— Значит, это хлебное дерево?
— Да.
— Дитя моё, — сказал инженер, — ты сделал очень важное открытие, если ты только не ошибся!
Но Герберт не ошибся. Разрубив ствол дерева, юный натуралист нашёл в середине его мучнистую белую ткань, пронизанную волокнами и разделённую на части волокнистыми же перегородками. Эта крахмалистая масса была пропитана горьковатым и неприятным по запаху соком, впрочем легко отделяющимся при отжиме. Мучнистая кашка саговой пальмы представляла собой превосходный питательный продукт.
Назавтра все колонисты отправились собирать этот продукт.
Пенкроф, день ото дня всё больше восхищавшийся своим островом, спросил по дороге инженера:
— Мистер Смит, как вы думаете, есть ли на свете острова для потерпевших крушение?
— Что вы хотите сказать, Пенкроф?
— Я спрашиваю, есть ли острова, специально приспособленные для потерпевших крушение, где всё сделано для того, чтобы несчастные потерпевшие чувствовали себя как дома?
— Возможно, что есть, — улыбаясь, ответил инженер.
— Не «возможно», а безусловно есть! — воскликнул Пенкроф. — И так же безусловно, что остров Линкольна — именно такой остров!
Колонисты возвратились в Гранитный дворец с большим запасом стволов хлебного дерева. Инженер устроил пресс для отжима сока от крахмалистой кашки, и вскоре в кладовой Гранитного дворца уже хранился порядочный запас муки, которая в руках Наба превращалась в пироги и пудинги.
Самки онагра и козы, содержавшиеся в корале, к этому времени стали давать много молока. Поэтому колонисты часто отправляли в кораль тележку, или, вернее, лёгкую двуколку, сооружённую взамен прежней неуклюжей махины. Когда очередь ехать выпадала Пенкрофу, он всегда брал с собой Юпа и поручал ему править онаграми. Обезьяна, щёлкая в воздухе кнутом, отлично справлялась и с этим делом.
Всё процветало на острове Линкольна, где колонисты жили уже больше года. Это служило частой темой вечерних бесед колонистов на веранде плоскогорья за чашкой кофе из ягод бузины, который подавал Юп.
В этот вечер, 1 апреля, колонисты случайно заговорили об уединённом положении острова Линкольна в Тихом океане.
— Кстати, Сайрус, не делали ли вы новых вычислений долготы и широты нашего острова с тех пор, как получили секстант? — спросил Гедеон Спилет.
— Нет, — ответил инженер.
— Я советовал бы сделать. Ведь старые ваши вычисления были произведены с помощью очень несовершенных инструментов.
— К чему это? — возразил Пенкроф. — По-моему, остров и так лежит очень хорошо.
— Не спорю, Пенкроф. Но ведь никогда не лишне знать точно, где находишься, а так как при помощи секстанта это очень легко установить…
— Вы совершенно правы, — сказал инженер. — Давно бы следовало сделать это, хотя я вполне уверен в том, что первое определение координат не очень далеко от истинного.
— Но, может быть, мы всё-таки значительно ближе к обитаемой земле, чем думали? — не сдавался журналист.
— Узнаем это завтра, — сказал инженер.
— А я полагаю, что остров и сейчас стоит на том месте, куда его поставил мистер Смит, — вмешался моряк, — если только он сам не сдвинулся с места.
— Посмотрим! — рассмеялся инженер.
Назавтра он вооружился секстантом и сделал новые вычисления координат острова. В первый раз он получил следующие приблизительные данные о местонахождении острова:
западная долгота — от 150 до 155°,
южная широта — от 30 до 35°.
Точное второе вычисление дало:
западная долгота — 150° 30',
южная широта — 34° 57'.
Таким образом, несмотря на несовершенство первых «приборов», Сайрус Смит в своих вычислениях ошибся меньше чем на 5°.
— А теперь, — сказал Гедеон Спилет, — посмотрим по карте, что за соседство у нашего острова!
Герберт принёс атлас и раскрыл его на карте Тихого океана. Инженер с циркулем в руках собрался уже нанести остров на карту, как вдруг циркуль задрожал в его руке и он воскликнул:
— Но ведь в этой части Тихого океана есть ещё один остров!
— Остров? — переспросил Пенкроф.
— Очевидно, это и есть наш остров? — сказал Гедеон Спилет.
— Нет, — ответил Сайрус Смит. — Этот остров расположен под ста пятьюдесятью тремя градусами долготы и тридцатью семью градусами и одиннадцатью минутами широты, то есть на два с половиной градуса западней и на два градуса южнее нашего острова.
— А как называется этот остров? — спросил Герберт.
— Остров Табор.
— Большой остров?
— Нет, крохотный клочок земли среди водной пустыни. Вероятно, на него никогда и не ступала нога человека.
— Что ж, в таком случае мы первые вступим на него, — сказал Пенкроф.
— Мы?
— Да, мистер Смит. Мы построим палубное судно, и я возьму на себя управление им. На каком расстоянии от острова Табор мы находимся?
— Примерно в ста пятидесяти милях, — ответил Сайрус Смит.
— Всего в ста пятидесяти милях? Это пустяки! При хорошем ветре это расстояние можно одолеть за двое суток!
— Но к чему это нам? — спросил журналист.
— Мало ли что может случиться… Надо посмотреть своими глазами.
И колонисты решили строить судно, чтобы в октябре, к началу новой весны, спустить его на воду.
ГЛАВА ДЕСЯТАЯ
Постройка корабля. — Второй сбор урожая. — Новое растение, скорее приятное, чем полезное. — Кит. — Гарпун. — Разделка туши. — Применение китового уса. — Конец мая. — Пенкрофу нечего больше желать.
Когда Пенкрофу приходил в голову какой-нибудь проект, он не успокаивался, пока не приводил его в исполнение. Сейчас ему захотелось посетить остров Табор, и, так как для этого нужно было построить судно, он приставал к Сайрусу Смиту до тех пор, пока тот не составил проекта этого судна.
Вот он в общих чертах: длина судна — тридцать пять футов, ширина — девять футов. Такая пропорция, если удастся придать подводной части надлежащую форму, обеспечивала быстроходность проектируемому судну. Осадка его не должна была превышать шести футов. Палубу предполагалось настлать вдоль всей длины судна — от носа до кормы — и соединить двумя люками с разделённым перегородкой на две каюты трюмом. Судно должно было быть оснащено как шлюп.
Прежде всего надо было решить, какое дерево пойдёт на постройку судна: вязы или ели. И тех и других на острове было множество. Пенкроф и инженер остановили свой выбор на ели: это дерево, так же хорошо, как и вяз, сохраняющееся в воде, легче поддаётся обработке.
Так как шлюп мог быть спущен на воду не раньше весны, то есть через шесть месяцев, решено было, что на постройке судна будут работать только Сайрус Смит и Пенкроф. Герберт и Гедеон Спилет будут поставлять дичь к столу, а Наб и его верный помощник Юп по-прежнему будут ведать хозяйством колонии.
Выбрав деревья, инженер и моряк срубили их, очистили от ветвей и распилили на доски с ловкостью профессиональных пильщиков. Через восемь дней в углублении между гранитной стеной и Камином уже была построена верфь, и на стапелях её вырисовывался грубый контур будущего судна.
Сайрус Смит строил судно не вслепую. Судостроение, как и большинство других технических проблем, было, немного знакомо ему, и он предварительно вычертил на бумаге все детали будущего судна. Пенкроф оказал ему в этом деле значительную помощь советами, так как несколько лет проработал на Бруклинской верфи и отлично знал кораблестроительную практику.
Можно себе представить, с каким жаром Пенкроф отдавался своей работе! Если бы не протесты инженера, он не оставлял бы верфи и ночью. Только один раз он отвлёкся от постройки: когда нужно было собирать второй урожай пшеницы — 15 апреля. Этот второй урожай был так же хорош, как и первый, и принёс ожидаемое заранее количество зёрна.
— Пять четвериков, мистер Смит, — сказал Пенкроф, подсчитав своё богатство.
— Считая по сто тридцать тысяч зёрен в четверике, это составит шестьсот пятьдесят тысяч зёрен, — сказал инженер. — Мы посеем снова весь урожай, исключая «страховой» фонд, и следующие всходы дадут нам уже четыре тысячи четвериков!
— И у нас будет хлеб?
— Да, у нас будет хлеб.
— Но ведь придётся построить мельницу.
— Построим и мельницу.
Третий посев был произведён на настоящем, большом поле, но почва была подготовлена под посев с той же тщательностью, как и в прошлые разы на крохотных участках.
По окончании посева Пенкроф вернулся к своей любимой работе.
Герберт и Гедеон Спилет тем временем продолжали ежедневно охотиться. Часто они забирались глубоко в чащу неисследованного леса Дальнего Запада.
В глухом лесу великолепные деревья жались одно к другому так тесно, словно для них не хватало места. Исследование этой чащи представляло значительную трудность, и журналист никогда не отваживался углубляться в лес, не имея при себе компаса.
Во время одной из таких экскурсий была сделана важная находка, честь которой всецело принадлежала Гедеону Спилету. Это произошло 30 апреля.
Двое охотников углубились в лес Дальнего Запада. Журналист, шедший шагов на пятьдесят впереди, вышел на полянку, поросшую сравнительно редкими деревьями. Гедеон Спилет сразу обратил внимание на странные кусты с прямыми стеблями и множеством веточек, усеянных гроздьями цветов. Журналист сорвал одну ветку и, вернувшись к юноше, спросил:
— Что это за растение, Герберт?
— А где вы нашли его, мистер Спилет?
— Тут, на полянке. Там много таких же кустов.
— Знаете, мистер Спилет, своей находкой вы заслужили вечную благодарность Пенкрофа.
— Значит, это табак?
— Да. Может быть, не первосортный, но настоящий табак.
— Как я рад за Пенкрофа! Надеюсь, что он не выкурит всего и уделит и нам малую толику!
— У меня есть предложение, мистер Спилет, — давайте не будем ничего говорить Пенкрофу. Приготовим табак из листьев и в один прекрасный день преподнесём ему набитую трубочку!
— Согласен. В этот день нашему моряку не останется ничего больше желать в этом мире!