– А… отцу можно сказать? – робко спросил он.
– Отцу… Отцу, пожалуй, расскажи. Только попроси, чтобы он об этом никому не рассказывал.
Каким счастьем засветилось лицо Османа!
ГЛАВА 17
Королевская крепость Лувр. Раннее утро, но король Людовик IX уже в своем кабинете. Это сравнительно небольшое помещение, скромно, но со вкусом обставленное. У дальней от входа стены стоит королевский стол, за ним резное кресло с высокой спинкой. Длинный приставной стол с креслами. Слева от входной двери до самого окна – шкаф, где хранятся бумаги. Справа – несколько кресел для приглашенных. Мебель инкрустирована перламутром и прожилками мрамора. Вся она – тонкой английской работы, подарок Генриха III. На стенах, меж высоких, но узких, с решетками, окон, висят старинные канделябры. Они потемнели от времени. На глухой стене – большой восточный ковер. Он радовал глаз яркостью красок и экзотической картиной несуществующего в природе сада. Это подарок внука Чингисхана Гуюка, который он преподнес во время встречи с Людовиком на Кипре. Тогда он договорился с ханом, что тот дарует христианам полную свободу. Но все сломала его мать, потребовав полного подчинения.
Если сравнить короля с большинством его предшественников, то он отличался от них смирением, выдержанным характером. Был известен один случай, который сразу стал достоянием Парижа. Однажды слуга Людовика Гийом де Сен-Патю, держа свечу, капнул на больную ногу короля горячий воск. Король только поморщился и, как простолюдин, убрал воск, а больное место потер слюнями, не сделав при этом даже замечания нерасторопному слуге. Любимой его молитвой была: «Сподоби нас, Господи, презреть соблазны мира сего».
Но этот смиренный король в борьбе за христианскую мораль ввел в стране инквизицию, за что подвергся резкой критике от своих подданных. Особенно в этом усердствовал граф Тулузский, Раймунд VII, отец похищенного Раймунда.
За приставным столом сидел пэр Франции граф де ла Марш, худой, жилистый человек с большой плоской головой на тонкой длинной шее. Бритое лицо обтянуто желтой морщинистой кожей. Крючковатый нос делал его похожим на сказочную птицу. Тонкие длинные пальцы с загнутыми ногтями перебирали толстые исписанные листы бумаги. За ним – Ферри Патэ, маршал Франции. Весьма упитан, с брюшком и двойным подбородком. Из-под косматых бровей смотрят хитроватые, невыразительные глаза. Полуседая грива ниспадает на плечи, густо покрытые перхотью. Он постоянно зевает, с некоторым испугом посматривая на Людовика. Король знает, что маршал – отменный бабник, любитель ночных кутежей. Но он ему нужен, как нужна леснику преданная собака. Рядом с ним – Симон де Нель, знаменитый юрист, мастер занудных речей, которые и смертников выводят из себя. Король его очень ценит за преданность, оставляя наместником во времена своих длинных отлучек. Далее – Рауль Дудэ, представитель торгового сословия. Человек средних лет. Большой открытый лоб говорит о недюжинном уме. Один недостаток – сильно ревнив. Несмотря на то что жена принесла ему семерых детей, он при малейшем подозрении устраивал настоящий погром.
Напротив пэра сидит епископ Герен. Такой же, как и пэр, суховатый человек. Епископская мантия позволяет разглядеть только его лицо. Оно невыразительное, но вот глаза! Это глаза фаната, человека, глубоко верящего в то, что он сам и проповедует.
В торце приставного стола стоит коннетабль Симон де Нель. Перед ним лежит стопка бумаги. Он смотрит на короля и ждет его сигнала. Тот через стол о чем-то шепчется с епископом, потом кивает де Нелю головой. Последний берет из стопки несколько листов до первой закладки и начинает доклад.
– «Дело рассмотрено консилиумом. Оно заключается в том, что согласно королевскому указу… все бароны, не выплачивающие сенешальские налоги, лишаются права на свои владения. Консилиум рассмотрел это дело и рекомендовал лишить графа Тулузского сенешальского права на владение Бокером и Каркассоном».
Одна сторона худощавого лица короля улыбнулась. Сдержал улыбку и Симон де Нель. Он-то знает тайное желание короля, чтобы графство Тулузское целиком и полностью перешло в его ведение. Атака началась. Но король далеко не глуп. Пусть радуется душа. Этого никто не видит. Но он должен, как справедливый король, сыграть роль защитника графа. И его первый вопрос к докладчику:
– Извещен ли граф о сегодняшнем рассмотрении его дела?
– Да, сир. Но… по причине его кончины…
– Да, – перебивает его король, – я знаю… очень жаль. Да… Но у него есть двое сыновей. Почему не присутствует старший?
– Сир! Старший его сын… – коннетабль замялся.
– Ну, говори, – приказал король.
– Он… исчез.
– Как исчез? – король даже привстал.
Коннетаблю пришлось рассказывать запутанную историю с исчезновением Раймунда. Людовик слушал внимательно. Он несколько раз тер нос, что было признаком его раздражения.
Когда Рауль закончил, король вскочил и несколько раз прошелся вдоль стола. Потом остановился и, опершись рукой на стол, бросил фразу:
– Пока Франция будет иметь столько границ…
Вероятно, он имел в виду многочисленное количество графств, герцогств, практически государств в государстве.
– …у нас могут украсть не только графа, но и короля.
Почему-то другие варианты исчезновения наследника ему в голову не пришли. Уже сидя, он обвел взглядом присутствовавших и спросил:
– Несмотря на случившееся, нам надо принять решение.
Все в знак согласия закивали головами.
– Давайте, – он вздохнул с облегчением, – я подпишу.
Маршал и юрист переглянулись, понимающе подмигнули друг другу.
Король взял отточенное гусиное перо, обмакнул его и аккуратно расписался.
– Всё, – и отодвинул бумаги на край стола.
Взглянув на коннетабля, кивнул головой.
– Слушается дело графа Ангеррана де Куси.
– Консилиум рассмотрел, – голос у докладчика чистый, спокойный, без эмоций.
«Дело де Куси… дело де Куси, – застучало в голове Людовика, – ну, будет буря!»
– …Были задержаны трое молодых дворян в его угодьях. Граф обвинил их в браконьерстве и приказал казнить, чем нарушил…
«Казнить, казнить», – опять забилось у короля в голове.
– …и приговорил их к повешенью.
«Повешенье, повешенье… троих молодых… повешенье», – назойливо продолжало стучать.
– Граф здесь? – резко спросил король.
– Да, сир. Прикажете его ввести?
– Да.
Симон де Нель повернулся и кивнул головой смиренно сидевшему у двери человеку. Тот вскочил и опрометью бросился за дверь.
Вскоре на пороге показался немолодой человек. Волосы его были всклокочены, борода неухожена. Дорогая одежда измята, местами порвана. На руках и ногах – цепи. Он шел медленно, с наклоненной по-бычьи головой, словно хотел на кого-то броситься. Взгляд исподлобья говорил о той ненависти, которая бушевала в его груди.
Король отвернулся и стал смотреть в окно. Виден был только клочок голубого неба, по которому плыли обрывки облаков. Симон почему-то молчал, и король вынужден был оторваться от своего наблюдения. Его взгляда было достаточно, чтобы тот вновь приступил к чтению. Все присутствовавшие, кто с интересом, кто с нескрываемым торжеством, смотрели на подсудимого. Это был сильный, мужественный человек, наделенный изрядной долей упрямства. Им будет трудно с ним совладать. Скорее всего, придется просто сломать.
Когда Симон кончил чтение, король задал подсудимому вопрос:
– Вы не чувствуете, граф, угрызения совести, приказав повесить трех… трех, – повторил он, – молодых дворян.
– Нет, сир. Они нарушили закон моих предков и за это поплатились.
– Но, – подал голос Симон де Нель, – королевский указ давно отменил все ваши неписаные законы и устаревшие традиции. Почему вы не подчинились воле короля?
– Не воле короля, – Людовик смотрит на Симона, – а тому закону, который обязан выполнять и сам король. Закон – это акт высшей справедливости, ибо он уравнивает перед собой всех, будь то граф или какой-нибудь крестьянин.
– Да, сир, вы правы, – Симон де Нель, чуть привстав, склонил голову.
Маршал ногой толкает пэра. Но тот невозмутим.
– Король должен подчиняться и воле тех, кто его избрал, – подал голос Ангерран.
Он явно намекал на то, что был в числе тех, кто по повелению Людовика VIII короновали на французский трон Людовика, тогда мальчика. Но король парировал его выпад своим ответом:
– Во Франции короли не избираются, а наследуют власть. Ты, де Куси, только подтвердил мое право. По этому праву и ты владеешь своим графством.
– Которое вы сейчас стремитесь отнять! Но боги, боги накажут тебя за это! – Ангерран загремел цепями. Пришла очередь сказать свое слово и Герену. Поправив крест на груди и этим как бы подчеркнув свою принадлежность, епископ сказал:
– Господь Бог, венчая короной помазанника, этим выражает свою волю. Он вручает ему паству, за которую тот должен нести ответственность. Границы этой ответственности должны выражаться законом, ясным и понятным для всех. В одном государстве не может быть чересполосица законов. В этом сила государства, а вы, граф, хотите подорвать эту силу.
Епископ не смотрел на Ангеррана, но, закончив речь, повернул голову в его сторону.
– Силу государства всегда составляли мы, – он с силой ударил себя в грудь, – а вы сейчас подрываете эту силу.
– Я вижу, – король заговорил спокойно, – граф ничего не понимает. К тому же мы отошли от дела, по которому здесь собрались. Лишить молодых людей жизни только за то, что они в пылу охоты перешли невидимую графскую границу! Да как чувствуют себя их матери, невесты! И что подумает народ о своем короле, который не может защитить их? Вы знаете, граф, я не люблю охоту, но скажите мне, только честно, если у вас еще осталось что-то от этого понятия, вы сами не топтали крестьянские поля в погоне за каким-нибудь подранком?
Граф, конечно, понял, куда метил король, и только ответил:
– Это была… моя земля.
Не то король устал, не то понял бесполезность спора с Ангерраном, но он взглянул на Симона де Неля, и тот понял, что пришло его время. Он поднялся, поправил сбившийся кружевной воротник и начал речь.