Действительно, зрелище было тяжелое: вся лесистая часть острова совершенно обнажилась. Только одна группа зеленых деревьев сохранилась на оконечности полуострова Извилистого. Там и сям торчало несколько обгорелых, почерневших пней. Места, где прежде зеленели обширные леса, были теперь бесплодными, как болота. Там, где еще так недавно красовалась роскошная растительность, почва представляла собой безобразное нагромождение вулканического туфа. Река Водопада и река Милосердия не вливали теперь в море ни единой капли воды, и колонисты не могли бы утолять жажду, если бы озеро совсем иссякло. По счастью, южная стрелка озера уцелела, образовав нечто вроде пруда, в котором теперь находилась вся пресная вода озера Линкольна. На северо-западе резко обозначались отроги вулкана, имевшие вид гигантских когтей, вцепившихся в почву.
Да, это было горькое зрелище, и как было тяжко колонистам видеть, что их плодоносное владение, покрытое лесами, орошенное быстрыми реками, в одну минуту превратилось в бесплодный скалистый утес, на котором без запасов они не могли бы просуществовать даже несколько дней!
— Сердце разрывается при виде этой картины! — сказал однажды Спилетт.
— Да, Спилетт, — отвечал инженер. — Я теперь только о том думаю, как бы нам закончить постройку корабля. Он один может спасти нас!
— А не замечаете вы, Сайрес, что вулкан, по-видимому, начинает стихать? Лава идет уже не так сильно, если я не ошибаюсь.
— Это ничего не значит. Жар внутри горы все еще сильный, и море с минуты на минуту может туда устремиться. Мы находимся теперь в положении пассажиров на загоревшемся судне, которые не могут потушить пожар и вместе с тем знают, что рано или поздно он проникнет в пороховые камеры… Пойдемте, Спилетт, скорее работать: мы не должны терять ни единого часа!
В течение следующих восьми дней, то есть до 7 февраля, лава продолжала литься из кратера, но потоки ее не пошли далее указанных границ.
Смит больше всего боялся, что расплавленные вещества могут хлынуть на песчаный морской берег, так как в подобном случае невозможно было бы работать на верфи.
В эти дни колонисты чувствовали колебание всего острова, что в высшей степени их беспокоило.
Наступило 23 февраля. Необходим был по крайней мере еще месяц, чтобы спустить корабль на воду.
Уцелеет ли остров еще месяц?
На этот вопрос невозможно было ответить: гибель могла прийти каждый день, каждый час.
Наступило 3 марта. Смит рассчитывал, что судно можно будет спустить дней через двенадцать.
Колонисты начали снова надеяться. Даже Пенкроф слегка оправился от мрачного уныния. Он, правда, ни о чем не думал, кроме судна.
— Мы его закончим, — говорил он инженеру, — мы его закончим, господин Сайрес, да и пора уже закончить, потому что скоро наступит осеннее равноденствие. Ну что же, коли понадобится, мы пройдем сперва к острову Табор и там перезимуем… Остров Табор после острова Линкольна! Ах, несчастный я человек! Думал ли я дожить до такой напасти?..
— Будем торопиться! — отвечал неизменно энергичный и хладнокровный Смит.
И все снова принимались за работу.
— Господин, — спросил однажды Наб, — что, если бы капитан Немо остался в живых, случились бы все эти извержения, как вы думаете?
— Да, Наб, — ответил Смит.
— Ну, я этому не верю! — прошептал Пенкроф на ухо Набу.
— И я тоже! — серьезно ответил Наб.
В первых числах марта гора Франклина снова приняла грозный вид. Лава наполнила кратер и выливалась со всех сторон вулкана. Потоки бежали по поверхности застывших туфов и довершали истребление жалких остатков растительности, уцелевших после первого извержения.
На этот раз расплавленная масса хлынула на плато Дальнего Вида.
Это был ужасный удар для колонистов.
Мельница, строения птичьего двора, стойла онагров — от всего этого не осталось и следа. Испуганные пернатые разлетелись во все стороны. Топ и Юп вели себя крайне беспокойно, инстинктивно чуя скорое приближение катастрофы. Река расплавленных минералов, перелившись через гранитную стену, устремила свои огненные волны на берег моря.
Невозможно описать весь ужас подобного зрелища. Ночью можно было подумать, что это стремится Ниагара из расплавленного чугуна, с раскаленными добела парами вверху и кипящими массами внизу!
Колонисты были вынуждены прибегнуть к последнему средству спасения: невзирая на то что надводная часть судна еще не была проконопачена, решили спустить его на воду.
Пенкроф и Айртон подготовили все к спуску. Назначили его на утро 9 марта.
Но в ночь с 8 на 9 марта вдруг раздались страшные подземные удары. Громадный столб паров, вырвавшись из кратера, поднялся более чем на три тысячи футов. Базальтовая стена пещеры Даккара, очевидно, уступила давлению газов. Морские воды, устремившись через жерло в огненную бездну, мгновенно обратились в пар. Кратер не предоставлял достаточного выхода этим парам. Произошел взрыв, который можно было слышать на расстоянии ста миль.
Обломки разрушенных утесов попадали в Тихий океан, и в несколько минут море сомкнулось над тем местом, где прежде был остров Линкольна.
XX. Уцелевшая скала
Одинокая скала длиною тридцать, а шириною пятнадцать футов едва поднималась из Тихого океана.
Это было все, что уцелело от Гранитного дворца. Громадная гранитная масса была опрокинута и разрушена, и несколько повалившихся утесов образовали это возвышение. Все исчезло в пучине: гора Франклина, вал застывшей лавы, окружавший залив Акулы, плато Дальнего Вида, островок Спасения, гранитные утесы бухты Воздушного Шара, базальтовые стены пещеры Даккара, наконец, даже полуостров Извилистый, находившийся так далеко от вулкана.
На уцелевшей скале нашли убежище шесть линкольнских колонистов и их собака Топ. Все животные и птицы погибли. Несчастный Юп тоже нашел смерть в какой-нибудь огненной расщелине.
Смит, Спилетт, Пенкроф, Герберт, Наб, Айртон и Топ остались в живых только потому, что их счастливым случаем выкинуло в море в ту минуту, когда во все стороны полетели обломки острова.
Когда несчастные выплыли на поверхность, они ничего не увидели, кроме небольшой скалы, едва возвышавшейся над волнами.
На этой скале, обнаженной и бесплодной, они жили в продолжение девяти дней. Кое-какая скудная провизия, которой они запаслись в ожидании катастрофы, немножко пресной воды, которую они собрали после дождя в углублениях гранита, — вот все, что у них оставалось. Их последняя надежда — судно — была уничтожена. У них не было ни малейшей возможности покинуть этот надводный камень. Не было огня, не было никакой возможности его добыть. Они были обречены на гибель.
В этот день, 18 марта, у них оставалось всего на два дня провизии, хотя они все время довольствовались только самыми скудными порциями. Ни наука, ни энергия и ум не могли им помочь в этом положении.
Смит был спокоен. Спилетт, менее хладнокровный, и Пенкроф, обуреваемый отчаянием и гневом, ходили взад и вперед по скале. Герберт не отходил ни на минуту от инженера и по временам смотрел на него, как бы ожидая, не отыщет ли он средства спасения. Наб и Айртон безропотно покорялись своей участи.
— Ах, горе, горе! — повторял Пенкроф. — Нам бы хоть какую ореховую скорлупку, чтоб добраться до острова Табор! Ничего нет! Ничего!
— Капитан Немо хорошо сделал, что умер! — сказал однажды Наб.
В продолжение последовавших затем пяти дней Смит и его несчастные товарищи, экономя провизию, питались так, чтобы только не умереть от голода, и потому чрезвычайно ослабли. Герберт и Наб лежали почти в забытьи и несколько раз начинали бредить.
Все лежали неподвижно. Один Айртон поднимал еще голову и бросал отчаянные взгляды на пустынное, беспредельное море.
Наступило утро 24 марта.
Вдруг Айртон простер руки, приподнялся, как будто пытаясь указать на какую-то точку на горизонте.
Корабль был в виду острова, и этот корабль шел прямо к скале, возвышавшейся над волнами, — к скале, на которой изнемогали колонисты!
Если бы эти несчастные имели силы наблюдать за морем, они бы еще несколько часов назад заметили этот корабль.
— «Дункан»! — крикнул Айртон и упал без чувств.
Когда Смит и его товарищи очнулись, они увидели себя в каюте парохода, не понимая, каким образом избежали смерти.
Одно слово, произнесенное Айртоном, им все объяснило.
— «Дункан»! — проговорил Айртон.
— «Дункан»? — воскликнул Смит.
Да, к ним на помощь пришел «Дункан», яхта лорда Гленарвана, которой теперь командовал Роберт, сын капитана Гранта.
Колонисты были спасены.
— Капитан Грант, — спросил Смит, — кто подал вам мысль, не найдя Айртона на острове Табор, повернуть на северо-восток и зайти — более чем на сто миль — в этом направлении?
— Господин Смит, — ответил Роберт Грант, — я приплыл сюда не только за Айртоном, но за вами и за вашими товарищами.
— За мной и за моими товарищами?
— Разумеется. Я плыл к острову Линкольна.
— К острову Линкольна! — воскликнули хором Спилетт, Герберт, Наб и Пенкроф.
Они были чрезвычайно удивлены.
— Но каким образом вы узнали о существовании острова Линкольна, — спросил Смит, — ведь этот остров не помечен ни на одной карте?
— Узнал очень просто, — отвечал Роберт Грант, — из документа, который вы оставили на острове Табор.
— Документ? — воскликнул Спилетт.
— Разумеется, и вот он, — отвечал Роберт Грант, показывая записку, в которой самым точным образом была обозначена долгота и широта острова Линкольна как «настоящее место пребывания Айртона и пяти американских колонистов».
— Эту записку написал капитан Немо! — сказал Смит, прочитав документ и увидев, что он написан тем самым почерком, что и записка, найденная ими на скотном дворе.
— А, так это он брал наш ботик «Благополучный» и один-одинешенек плавал на остров Табор! — сказал Пенкроф.
— Да, — сказал Герберт, — он плавал затем, чтобы оставить там этот документ.