А внизу были скалы. Сотни утесов. Огромные валуны, гигантские пластины, небольшие каменные глыбы, разбросанные в беспорядке вдоль основания обрыва и застывшие, будто остановленные какой-то невидимой рукой на пути в море.
Дорожка разделилась на две, одно ответвление на том же уровне вело прямо вперед, а другое спускалось к бухте.
Сара остановилась.
Внизу скалы имели другую форму: они были крупные, более гладкие, приятные на вид; они сбегали серией последовательных уступов вниз, к волнам. Береговая линия изрезана крошечными фиордами. Вода в них отражала синеву неба. Спокойные и мягкие волны без усилий перекатывались через скалистые рифы в поросшие морскими водорослями лагуны.
И тут она увидела красную рубашку Джона, разложенную для просушки под жарким солнцем. Прищурившись, Сара разглядела гальку на рукавах, чтобы бриз не унес ее в воду.
Она стала спускаться вниз по дорожке, ведущей с обрыва. Обрыв был не очень крутой и не слишком высокий, но все равно приходилось время от времени останавливаться, чтобы увидеть, как добраться до пляжа.
Ступени были неровные, одной не хватало. Похоже, не было и еще одной. На песке около ступеней не было следов, указывающих, как можно спуститься. Сара стояла среди вереска, внимательно изучая обрыв. Вдруг она почувствовала, что испугана, сердита и озадачена. Именно в этом месте умерла София. Те самые ступеньки, которые вели с обрыва вниз, а скалы внизу — Флэт Рокс. И Джон вернулся. Он преднамеренно вернулся на то самое место, где была убита его жена. Мэриджон привела его сюда. Это она виновата. Если бы Джон не хотел встретиться с ней, он бы не мечтал о возвращении в Клуги. Он говорил, как ему нравилось это место и как он хотел бы вновь побывать там, несмотря на все, что случилось, но это была ложь. Он вернулся, чтобы увидеть Мэриджон, а не по какой-то иной причине.
Сара вдруг села в вереск, ее щеки пылали, перед глазами стояла все та же картина.
«Но почему? — Снова и снова задавала она себе этот вопрос. — Почему? Почему я плачу? Почему чувствую себя несчастной? Джон вернулся сюда, не потому что ему нравится Клуги, а исключительно из-за сестры. Но даже если в самом деле так, то что в этом плохого? Почему бы ему не любить свою двоюродную сестру? Я что, ревную? Почему я так обескуражена? Почему, почему, почему?
Потому, что Джон солгал мне. Он планировал эту поездку задолго до того, как сказал мне, и Мэриджон настроила рояль, потому что знала, что он приедет.
Потому, что он говорит с Мэриджон о том, о чем никогда даже не упоминает в разговорах со мной.
Потому, что сегодняшнее утро он предпочел провести с Мэриджон, а не со мной…»
Она вытерла слезы, сжала губы в решительной попытке взять себя в руки.
Она вела себя глупо, хуже, чем маленькая девчонка. Доверие — вот основной элемент брака, и она доверяла Джону. Все было просто прекрасно, а она придумывает себе всякие ужасы, не имея ни на грамм доказательств. Она сейчас спустится со скалы им навстречу, потому что ей нечего бояться того, что она может увидеть, и еще потому, что глупо сидеть на вершине утеса и всхлипывать. Она пойдет прямо сейчас.
Через несколько минут Сара нашла дорогу к первому карнизу и стала медленно продвигаться вниз, к красной рубашке. Вопреки принятому решению она опять подумала о Мэриджон. Мэриджон не похожа на других людей, сказал Джастин. Мэриджон может разговаривать с Джоном, когда он в «отчужденном настроении». Она умеет найти с ним общий язык в тех случаях, когда Сара даже не начала еще понимать, как ей разобраться в подобной ситуации. Мэриджон…
Спуск со скалы оказался куда труднее, чем ей показалось сверху. Приходилось двигаться вниз широким зигзагом. Через какое-то время она потеряла из виду красную рубашку и обнаружила, что забралась слишком далеко влево.
И в этот момент она услышала смех Джона.
Сара остановилась, сердце стучало от напряженного спуска и от чего-то еще, что ей не хотелось облечь в слова. Медленно, презирая себя за увертки, она стала продвигаться вперед, следя за тем, чтобы увидеть их прежде, чем они ее заметят.
Ей было страшно.
Перед ней была большая белая скала, поверхность которой столетиями полировалась дождем и ветром. Она ощущала ее холод под горящими ладонями. Потом продвинулась вперед, все еще крепко держась за каменную поверхность. Понемногу продвигаясь вокруг огромною камня, выглянула на скалы внизу и почувствовала облегчение.
Прямо под ней была маленькая лагуна, похожая на те, что она видела с дорожки над обрывом, а плоский выступ скалы мягко спускался к кромке воды. Мэриджон лежала на спине, наслаждаясь солнцем. Она была в белом купальнике и темных очках, спущенных на кончик носа, чтобы не мешали смотреть в высокое голубое небо. Руки подложены под затылок.
Джон в черных плавках сидел у кромки воды на некотором расстоянии от нее, рассеянно шевеля ступнями в спокойной воде лагуны.
Сара уже готова была его окликнуть и вышла из-за скалы, когда Джон опять рассмеялся и лениво шлепнул ступней по воде.
Мэриджон медленно приподнялась, оперлась на локоть и сняла солнечные очки. Сара не могла видеть ее лица, а только золотое сияние волос на затылке и гладкую загорелую кожу выше линии купальника.
— Почему? — спросила Мэриджон. Она больше ничего не сказала. Только одно это слово. Сара не поняла, что она имела в виду.
Джон обернулся, и Сара инстинктивно отпрянула за белую скалу.
— Я не знаю, — услышала она его смущенный голос. — Я чувствую себя беспричинно счастливым.
— Я знаю.
Они помолчали. Когда Сара осмелилась снова посмотреть на них, то увидела, что Джон поднимается на ноги, глядя на море. Мэриджон тоже встала, в нескольких шагах от него.
Они стояли неподвижно.
Море настойчиво набегало на скалы, окружающие лагуну. Волна ворвалась в нее, и фонтан брызг все еще висел в воздухе, когда волна уже убежала от берега. Больше ничего не происходило. Не было никаких причин тому, что Сара неожиданно ощутила панику. Она окаменела от страха, едва могла дышать. Джон мягко спросил сестру:
— Почему бы тебе не приехать в Канаду?
Мэриджон помолчала. Казалось, все замерло, кроме моря. Потом она сказала:
— Мой дорогой Джон, ради всего святого, какой в этом смысл?
— Я не знаю, — сказал он, и его голос прозвучал как-то странно, как будто он был растерян и сбит с толку. — Я не знаю.
— Я через все это уже прошла раньше, Джон.
Когда Джастин возвращался с фермы с молоком, он встретил почтальона и они остановились поболтать.
— Сегодня только два письма, — безмятежно сказал корнуоллец, разворачивая большой носовой платок, чтобы вытереть лоб. — Одно — миссис Риверс, другое — вам. Бог мой, какая жара сегодня, да? Я думаю, это для разнообразия: уж очень много было дождей за последнее время.
Джастин вежливо согласился.
Добравшись до дома, он оставил молоко в холле и остановился посмотреть почту. На письме для Мэриджон стоял лондонский почтовый штемпель, адрес был напечатан на машинке. Возможно, оно из конторы Майкла Риверса. Риверс, насколько знал Джастин, до сих пор вел дела Мэриджон.
Другой конверт — квадратный, белый — был подписан незнакомым, крупным, неразборчивым почерком: «Дж. Тауерсу, эсквайру, Клуги, Сент-Джаст. Пензанс, Корнуолл». Штемпель тоже лондонский. Джастин долго теребил клапан конверта, пытаясь представить, кто бы мог ему написать. Ощущение загадки доставляло ему удовольствие. Когда он вытащил лист белой бумаги из тесного конверта, то, прежде чем развернуть сложенное вдвое письмо, чтоб посмотреть подпись, сел на лестничную ступеньку.
Подпись была очень короткая. Только три буквы. Кто-то тем же крупным почерком подписал просто: «Ева». Но даже когда Джастин понял, что письмо адресовано не ему, его взгляд автоматически продолжал скользить вверх от подписи по строчкам.
«Дорогой Джон, — писала Ева, — мы с Максом вместе обедали на прошлой неделе в Лондоне. Он хотел узнать, для чего тебе был нужен мой адрес и почему ты так мной интересовался. Мы долго разговаривали о событиях десятилетней давности. Потом он сказал мне, что ты сейчас в Клуги, и он решил тебя навестить. Я подумала, что мне стоит написать пару строк, чтобы предупредить тебя. Ты должен быть весьма осторожен, поскольку он знает больше, чем ты думаешь. Если хочешь знать об этом подробнее, почему бы тебе не приехать ко мне в любой день после субботы — адрес и телефон наверху страницы. Я буду несколько дней в Сент-Ивсе и вернусь в Лондон не раньше вторника».
Джастин прочитал письмо трижды. Затем он осторожно вложил лист почтовой бумаги в аккуратный белый конверт и спрятал его в бумажник.
Когда Сара добралась наконец до дома, на подъездной дороге стоял серебристо-серый «роллс-ройс», а из открытых окон гостиной доносился смех. Она тихо вошла в дом через боковую дверь и умудрилась пробраться в свою комнату незамеченной.
Сидя перед туалетным столиком, она, прежде чем заняться косметикой, долго смотрела в зеркало, а потом, как слепая, почти на ощупь, пошла в ванную, чтобы смыть с лица следы слез. Когда она вернулась к туалетному столику, то увидела Джона внизу, на лужайке. Он говорил через плечо:
— …Представить, что с ней могло случиться. Ты уверен, что она собиралась спуститься в бухту, Джастин?
Сара не слышала, что ответил Джастин. Она стояла у окна, спрятавшись за занавеской, и смотрела на Джона, который шел через лужайку.
— Пойду поищу ее, может быть, она заблудилась…
Она опять села к туалетному столику.
— Я уверена, она не заблудилась. — Ясно доносившийся до нее снизу, с лужайки, голос Мэриджон звучал на удивление близко. — Наверное, она пошла погулять перед ленчем.
— Еще одна прогулка? — с откровенным изумлением прозвучал незнакомый мужской голос. — Господи, должно быть, она амазонка. Ни одна нормальная женщина, которая все утро карабкалась по холмам Кенджека, не станет после этого еще и лазить по скалам вокруг Клуги, чтобы прогуляться перед обедом. Джон не говорил, что его жена этакая энерг