А какие на него были надежды! Но он и сам молодец! Тут уж ничего не скажешь! Но из-за этого молодца у меня обострились отношения с магистром. И на тебе, вновь побег! И откуда! А может, ошибка, и кто-то что-то перепутал. Голова идет кругом! И все же нет, не может быть!»
В другой карете тоже думали об этом человеке. Мать и дочь. Но… по-разному. У матери сердце прыгало от радости. Как же, ее надежда воплощается в реальность. «Господи! Прости меня, грешную! Жаль, конечно, молодого человека. Но зачем встал на пути моей дочери этот разоренный каторжанин. Нет, туда ему и дорога. Слава тебе, Тибо! Я тебе помогу. Агнесса будет твоя».
Думы у дочери совсем другие: «Он еще не окреп после того ранения и, конечно, ему тяжело было драться с этим противным Шампаньским. И тот, наверное, его ранил. И лежит он где-нибудь, всеми забытый, и некому поднести даже воды. О Господи! Помоги ему. И… скорее в Париж».
– Мама, – раздается голос дочери, – почему мы так тихо едем?
– Да, дочка, да. Эй, кучер, заснул, что ли? Гони скорее!
Мать с дочерью замучили возницу одним и тем же вопросом:
– Парижа не видно?
Спросит одна, вскоре в другое оконце выставляется другая головка, чтобы задать один и тот же вопрос и услышать один и тот же ответ:
– Сеньора, до Парижа еще далеко!
– Сеньорита, до Парижа еще далеко!
Но вот стали появляться явные признаки приближения к городу. Возница расправил усы и, оглянувшись по обе стороны, сказал тихонько:
– Наконец-то угомонились!
И вот уже видны башни Нотр-Дама. Возница склонился, кнутовищем постучал по окну:
– Сеньоры, Париж!
Агнесса вдруг испытала испуг. Когда она ехала, ей хотелось лететь, чтобы быстрее оказаться рядом. Но когда цель оказалась рядом, ее сердечко забилось: «А… вдруг?» И тут же:
– Гони!
Торопились не только они. Их явно догоняла чья-то карета, и ехала она тоже издалека. Экипаж был сильно забрызган грязью. Возница оглянулся на шум и понял, что их хотят обогнать. В воздухе засвистел кнут. Не то у догонявших лошади устали меньше или были лучше, но второй экипаж догнал первый. Человек, сидевший в нем, хотел по гербу узнать принадлежность кареты, но из-за грязи, налипшей на нем, не смог этого сделать.
Они так и въехали в одни из двенадцати ворот, каждая торопилась сделать это первой. И… зацепились друг за друга. Кучеры начали громко ругаться меж собой, обвиняя один другого в случившемся. Хозяин кареты выскочил на дорогу и давай бранить кучера первой кареты. На его крики выскочила хозяйка первой кареты. Каково же ее было удивление, когда в проезжем она узнала своего первого любовника. Она напала на него:
– Ах ты негодяй, ты преследуешь меня!
– Ты что, дорогая! Откуда ты взялась? Просто я очень тороплюсь, – отбивался он от нее.
– И я тоже!
– Женщине прекрасной, – он склонился и шляпой сделал жест, – я уступаю. Эй, кучер, пропусти, – приказал он.
Одного слова «прекрасной» хватило, чтобы ее агрессивный пыл тотчас пропал и лицо стало изображать саму скромность.
– Надолго? – спросил он, одевая шляпу.
– Не знаю. Ты бы лучше мне помог… – сказала она сладким голоском.
– Чем? Я готов сделать для тебя все, дорогая.
– Не для меня. Для нашей дочери.
– Так чем я могу помочь нашей, – на этом слове он сделал ударение, – дочери?
– Ты понимаешь, привязался к ней граф Тулузский. Агнесса, наивная девчонка… тоже. А у нее такая партия!
– Какая? – Боже с нескрываемым интересом смотрел на нее.
– Сам Тибо Шампаньский, – герцогиня подняла голову, став в горделивую позу.
– Честно говоря, граф Тулузский за пояс заткнет твоего женоподобного Тибо. Вообще, в другом случае я бы этим даже гордился.
Она поняла, что он говорит правду.
– Тише! – она оглянулась на свою карету, – еще услышит.
Боже рассмеялся.
– Не бойся. Раймунда, по-моему, нет в живых.
Глаза герцогини сияли:
– Его убил Тибо?
Боже покачал головой:
– Вряд ли с ним совладал бы твой Тибо. Его, по моим сведениям, убили другие.
– Здесь, в Париже? – герцогиня взглянула в глаза графа.
– Нет, это случилось на юге, – он отвел глаза.
– На юге? – удивленно переспросила она.
– Да, во время сопровождения его сестры. Спасая ее, он преградил нападавшим путь, а сам… – он выразительно посмотрел на герцогиню.
– Ничего не пойму, – она пожала плечами и добавила: – но его видели в Париже!
– Невероятно, – он поежился, посмотрел на небо. – Сейчас польет, – определил он по черной надвинувшейся туче, – нам надо ехать. И я обязуюсь, если только он жив, сделать так, чтобы он не мешал Агнессе.
Он взял ее руку, подвел к экипажу и, поцеловав, помог сесть в карету, при этом не удержался, чтобы не взглянуть на дочь. Он заговорчески ей подмигнул. Удивительно, но дочь не проявила никакой реакции на эту нечаянную встречу с отцом. Герцогиня странно посмотрела на дочь. «Боюсь, не узнала», – подумала она и крикнула кучеру:
– Гони! – и поджав губы, уставилась в темный угол кареты.
Дни шли за днями де Буа заволновался: приглашения от короля так и не поступало. Каждый вечер, возвращаясь с прогулки, Раймунд вопросительно смотрел на дядю, а тот беспомощно разводил руками. Сколько раз он хотел сообщить злую весть племяннику, но каждый раз, посмотрев на юношу, его сердце обливалось жалостью, и он откладывал свою догадку.
Однажды Раймунд вернулся с прогулки раньше обычного, будучи с ног до головы вымазан грязью. Дядя всплеснул руками:
– Что случилось?
– О дядя, случилось! – сбрасывая испачканную одежду, воскликнул он. – Пойдем к тебе, я все расскажу.
А случилось вот что. Раймунд ехал, как обычно, не торопясь, погруженный в свои мысли. Он думал то о доме, стариках, Настеньке. Представлял их нечаянную встречу. То мысли переключались на Османа, Арзу, Адила. Но мысли его оборвались, когда он увидел, что дорогу преградил чей-то экипаж, который прочно застрял в грязи, провалившись передком. Слуги и кучер тщетно пытались его вытащить. Нашли где-то жердь. Но и с ней у них ничего не получалось. Из кареты донесся женский голос:
– Скоро ли поедем?
Слуга в ответ сделал еще одну попытку. Но по-прежнему ничего не получалось, так глубоко провалилась карета. Раймунд спрыгнул, засучил рукава и шагнул в грязь. Запустив поглубже руки, он ухватился за злосчастный передок кареты и вытащил его из затянувшей дорожной грязи. Посмотрел по сторонам, куда лучше поставить, и опустил на землю. Слуги стояли с открытыми ртами.
– Вы что сделали? – в приоткрытую дверь показалась женская головка, и вдруг раздался дикий крик: – Раймунд! – и женщина упала в обморок.
– Раймунд? – позвал другой женский голос, показалась вторая девушка, и ей тоже стало плохо.
Вытерев руки о подол, Раймунд с кучером начали хлопотать над ними. Это были Констанция и Жозефина. Раймунд и ее сразу узнал. Когда-то ее подробно, и не раз, описывал жених. Когда они пришли в себя, Констанция рассказала, как она стала женой брата короля Альфонс де Пуатье. Так как она в Париже почти никого не знает, то попросила мужа пригласить к ним Жози. Пока Констанция все это рассказывала, бывшая невеста не спускала глаз со своего бывшего жениха.
По дороге домой он думал о том, что Констанция вышла замуж.
Дома он рассказал дяде о случившемся. Закончил рассказ словами:
– Так вот, дядя, свадьба-то состоялась. Почему они нас не пригласили?
Дядя ничего не сказал, подошел к столику, выдвинул ящик и достал из него какую-то бумагу.
– Пригласили, – подавая ее, сказал он, – только послали не сюда, а в замок. Вот так получилось!
– А что с графством? – спросил Раймунд, испытывающе глядя на дядю.
Тому ничего не оставалось делать, как все рассказать.
– Но не расстраивайся, сынок. Ты – мой наследник. Это я давно решил. Правда, нас трудно сравнивать… но все будет зависеть… – он приподнял голову и перекрестился.
– Тогда, дядя, чего ждать? Едем к тебе. Король надумает, туда сообщит.
– Конечно. Да, все забываю тебе сказать, уж какой раз графиня де Марш шлет нам приглашение. Помнишь ее?
– Помню. А что?
– Все хочет тебя послушать.
– Да ну ее!
– Нет, сынок, нет. Имей в виду, в Париже, если ты его хочешь покорить – а ты – обязан – женщина играет главную роль. Не смотри на меня такими глазами. Такова жизнь. Сегодня она – львица нашего общества. Что скажет де Марш, то и осядет в каждом салоне. Так-то. Надо идти.
ГЛАВА 48
Свадьба сняла тяжкий груз с плеч Людовика. Теперь можно было заняться и давно задуманным походом на север Африки. Папа благословил, обещал помощь. Но молчит немецкий король, английский… Что ж, во имя Христа он и один готов приобщать людей к истинной вере. Он совершит свой поход во что бы то ни стало.
Король вызвал к себе маршала Ферри Патэ, главного распорядителя военных обрядов. Когда он вошел в кабинет, король с пером в руке читал какую-то бумагу. На приветствие маршала ответил только кивком головы и, не отрываясь от чтения, указал пером на кресло. Маршал, кряхтя, нарочно громко опустился в него, желая этим оторвать короля от чтения. Но это не помогло. Грызя верхнюю часть пера, он возмущенно качал головой. Потом внезапно оторвал глаза от бумаги и, упершись взглядом в Патэ, выпалил:
– Итак, Ферри, что у нас с дорогами?
– Позвольте, сир, с какими?
Пот выступил на лбу маршала.
– С какими, с какими, – он опять уперся в эту злосчастную бумагу, – а с такими, которые ведут… так, нет, сударь, дураков не ищите.
– Простите, это вы мне, сир?
– А вы разве… дурак! – и заулыбался.
– Раньше я этого ни от кого не слышал, – в голосе слышны были нотки обиды.
– И не услышите. Это могу сказать только я. Так что с дорогами? – повторил он вопрос.
Голова маршала начала работать.
– Вы имеете… в виду… сир, – он растягивал слова, чтобы иметь время придумать ответ, – дорогу на…