И тишина. Собравшийся народ всем составом мог бы сейчас пойти и стать моделями для какого-нибудь аниме, такие большие у всех сейчас глаза. Рты пооткрывали, хлопают глазами, онемели. Вот именно так надо оставлять народ в ахуе, а не пенсионными реформами!
Лебандин спустился с трибуны и, раздвигая руками толпу, двинулся домой.
– Ты обещал мне, что я смогу жить как захочу и получу ежемесячное содержание уровня герцога, – напомнил он мне.
– Я помню об этом и слово своё моё крепче метеоритной стали, – ответил я.
– Вот и хорошо, – кивнул Лебандин. – О, Добробоже, как же я устал…
Толпа заголосила. Какая-то баба громко зарыдала.
– Не оставляй нас, господине!!! – выпучив глаза, завопил какой-то мужик в кузнечном фартуке. – Господине!!! Не губи!!!
– Как же мы без тебя-то, господине!!! – вцепилась в левый рукав Лебандина пожилая женщина. – Как же мы?!
– Нормально вы без меня, – деликатно отпихнул её Лебандин и продолжил свой путь домой. – Я так устал… Так устал…
– Измена! С силой господаря нашего свергнуть хотят!!! Не губи нас, господине!!! – заорал кто-то пронзительно.
Толпа заволновалось.
– Ускорься! – прикрикнул я на Леба.
Тот и без моих команд всё понял и рванулся вперёд. Но было поздно. Началась давка, его подняли на руках и потащили обратно к трибуне.
– Прекратить!!! – закричал Лебандин. – Я хочу домой! Домой! Отпустите меня, неслухи сиволапые!!!
Но вот он снова был водружён на трибуну и толпа как по сигналу замолкла и уставилась на него с надеждой.
– Я от своих слов не отступлюсь! – грозно топнув ногой, заявил Лебандин. – Горожане, вы не понимаете, как я устал?! Вы же как дети неразумные! Я год только и делал, что решал ваши проблемы и вас же от вами же созданных бед избавлял! Довольно! Я хочу жить! Как человек! Как герцог! Оставьте меня!!! Я устал!!! Я не хочу!!! Довольно!
– Но как же так, господине?! – вновь завопил тот же голос, оравший только что про измену. – Но как же мы?! Мы дети ваши неразумные! Сгубимся без вас и вашей опеки!
– Не сгубитесь, мать вашу!!! – яростно закричал Лебандин. – Не сгубитесь! Я всё предуказал в своём указе! Всё! Нельзя сгубиться по моему указу и велению! Вас будущее ждёт, горожане, ять! Иное будущее! Честное, справедливое, хоть вы, сукины дети неразумные, не лепоподобны[14]! Я вам волю настоящую даю! Истинную! Народ, хоть вы, паскуды, даже не понимаете, что им являетесь, к власти над самим собой веду! И частью его становлюсь, хоть то сопротивно[15] моему духу! Это нет больше нигде! У кочевников пустынных, что духом вольным пресыщены, такой воли нет, какую я вам по доброте своей сердечной дарую! Такого не то что у соседей, вообще ни у кого нет! А вы в рыд, вы в вой! «Господине, не сгуби!!!», «Как же мы без вас, господине?» – скудоумием полно сиё! Презираю вас за слабость духовную! За трусость человеческую презираю! Но больше презираю вас за тупость несусветную! И править вами боле не желаю! Стыдитесь! Стыдитесь! В себя посмотрите, смерды! Страх и тупость! Тьма в сердцах! Самая страшная тьма – неведение! Не буду править вами! На том и до смерти стою!
Он вновь сошёл с трибуны, прорвался через ошеломлённо молчавшую толпу и громко хлопнул дверью.
Только увидев истинную картину жизни города, только вложив столько сил в управление им, только осознав, насколько плохо готовы жить люди, насколько они готовы спускать более сильному обиды и ущемления, увидев глупое раболепство даже в «свободных людях», даже в гордых перед простолюдинами купцах, в дружинниках, в духовенстве, Лебандин разочаровался во власти. Ему она больше не нужна. Он говорил искренне, он терпел последние три месяца, уговаривая начать основную реформу как можно раньше. Но я действовал по плану, хотя видел, как человек страдает.
Самое страшное разочарование: узнать, что то, к чему ты так долго стремился, о чём боялся даже мечтать, после обретения превращается в кусок червивого говна. Такова власть на самом деле. Толку быть добрым правителем, если твои благие действия время от времени дают сбой из-за тупых исполнителей или жадности человеческой? Толку быть мудрым правителем, если улучшив материальное положение всех горожан, видишь, как они тратят освободившиеся средства на дорогой алкоголь и ранее слишком дорогую экзотическую снедь? Ради чего это всё?
Лебандин сломался морально. Устал от традиционного лебезения перед ним двора. Устал от вечных проблем, которые в этом городе никогда не заканчиваются. Устал от того, что практически не видит любимого сына и женщину, которая незаметно для него оказалась той самой единственной.
Да, без моего влияния не обошлось. Я заставлял его лезть в изнанку города, решать проблемы этой изнанки, заставлял видеть страдания людей, их тяжкий быт, смерти, объяснял ему, почему это происходит и как с этим связан непосредственно он.
Он попытался податься в религию, найти способ унять обиду и разочарование там, но тогда я показал потайную жизнь духовенства. Показал, ради чего это всё затеяно, сколько и какими путями имеют доходов эти бизнесмены от религии, а также сколько вреда причиняют городу. Был большой суд, Лебандин воспользовался старым герцогским правом судить лично, хотя я ему не советовал. Те дела, которые испокон веков ловко проворачивали священники, по новым установлениям закона, да и вообще здравого смысла, были безоговорочно преступными. С плахи покатились головы. Лебандин разочаровался в людях ещё сильнее.
Жизнь для него поделилась на до и после. И вот час настал. Он высказал своему народу, который его даже после прозвучавшей обличающей и полной ненависти вперемешку с горечью речи готов канонизировать, всё, что думает, сложил полномочия и сейчас улыбкой обнимал вышедшую ему навстречу жену.
«Условия выполнены, Лебандин», – сообщил я ему телепатически. – «Сегодня можешь передавать меня Нептаину. Ты хорошо поработал и вошёл в историю».
– На уде я вертел вашу историю, – ответил мне Лебандин и снял с себя перевязь. – Не хочу ничего знать о вас больше. Ты добился своего, чудовище.
//Полгода спустя. Город Лоодрейн//
– Что будем делать с Реттиром? – Нептаин поправил кобуру с револьвером.
Целая промышленная отрасль последние полтора года только и делала, что работала над этой ограниченной партией новейшего вооружения, параллельно выдавая галимый ширпотреб для простого воинства.
Дерьмовый, но рабочий бездымный порох удалось получить только девять месяцев назад. Я работал как краб на галерах, но сумел подобрать необходимый рецепт. А перед этим мы с криками и воплями наладили выпуск высококачественной стали. Переводились напрасно тонны добытой шахтёрами руды, но мы смогли получить минимально приемлемую сталь для револьверов и ружей.
Отдельная песня – производство оружия. Строжайшая секретность, закрытые производства, ограниченная серия под самой мощной охраной.
Отряд отборных солдат, самых лучших из тех, кого мы только смогли найти, обучился владению новым оружием, вымуштрован и готов к самой важной спецоперации в истории этого мира. Но перед этим придётся повоевать здесь.
Побочным эффектом налаженной металлургии стала качественная броня, которую мы даже ограниченно толкали на сторону, за бешеные деньги. Есть сведения из надёжных источников, что король Реттира купил нашу латную броню и выходит из дворца только в ней. Самострелы и луки её не берут вообще, мечи тем более, тяжёлые топоры чуть получше, но всё равно недостаточно, чтобы успеть убить латника до того, как он надырявит в тебе лишних отверстий.
Искусственно раздутый дефицит привёл к тому, что цены на нашу латную броню очень и очень неприличные, действительно королевские. Но наш элитный отряд полностью оснащён латной бронёй лучшей выделки, так как задача стояла сверхсложная. Каково небольшой группе муравьёв оказаться в сердце термитника?
Технологический разрыв с остальным миром у нас феноменальный. Поставь кто-то перед нашим государством захватить весь известный мир – задача бы решилась за пару десятилетий. Но удержать такие пространства невозможно, в основном из-за изнаночников.
Эдна всё ещё парит мозги Непа своей идеологией, но он упёрся рогом и максимально содействует мне в моих устремлениях.
Идеология Эдны – это та старая религия, символ которой мы обнаружили в доме у знахарки, которая хотела кинуть тогда ещё наивного Непа на бабки. Не знаю, каким образом, но старый культ не канул в лету, а продолжает существовать сейчас. Причём ныне это не воинственный культ, насаждавший своё видение мироустройства оружием и интригами, а вполне себе мирный маленький культик, известный под названием культ Прамтах, многое из атрибутики которого почерпнуло Добробожие. Из земных религиозных культов к этому образчику ближе всего толстовство[16]. Жестокий бог, который насылает бесконечные кары на людей, за две тысячи лет существования культа Прамтах перестал требовать насильственного обращения в истинную веру иноверцев, воинственность превратилась в тотальное ненасилие, даже в случае причинения насилия последователю, спонтанно присовокупившееся строгое веганство, проповедуемое Прамтах, думаю, отвратило от учения больше всего последователей, а эта набившая оскомину парадигма про слезинку ребёнка, присутствовавшая и ранее, аж две тысячи лет назад, стала во главу угла.
Эдна, не нашедшая в себе сил простить себя за свою прошлую жизнь, искала духовного очищения, но прекрасно знала, что из себя представляет культ Добробожества. Поэтому, когда на рынке она защитила от местных обалдуев странную девицу в странном головном уборе, опознала в ней последовательницу Прамтах. Та пригласила её в их общину, там её накормили, напоили, переговорили, в общем, страждущий посчитал, что нашёл не ответы, но место, где эти ответы можно получить.
Полностью приняв учение, она ни с кем из нас этим не поделилась, продолжив исповедовать свою новую религию тайно. Специально для неё эти торговцы опиумом для народа нашли древние записи о воинствующих последователях, поэтому убивать людей Эдне стало можно, но только в случае лютейшей необходимости.