество, мы не подготовились к посещению рудника, условия под землей не таковы, что…
Она нетерпеливо сверкнула глазами.
– Если там безопасно для горняков, то и мне нечего опасаться. Если же нет, то я хочу посмотреть, что испытывают мои подданные, спускаясь под землю, и с чем им приходится мириться.
Ее ответ за какой-нибудь час облетел весь Карлштайн, и, когда она вечером прощалась с городом, ее провожали с не меньшим энтузиазмом, чем когда она взошла с Красным Орлом на Эштенбургскую скалу.
Бекки не запомнила рудников по одной-единственной причине: сама о том не подозревая, она с рождения страдала клаустрофобией, и, как только маленькие вагончики, в которых сидела королева с сопровождающими людьми, въехали в туннель, Бекки объял такой ужас, что она закрыла глаза и не открывала их до тех самых пор, пока они снова не оказались на поверхности. Аделаида неодобрительно посмотрела на жмурящуюся учительницу:
– Надеюсь, ты делала заметки обо всем, что увидела. Никогда не стоит хандрить. Нужно показывать свой интерес, подбадривать людей.
Когда они прощались, главный инженер низко поклонился и поцеловал руку Аделаиды, которая в ответ бросила на него такой горячий и долгий взор, что тот вспыхнул; а Бекки подумала, что ей тоже есть за что отчитать свою королеву.
Перед тем как покинуть эту часть страны и возвратиться в Эштенбург, Аделаида решила посмотреть на замок Вендельштайн, где Вальтер фон Эштен нанес окончательное поражение войскам Оттокара Второго. Замок был расположен в полутора километрах от Андерсбада, к нему вела лесная тропа. Неподалеку находился и замок графа Отто; в этих обстоятельствах обычная вежливость требовала, чтобы он явился и засвидетельствовал свое уважение королеве, но, как говорили, он еще раньше покинул страну, отправившись в Восточную Африку охотиться на слонов и носорогов.
Старый замок Вендельштайн уже превратился в руины, лишь одна башня стояла не тронутая временем, но вход в нее был забит грудой каменных обломков. Они обошли вокруг замка по густой траве, и, пока Аделаида внимала объяснениям графа о том, как хитро Вальтер заманил богемцев на широкий луг между замком и опушкой леса, и как неожиданно ударил по нему конным отрядом, ждавшим в засаде, а потом еще вторым отрядом с другой стороны, и как богемцы, чей боевой дух был подорван многомесячными партизанскими наскоками Вальтера, поддались и побежали, Бекки вдруг посмотрела на окружающую мирную картину с неожиданным волнением. Эта была ее страна, ее история…
Теплое осеннее солнце золотило поле и лес. В воздухе звенели мошки, в отдалении махал косой какой-то крестьянин, с железной дороги через лес доносился свисток паровоза. Пора было возвращаться.
Как писала Бекки своей матушке (а писала она ей неукоснительно два раза в неделю), такого странного времяпрепровождения она и представить раньше не могла. Ей с Аделаидой приходилось участвовать в бесконечной череде церемоний: аккредитация дипломата, уход на пенсию важного генерала, визит какого-нибудь князька, открытия, приемы, публичные службы, торжественные даты… Временами Аделаида просто плакала от усталости и бессильной ярости, глядя на Бекки с такой укоризной, как будто это она во всем виновата. В таких случаях Бекки приходилось напоминать себе, что она верноподданная гражданка Рацкавии и что перед ней – ее королева. В большинстве случаев это помогало.
Поразительным был контраст между Аделаидой, гулящей девкой с лондонской окраины, и знатными людьми, которые относились к ней с таким глубоким почтением; стоило посмотреть, с каким обаянием она соблазняла гостя сыграть с ней партию в шахматы и как увлеченно она играла, раз от разу совершенствуя свою зоркость и стратегию; интересно было наблюдать за неуклонным ростом ее знаний, воли, власти над людьми. Как было Бекки не попасть под обаяние своей королевы?
Наконец настало время дипломатии. Аделаида решила пригласить в Рацкавию представителей обеих великих держав для переговоров. Чиновники были в ужасе.
– Ваше величество, об этом даже думать невозможно, – заявил секретарь по иностранным делам.
– Поздно. Я уже подумала.
– Но существуют протоколы…
– Отлично! Вы занимайтесь протоколами, а я займусь делом.
– Но официальные каналы…
– Официальные каналы для того и существуют, чтобы в них плавали официальные лица.
Она никого не слушала, а возражения тем временем сыпались со всех сторон. В конце концов Аделаида потеряла терпение и швырнула на пол чернильницу с такими воплями, которые совершенно не требовалось переводить, если бы даже Бекки знала, как будет по-немецки «придурошные зануды» и «треклятые олухи». Чиновники испуганно закивали и закланялись, выскакивая по одному из кабинета. Приглашения на встречу были отосланы в тот же день.
Тем временем Джим и «Рихтербунд» тратили все свое свободное время, стараясь напасть на след испанской актрисы. Джим рассказал графу о журналистке и квартире господина Эггера, и граф передал эту информацию начальнику полиции при их очередной встрече. Впрочем, Джим слабо верил в полицию, в которой начисто отсутствует сыскной отдел. Остроконечные шлемы, темно-бордовые мундиры и золотые эполеты свидетельствовали, что рацкавийская полиция озабочена скорее внешним блеском, чем эффективностью.
Джим был почти уверен, что испанская артистка до сих пор находится в городе, хотя он и сам не знал, на чем основывается эта уверенность. Карл, Густав и Генрих с товарищами обошли все кафе и подвальчики в центре города, они толковали с носильщиками на станции, слонялись за сценой Эштенбургской оперы и двух театров, замучили вопросами портье всех столичных гостиниц, но результат был нулевой.
В конце концов первым набрел на след именно Джим – где бы вы думали? – в буфетной дворца, служившей своего рода клубом для элиты дворцовой прислуги. Джиму нравилось приятельствовать со слугами, и они тоже полюбили его за беспристрастность и острый язык.
Однажды он разговаривал с кем-то в буфетной, как вдруг появился помощник дворецкого, явно чем-то раздосадованный.
– В чем дело? – спросил кто-то.
– Да ну, снова этот Гедель. Ему нужна специальная служанка для какой-то старушки, которую он привез и поселил на верхнем этаже в комнате четырнадцать. У меня нет лишних служанок! А стоит мне заикнуться, что нужны деньги на жалованье новой прислуге, он сэкономит на старых слугах, уж я его, сквалыгу, знаю!
– Что за старушка?
– Темное дело. Кажется, какая-то его старая знакомая из Нойштадта. Или нет – из Риттервальда…
«Там, где поместья королевской семьи, – вспомнил Джим. – Интересно, откуда у Геделя такая забота о старой женщине?» Он насторожил уши.
Помощник дворецкого тем временем обратился к одному из лакеев:
– Послушай, я знаю, что уже поздно и ты не на дежурстве, я просто прошу: сходи отволоки этому божьему одуванчику багаж наверх. Там немного – сундучок и пара коробок. Отнеси, и всех-то дел.
– Речь о старушкином багаже? – вмешался Джим. – Давайте я им займусь. Мне давно хотелось поработать носильщиком.
Разумеется, лакей с удовольствием уступил Джиму эту честь, а помощник дворецкого пожал плечами и поспешил наружу, распорядившись о подносе с ужином для новой гостьи. Джим моментально облачился в ливрею и ловко обернул свою шею салфеткой наподобие галстука.
– Обойдусь без бриджей с чулками. Скажу, что отдал их в стирку. Ей придется полюбоваться стройностью моих ног в другой раз. Куда идти?
Слуга объяснил ему, и Джим поспешил по коридору к заднему входу, где заждавшийся кучер уже снимал с коляски соломенный сундук и видавший виды дорожный несессер, принадлежащий, по-видимому, стоящей на ступенях старушке.
– А вот и я, бабуся, – улыбнулся ей Джим. – Позвольте вам помочь с сундучком. Что у вас здесь? Свинцовые бруски?
На самом деле сундук был очень легким, у старушки, видать, было не много пожитков. Он поднял вещи в комнату, которую указал помощник дворецкого. Там кто-то уже разжег камин и оставил на столе свечу.
– Ну, вот и прибыли, – заключил Джим. – Через минуту прибудет и ужин, как только найдут служанку, чтобы принести его наверх. Вам тут нравится?
Старуха оглянулась и кивнула. Это была худая старая дама с выпрямленной спиной, быстрым, как у сороки, взглядом и румяными щечками.
– Спасибо, дружок, – сказала она. – Тут очень мило. Думаю, мне будет удобно.
– Как вас зовут? – спросил Джим. – Я всегда почтительно отношусь к старшим.
– Я вижу. Меня зовут фрау Буш. А как звать тебя?
Фрау Буш! Джима как будто молнией пронзило. Он был поражен, но ответил без промедления:
– Яков, так меня зовут. Если вам что-нибудь понадобится, фрау Буш, зовите меня. А вот и служанка с ужином. Приятного аппетита!
Джим вышел и остановился на ступенях, пытаясь понять, что так поразило его в имени старухи. Где он его слышал?
И вдруг вспомнил. Это Густав ему рассказывал в ночь перед коронацией про то, что он прочел в газетах относительно смерти принца Леопольда: единственным свидетелем этого происшествия был охотник по имени Буш.
И случилось это в Риттервальде – там, откуда прибыла старая дама.
На следующий день Бекки тоже сделала открытие. Всякий раз, когда у нее выпадал свободный часок, она любила заходить в географический кабинет. Старый король Вильгельм очень интересовался географией, в молодости он был заядлым путешественником, а позже – страстным коллекционером карт. Географический кабинет был заставлен шкафами с неглубокими ящиками, снабженными яркими бронзовыми ручками, во всех этих ящиках хранились карты и планы всех стран мира. Посреди кабинета стоял широкий стол для рассматривания карт. Тут же можно было найти всевозможные глобусы, земные и небесные, маленький телескоп с градуированной подставкой и различные навигационные инструменты в коробках красного дерева, обитых изнутри мягким сукном.