ьца, крючья и блоки, в которые вдевались длинные веревки. Перед камином стояли Рыцарь и В, их окружали Петухи.
— Начальник, — сказал Растрепанный Петух, — все готово.
— Приведите пленников, — приказал Рыцарь.
Спустя несколько минут, барона и князя ввели через разные двери, оба были связаны и имели во рту кляпы, а на глазах повязки. Их провели на середину комнаты. Петушиный Рыцарь сделал знак, все Петухи вышли из залы в глубоком молчании и неслышными шагами. Дверь бесшумно затворилась. В комнате остались четыре человека. Рыцарь сел на скамейку спиной к камину, возле него встал В по-прежнему в маске и в черном бархатном сюртуке. Лишенные возможности говорить, видеть и двигаться, пленники походили на две статуи. Рыцарь сделал знак В, тот подошел сначала к барону, снял с него повязку и вынул изо рта кляп, потом проделал то же самое с князем. Глаза обоих пленников, ослепленных ярким блеском, сначала закрылись, потом опять раскрылись и медленно осмотрели стены зала. Выражение этих взглядов было совершенно не похоже. При виде приготовленных орудий пытки ужас и бешенство сверкнули во взоре князя. Глаза Монжуа остались спокойными и холодными.
— Ты видишь, что тебя окружает? — холодно спросил Рыцарь.
Монжуа молча кивнул.
— Ты знаешь, что тебя ожидает?
— Пока не знаю, — последовал спокойный ответ.
— Ты не веришь, что я стану тебя пытать?
— Верю, но я верю также и в удачу, кто знает, что может произойти между этой минутой и той, когда ты начнешь меня пытать, — усмехнулся барон.
Рыцарь пристально посмотрел на него.
— Я тебя ненавижу, — проговорил он, — но ты можешь избавить себя от продолжительных страданий, сказав мне все и отвечая на все мои вопросы.
— А если я не стану отвечать?
— Тебя ждет пытка.
Сомбой презрительно пожал плечами.
— Я считал тебя умнее, — сказал он. — Зачем предполагать, что я изнемогу от боли? Это значит, что ты не знаешь меня. Будем действовать, как люди твердые, и не будем делать друг другу бесполезных угроз. Я в твоих руках, ты меня убьешь или станешь пытать — это как тебе угодно. Для меня вопрос состоит в воле и терпении, но, как ни свирепа наша ненависть, поверь мне, Петушиный Рыцарь, не стоит обращаться друг с другом, как пошлые разбойники. Уже двадцать лет, как мы боремся друг против друга с равной силой, с равной ловкостью, с равным везением, но теперь, я сознаюсь, я побежден: я нахожусь в твоих руках без надежды на побег и возможности защитить себя. Обсудим же хорошенько положение. Двадцать лет тому назад я повесил твоего отца и удавил твою мать; три месяца тому назад я ранил твою невесту, прежде попытавшись погубить ее, привезя к графу де Сувре на оргию; два месяца тому назад я похитил твою сестру, чтобы отдать ее человеку, который ее любит. Шестнадцать часов тому назад я отравил их обеих, и через два часа яд начнет действовать. Таково положение дел. Теперь скажи, что ты намерен делать?
Рыцарь ни разу не прервал Монжуа, он слушал его спокойно и бесстрастно, не обнаруживая ни малейшего гнева, ни малейшего негодования. Когда барон кончил, Рыцарь, не спускавший с него глаз, медленно встал и подошел к тому месту, где стоял Монжуа с руками, стянутыми за спиной. Он пристально посмотрел ему в глаза.
— Что я намерен делать? — сказал он холодным тоном человека, умеющего владеть собой. — Я хочу, чтобы ты отвечал на вопросы, которые я задам тебе, и я сумею добиться от тебя ответа!
— Задавай свои вопросы, Жильбер, — сказал Монжуа, — и если я смогу, то отвечу тебе внятно: ведь я твой пленник. Пытку нелепо устраивать и тяжело переносить, когда дело идет о пустяках. Ты тоже так думаешь?
Рыцарь, не спуская взгляда с барона, подошел еще ближе.
— Перенесись на двадцать лет назад, в то время, когда ты употребил все, чтобы разрушить навсегда две честные жизни. Ты был тогда знаком с графом де Шароле.
— Я был его другом.
— Он был твоим сообщником в этом преступлении?
— Признаюсь, он мне помогал.
— Это он вызвал моего отца в Фоссе?
— Да, и это он прислал мне Сен-Клода, ловкого камердинера.
— Почему же этот принц крови так к тебе благоволил?
— Потому, что я потакал его порокам и помогал моими советами в дурных делах.
— Кто велел арестовать ла Морлиера в ночь на тридцатое января?
— Шароле.
— Зачем?
— Потому что Морлиер знал людей, стерегущих Урсулу Рено. Он мог их разоблачить.
— Это де Шароле предложил прогулку в Версаль?
— Да, мы с ним заранее договорились.
— И он увез общество в Фоссе?
— Да, план был продуман.
— Злодей! — прошептал Рыцарь. — Кто тебе помогал убивать мою мать? — продолжал он более спокойным тоном.
— Один только человек, — ответил Монжуа.
— Он еще жив? Где он?
— Здесь.
Монжуа указал на князя движением головы.
— Он? — вскрикнул Рыцарь.
Князь побледнел как полотно. Петушиный Рыцарь рванулся было к князю, но сдержал себя и продолжал спокойно:
— Итак, вы двое убили мою мать!
Эта фраза была произнесена негромко, но с таким выражением, что Монжуа отвернулся, а князь опять задрожал.
В, все время молчавший, стоял напротив Петушиного Рыцаря с лицом, закрытым черной маской, и своей позой и неподвижностью походил на статую.
— Бриссо знала, что ты совершил?
— Нет, только Шароле были известны все подробности. Это все, что касается твоей матери. Что же касается твоего отца, ты знаешь все, потому что сам приезжал в Фоссе узнавать о нем. На этот счет Шароле лучше, чем я, может тебе объяснить. Теперь ты хочешь знать, что случилось на улице Тампль тридцатого января?
— Нет. Я хочу знать, зачем, поразив таким низким образом отца и мать, ты с таким ожесточением преследовал детей?
— Ты не догадываешься, однако это легко объясняется. Я заставил повесить твоего отца, чтобы выиграть пари, и удавил твою мать, потому что она лишила меня возможности выиграть это пари. С 1726 по 1730 год я почти не вспоминал об этом происшествии и опять принялся за свою веселую жизнь. Я промотал все свое состояние и не имел даже возможности делать долги. Я придумывал, на что мне решиться, когда 30 января 1730 года, гуляя по бульвару, я встретил человека, который вызвал меня на дуэль из-за какого-то вздора. Я быстро согласился, потому что был явно не в духе, и мы отправились в Медонский лес. Там ты мне сказал, кто ты, и прибавил, что убьешь меня. Ты был еще молод.
— Мне исполнилось восемнадцать.
— Я понял, на что ты способен, по той энергии, какую ты выказал. Мы дрались, ты нанес мне сильный удар шпагой, и я упал. Ты думал, что я умер, выгреб из ямы сухие листья, бросил меня в эту яму и снова забросал листьями. Потом ты ушел. Это был твой первый ошибочный шаг. Позже ты действовал иначе. К счастью для меня, князь наблюдал наш поединок издали. Когда ты удалился, он отрыл меня. Я болел несколько недель, потом выздоровел. Другая дуэль происходила в лесу, и князю пришла в голову отличная идея надеть мое платье на убитого и обезобразить его. Его приняли за меня, и весь Париж думал, что я умер. Это послужило мне на пользу. Мне нечего было бояться моих кредиторов. Я хотел разбогатеть — поехал в Россию. Тебе, наверное, неинтересно знать все, что случилось со мной. Я вернулся во Францию, не будучи узнан, и, выяснив, что мой враг — Петушиный Рыцарь, начал борьбу, которая пока не кончилась…
— Но которая скоро кончится.
Монжуа наклонился и ничего не ответил. Рыцарь, не спускавший с него глаз ни на секунду, сказал:
— Действительно ли Нисетта и Сабина отравлены? — спросил Рыцарь. — Скажи правду, потому что даже тень лжи будет наказана годами страданий.
— Отравлены.
— Ты действительно дал им яд?
— От которого противоядие знаю я один и действие которого начнется через час.
— Ты будешь говорить!
Монжуа насмешливо улыбнулся.
— Противоядие! Тебе остается минута на то, чтобы ответить.
Рыцарь наклонился, не спуская глаз с Монжуа, и взял железный прут, раскаленный на огне. Монжуа покачал головой и не отвечал. Глухой свист сорвался с губ Петушиного Рыцаря.
— Ты будешь говорить! — сказал он.
— Убей меня, — холодно ответил барон, — но я говорить не буду.
Рыцарь указал на князя.
— Его будут пытать на твоих глазах, — сказал он.
Князь дернулся. В подошел к нему, схватил веревки, связывавшие руки князя, заставил его отступить и привязал к гигантской рогатке, вбитой в потолок. Пленник понял, что обречен, и холодный пот выступил на его лбу.
— Я скажу все, что знаю, — проговорил он.
— Трус и изменник! — прошипел Монжуа. — Убей его, если хочешь, — обратился он к Рыцарю, презрительно пожав плечами, — он не знает ничего, решительно ничего.
— Негодяй! — сказал Петушиный Рыцарь, грозно подняв руки над головой Монжуа. — Ты будешь говорить, будешь!
Приподнявшись на цыпочки, он смотрел Монжуа прямо в глаза. В подошел и напомнил:
— Час пробьет.
— И эти женщины умрут, — простонал Рыцарь. — Умрут! О Господи!
На него страшно было смотреть.
— Умрут! — повторил он.
Схватив Монжуа за руки, он рванул с такой силой, что порвал связывавшие их веревки. Сжимая руки барона в своих пальцах, он еще раз повторил:
— Говори! Говори!
Он произнес последнее слово с такой энергией, что Монжуа опрокинулся назад.
— Он будет говорить, — сказал В, подошедший вплотную к упавшему.
Петушиный Рыцарь выпустил руки Монжуа, тот оставался неподвижен. Рыцарь взял опять его правую руку — Монжуа вздрогнул, и дрожь пробежала по всему его телу.
— Ты будешь говорить? — спросил Рыцарь.
— Да, — пролепетал Монжуа разбитым голосом, как человек, побежденный после продолжительной борьбы.
Рыцарь и В переглянулись.
— О наука, наука! — прошептал В. — Вы им повелеваете! Он будет отвечать! Он уже не принадлежит себе.
Рыцарь медленно приподнялся.
— Подвергаются ли Нисетта и Сабина смертельной опасности?