Охотники подползли к самому стволу дерева, выпрямились и, размахивая палками наподобие кос, начали сбивать целые ряды куруку, которые, казалось, вовсе не думали о том, чтобы перелететь повыше, а преспокойно поджидали палочные удары. Когда уже около сотни их лежало на земле, остальные спохватились и улетели.
— Вот дичь, совсем под стать таким охотникам, как мы! — сказал Пенкроф. — Их можно было брать прямо голыми руками!
Моряк нанизал всех убитых птиц, как полевых жаворонков, на гибкий прут, и охотники пошли далее.
В этом месте река слегка заворачивала и таким образом делала крюк к югу, но этот поворот, вероятно, недалеко шел, потому что река брала начало в горе и питалась, конечно, тающими снегами, покрывшими центральную белую вершину.
Главная цель настоящей экскурсии состояла в том, чтобы доставить в «Трубы» возможно больше дичи. До сих пор еще нельзя было сказать, чтобы цель эта была достигнута. Моряк весьма деятельно производил свои поиски и ужасно сердился всякий раз, когда какая-нибудь птица, которую он едва только успевал заметить, пропадала в густой траве.
О, если бы с ним была собака!
Но Топ пропал в одно время со своим господином и, вероятно, с ним же и погиб…
Около трех часов пополудни охотники заметили другую стаю птиц, сидевших на дереве и истреблявших какие-то ароматные ягоды. В лесу вдруг раздался какой-то крик, похожий на звук трубы или рожка. Эти странные пронзительные звуки издавались сидевшими поблизости глухарями.
Скоро прилетело еще несколько пар глухарей, отличавшихся желтовато-коричневым оперением.
Пенкроф решил во что бы то ни стало поймать одного из них, величиной с добрую курицу, но это оказалось делом нелегким. Глухари были чрезвычайно осторожны и не подпускали к себе близко.
После нескольких совершенно безуспешных попыток Пенкроф сказал своему юному спутнику:
— Если нельзя их убить, так попробуем поймать на удочку!
— На удочку?! — с удивлением воскликнул Герберт. — На удочку, как какого-нибудь карпа?
— Да, как карпа, — серьезно отвечал моряк. — Гляди и учись, дружище!
Пенкроф нашел в траве с полдюжины глухариных гнезд — в каждом гнезде по два или по три яйца. Он эти гнезда не тронул и в надежде, что пернатые хозяева не замедлят возвратиться в свои убежища, задумал расставить удочки с крючками. Моряк отвел Герберта подальше от гнезд и принялся за работу.
Герберт хотя и сомневался в успехе предприятия старого товарища, но тем не менее с живейшим интересом следил за всеми приготовлениями.
Удочки были сделаны из тоненьких лиан, достигавших от пятнадцати до двадцати футов длины. Толстые, крепкие шипы с загнутым острием были собраны с кустарника вроде акации и прикреплены вместо крючков. Все это было сделано с ловкостью, достойной ученика Исаака Уолтона[11]. Что касается приманки, то ею должны были служить большие красные черви, которых немало попадалось в траве.
Закончив приготовления, Пенкроф лег в траву, осторожно прополз до глухариных гнезд, расположил около них свои удочки, затем взял в руку концы лиан и притаился вместе с Гербертом за огромным деревом.
Оба терпеливо ожидали.
Чем далее, тем все более и более сомневался Герберт в успехе остроумной выдумки моряка.
Прошло добрых полчаса.
Наконец глухари, как и предвидел Пенкроф, возвратились к своим гнездам.
Бедные птицы беззаботно прыгали, что-то поклевывали на земле и нисколько не подозревали о присутствии охотников.
Герберт все еще не верил в успех, но начал, однако, волноваться. Он сдерживал дыхание и боялся шевельнуться.
Пенкроф, вытаращив глаза и разинув рот, словно собирался проглотить глухаря живьем, тоже не без волнения следил за прыжками будущей добычи.
Глухари прогуливались между роковыми крючками и не обращали на них ни малейшего внимания.
Пенкроф начал легонько пошевеливать лианами, и насаженные на шипы черви задвигались, как живые.
Это движение тотчас же было замечено глухарями, и они устремились на приманку.
Три глухаря, отличавшиеся особой жадностью, не замедлили проглотить и червей, и крючки.
Пенкроф быстро дернул лианы. Хлопанье крыльями показало ему, что птицы попались на удочки.
— Ура! — воскликнул моряк, кидаясь к добыче. Он без труда схватил глухарей. — Ура!
Герберт захлопал в ладоши.
— В первый раз вижу, как ловят птиц на удочку! — воскликнул мальчик. — Молодец, Пенкроф! Отлично придумал! Вот выдумка так выдумка!
— Это выдумка не моя, дружище, — отвечал скромный моряк, — это выдумано прежде меня. Погоди, придет еще и наш черед изобретать!
Глухари были связаны попарно за лапки, и Пенкроф, очень довольный тем, что возвращается не с пустыми руками, отправился с Гербертом в обратный путь.
Следуя вдоль берега реки, они достигли своего приюта около шести часов вечера.
VII. Инженер найден
Спилетт, неподвижно стоя на берегу моря, смотрел на надвигавшиеся с востока тучи. Ветер уже был очень силен и с наступлением вечера все более и более крепчал. Небо имело весьма зловещий вид.
Герберт вошел в «Трубы», а Пенкроф приблизился к Спилетту, который так задумался, что не заметил его приближения.
— Ночь будет бурная, — сказал моряк, — настоящий праздник для буревестников!
Спилетт обернулся, увидел Пенкрофа и спросил:
— Как вы думаете, на каком расстоянии от берега маленького островка волна унесла нашего товарища?
Моряк не ожидал этого вопроса. Он с минуту подумал и ответил:
— Самое большее — в двух кабельтовых.
— Если мы предположим, что товарищ наш погиб, то трудно допустить, чтобы та же участь постигла и Топа. Наконец, если оба они утонули, так почему же не выбросило на берег ни тело Смита, ни труп его собаки?
— Тут удивляться нечего, господин Спилетт, — отвечал моряк. — Море ведь очень бурлило тогда. К тому же заметьте, что течением их могло отнести очень далеко.
— Так вы полагаете, что товарищ наш утонул? — снова спросил Спилетт.
— Да, я полагаю.
— А я другого мнения, — сказал Спилетт. — Я знаю, что вы опытнее меня, Пенкроф, но это исчезновение Смита и Топа представляется мне весьма загадочным!
— Я желал бы усомниться в их гибели, — отвечал моряк, — но, к несчастью, я в ней уверен, твердо уверен!
С этими словами Пенкроф направился к «Трубам».
Очаг пылал; Герберт подкинул охапку сухих сучьев, и яркое пламя осветило темные изгибы коридора.
Пенкроф занялся приготовлением обеда.
Принимая во внимание, до какой степени все утомились и изнурены, моряк отложил в сторону куруку и ощипал двух глухарей, которых насадил на вертел и начал жарить.
Было уже семь часов вечера, а Наб все еще не вернулся.
Это продолжительное отсутствие несколько тревожило Пенкрофа. Он опасался, не постигло ли негра какое-нибудь несчастье на незнакомой земле.
— Край неизвестный, — проговорил моряк, — всего можно ожидать… Кроме того, бедняга в такой кручине, что, пожалуй, еще наложит на себя руки!
Герберт совершенно иначе смотрел на дело. По его мнению, долгое отсутствие негра предвещало только хорошее. Он, вероятно, нашел след пропавшего и с новым усердием продолжал поиски.
— Разве Наб не возвратился бы, если бы потерял всякую надежду? — говорил мальчик. — Он, верно, нашел какой-нибудь след! И пошел по этому следу! Кто знает, может, он уже отыскал Смита и теперь они вместе пробираются к нам!
Спилетт и Пенкроф молча слушали рассуждения Герберта.
Спилетт несколько раз кивнул, как бы в знак согласия. Бравый моряк не шевельнулся. Он был убежден, что Смита найти нельзя, но негр действительно мог далеко зайти и потому запоздать с возвращением.
Герберт, рассуждая о возможности встречи Наба со Смитом, не был, однако, спокоен. Его начало одолевать какое-то тяжелое предчувствие. Он несколько раз вставал со своего места и говорил:
— Не пойти ли мне навстречу Набу?
На что Пенкроф отвечал:
— Это бесполезно, дружище. В такую темь и непогоду ты и в двух шагах не заметишь Наба. Лучше подождать. Если завтра Наб не возвратится, мы вместе отправимся его разыскивать.
Спилетт согласился с мнением моряка. Он еще заметил при этом, что им следует держаться, насколько позволят обстоятельства, вместе, и Герберту пришлось отказаться от своего намерения.
Это так огорчило подростка, что по щекам его скатились две крупные слезы.
Спилетт не мог удержаться, чтобы не поцеловать великодушного мальчика.
Непогода разыгралась. Юго-восточный ветер яростно свирепствовал. Слышно было, как морские волны бились о прибрежные скалы. Дождь лил стеной. Мелкие камни, усеивавшие берег, с громом перекатывались; песок, вздымаемый порывами урагана, смешивался с ливнем. Воздух был наполнен водяной и минеральной пылью. Между устьем реки и отвесом утеса кипел прибой. Дым, вгоняемый бурей обратно в узкое отверстие остроконечной скалы, распространялся по коридору и едва позволял дышать.
Поэтому Пенкроф, как только изжарились глухари, поспешил погасить огонь, сохранив только несколько тлеющих угольев под пеплом.
Дождались и восьми часов, а Наба все еще не было.
Впрочем, теперь можно было предполагать, что разыгравшаяся буря застала его в дороге и он вынужден был искать убежища где-нибудь в расселине скалы или в пещере и там ожидать, когда утихнет непогода или, по крайней мере, настанет рассвет.
Ужин состоял из одних глухарей, но мясо их было превосходного вкуса, и все охотно его ели. Пенкроф и Герберт, изнуренные долгой ходьбой, отличались волчьим аппетитом.
После ужина каждый удалился в уголок, где ночевал в предыдущую ночь, и расположился на покой.
Буря все более и более свирепела.
— Каково гудёт! — проговорил Пенкроф.
— По счастью, наши «Трубы» прочны! — заметил Герберт.
«Трубы» действительно были прочны. То были громадные глыбы гранита.
Однако некоторые из этих громад, казалось, сотрясались. Пенкроф это чувствовал, приложив руку к стене.