— Завтрак скудный! — сказал Пенкроф. — Но не унывайте: дома нас ожидают припасы. Знайте, господин Смит, — прибавил он, обращаясь к инженеру, — что там, к югу, у нас есть дом и комнаты, постели и очаг… А в кладовой запасено несколько дюжин птиц, которых Герберт называет какими-то куруку. Ваши носилки готовы, и, как только вы почувствуете себя лучше, мы вас на них уложим и перенесем домой.
— Благодарю, дружище, — ответил Смит. — Еще час или два, и я в состоянии буду идти… Говорите, Спилетт! Рассказывайте!
Спилетт рассказал все, что с ними случилось: как они упали, как пристали к незнакомой земле, которая казалась совершенной пустыней, как нашли «Трубы» и устроились там, как разыскивали его; он, разумеется, не забыл упомянуть о преданности Наба и о сметливости Топа.
— Так разве не вы подняли меня на берегу? — слабым голосом спросил Смит.
— Нет, — отвечал Спилетт.
— Как далеко эта пещера от подводных скал?
— По крайней мере полмили, — ответил Пенкроф, — и если вы удивляетесь, что очутились здесь, то мы удивлены этим не меньше вас.
— Это действительно очень странно! — проговорил Смит, который постепенно все более и более оживлялся.
— Вы можете рассказать, что с вами было, когда вас унесло волнами? — спросил моряк.
Смит с минуту молчал, как бы стараясь собраться с мыслями и что-то припомнить, потом ответил:
— Я знаю, что меня выкинуло из сетки шара и я погрузился в воду на несколько саженей глубины. Когда я вынырнул на поверхность, кругом было темно, и во мраке я почувствовал около себя какое-то живое существо. Это был Топ, явившийся мне на помощь. Я поднял глаза. Воздушный шар уже исчез. Я очутился среди разъяренных волн, на расстоянии полумили от берега. Я пытался бороться с бушующим морем и поплыл. Топ вцепился зубами в мою одежду и поддерживал меня на поверхности. Вдруг быстрое течение подхватило и понесло меня на север. Напрасно я боролся со стихией, я чувствовал, что иду ко дну и увлекаю за собой Топа… С этой минуты я ничего более не помню.
— Однако вас, очевидно, выкинуло на берег, и у вас достало сил добраться до этой пещеры, потому что Наб отыскал вас здесь по вашим следам, — сказал Пенкроф.
— Да… очевидно… — проговорил задумчиво Смит. — Вы не встречали человеческих следов на этом берегу?
— Ни единого, — отвечал Спилетт. — К тому же если бы какой-нибудь местный избавитель и явился вам на помощь, он не бросил бы вас на произвол судьбы в этой пещере.
— Вы совершенно правы, дорогой Спилетт, — сказал Смит. Затем он обратился к негру: — Скажи мне, Наб, не ты меня принес сюда? Ты, может, забыл это? Ты ведь был тогда очень расстроен… Ты, может, не помнишь?.. Но нет, это немыслимо!.. Сохранились эти следы?
— Сохранились, — отвечал Наб. — Да вот тут, у входа в пещеру, вот в этом месте… Другие смыло дождем.
— Пенкроф, — сказал Смит, — сделайте одолжение, возьмите мои башмаки и посмотрите, совпадут ли они с этими следами.
Моряк поспешил исполнить просьбу инженера.
Герберт и он, сопровождаемые Набом, направились к тому месту, где сохранились следы.
Смит сказал Спилетту:
— Произошли какие-то необъяснимые вещи!
— Действительно необъяснимые! — отвечал Спилетт.
— Не будем теперь ломать над ними голову, дорогой Спилетт. Потолкуем об этом после.
Минуту спустя Герберт, Наб и моряк возвратились.
— Сомневаться невозможно, господин Смит, — сказал Пенкроф, — ваши башмаки как нельзя лучше соответствуют отпечаткам. Следы, значит, ваши!
— Вероятно, я все перепутал и перезабыл! — отвечал Смит. — Я, видимо, добрался сюда бессознательно, как лунатик. Или, еще вернее, меня привел сюда Топ… Да, Топ вытащил меня из воды и привел сюда… Поди ко мне, Топ, поди, мой верный, добрый пес!
Великолепное животное с лаем кинулось к своему хозяину, который не поскупился на ласки.
— Значит, вся честь принадлежит Топу? — сказал моряк. — Молодец, Топ!
Около полудня Пенкроф спросил у Смита, как он себя чувствует — можно ли его перенести.
В ответ на это Смит сделал энергичное движение и встал.
Но он тотчас же должен был опереться на моряка, иначе не удержался бы на ногах и упал.
— Отлично! Отлично! — проговорил Пенкроф. — Ну, носилки для господина инженера!
Носилки, покрытые мягким мхом и травой, были доставлены, товарищи уложили Смита и направились к «Трубам».
Пенкроф шел впереди, Наб позади.
До «Труб» было восемь миль, но так как идти быстро было нельзя и к тому же надо было делать частые остановки для отдыха, то моряк рассчитывал добраться до дому не раньше чем через шесть часов.
Ветер все еще дул с ужасной силой, но, по счастью, дождь уже перестал.
Лежа на носилках, Смит безмолвно, но внимательно осматривал места, по которым проходили, особенно верхнюю террасу. Несомненно, очертания этого побережья, пески, скалистые утесы и лес — все это запечатлелось в памяти инженера. Однако часа через два усталость взяла свое, он вытянулся на носилках и заснул.
В половине шестого караван достиг места, откуда уже виднелись «Трубы».
Смит спал глубоким сном и не проснулся.
Пенкроф, к величайшему своему изумлению, увидел, что страшная буря, свирепствовавшая накануне, почти совершенно изменила вид этой местности. Произошли значительные обвалы; огромные обломки утесов громоздились на берегу; густой ковер морских трав и водорослей покрывал песок.
Перед самым отверстием «Труб» почва была в глубоких рытвинах, где еще оставалась морская вода.
Пенкроф вдруг кинулся со всех ног в коридор, словно его поразила какая-то тревожная мысль.
Он почти в ту же минуту возвратился назад и, остановившись перед товарищами, смотрел на них, как бы не решаясь объявить о новой беде.
— Что такое, Пенкроф? — спросил Спилетт.
— Огонь погас!
Да, огонь погас, пепел превратился в грязь; жженая тряпка, заменявшая трут, исчезла…
Море проникло в глубину коридоров и все перевернуло, все разрушило в «Трубах»!
IX. Где же мы?
Печальное известие, сообщенное Пенкрофом, по-разному подействовало на его товарищей.
Наб, совершенно поглощенный радостью свидания со своим дорогим господином, едва его выслушал и нисколько им не озаботился.
Герберт очень встревожился и смутился.
Что касается Спилетта, то он преспокойно ответил:
— Ей-ей, Пенкроф, мне это решительно все равно!
— Все равно, господин Спилетт? Повторяю вам, что у нас нет огня!
— Экая беда!
— Нет и средства его добыть!
— Ну так что ж?
— Однако…
— Да разве Смит не с нами? — прервал Спилетт. — Разве у нас нет инженера Смита? Он найдет средство добыть огонь.
— Из чего?
— Из ничего!
Что было отвечать на это Пенкрофу?
Он сам разделял веру товарищей в Смита и его могущество.
Инженер был для всех идеалом, кладезем всех человеческих познаний, ума и находчивости. Они были убеждены, что лучше очутиться на необитаемом острове со Смитом, чем в самом оживленном городе без него. Они были уверены, что кто имеет счастье находиться со Смитом, тот ни в чем не будет терпеть нужды, что кто с ним, тому нечего ни унывать, ни отчаиваться. Если бы этим людям вдруг объявили, что вулканическое извержение сейчас разрушит землю, что земля сейчас провалится в бездну Тихого океана, они бы безмятежно ответили:
— Здесь Смит! Поговорите об этом с ним.
Но пока инженер еще лежал в забытьи, прибегнуть к его изобретательности было невозможно, а потому приходилось довольствоваться весьма скудным ужином.
— Глухари съедены? — спросил Герберт.
— До последней косточки! — отвечал Пенкроф.
— У нас ведь есть другая дичь в запасе.
— Как же будем ее жарить без огня? Да и дичи этой уж нет: ее, верно, унесло волнами. Надо что-нибудь придумать…
— Прежде всего уложим удобнее Смита, — сказал Спилетт.
— Куда его лучше перенести?
— Лучше всего в средний коридор.
Смит был перенесен и уложен там на водорослях.
Инженер погрузился в глубокий сон.
— Отлично, что он уснул, — сказал Спилетт. — Это скорее всего восстановит его силы, лучше всякой пищи подкрепит.
Наступила ночь, ветер теперь дул с северо-востока; сделалось очень холодно.
— Ну, теперь у нас прохладно! — сказал Пенкроф.
Действительно, было прохладно. Море унесло перегородки, устроенные Пенкрофом в некоторых частях коридоров, и теперь везде дул сквозной ветер.
— Надо непременно чем-нибудь укрыть Сайреса, — сказал Спилетт.
Все, словно сговорившись, сняли с себя кто куртку, кто китель и тщательно укутали товарища.
В этот вечер ужин состоял из одних ракушек, собранных Гербертом и Набом в весьма изрядном количестве на берегу. Мальчик, впрочем, присоединил к этим моллюскам съедобные водоросли, которые нашел на высоких скалах, куда морские воды захлестывали только во время самых высоких приливов.
— Это что за трава? — спросил Пенкроф.
— Это водоросли, — отвечал Герберт.
— И что, ими будешь сыт?
— Да, Пенкроф. Это саргассы, водоросли из семейства фукусовых.
— А!
— Саргассы, если их подсушить, представляют собой очень питательное студенистое вещество вроде желе…
— Попробуем! — сказал Пенкроф.
Истребив значительное количество литодом, он принялся сосать саргассы.
— Право, недурно! — сказал Пенкроф.
Все остальные были того же мнения.
— Я читал, что на азиатских берегах туземцы охотно ими питаются, — сказал Герберт.
— Ну и на здоровье им! — сказал Пенкроф.
— Скажи по правде, — засмеялся Герберт, — тебе не нравятся эти саргассы?
— Отчего не нравятся?! Очень нравятся, только все-таки я бы желал, чтобы господин Смит поскорее поправился и выручил нас… Экий холодище!
Действительно, холод сделался очень сильным, и не было никаких средств помочь этому горю.
— Надо что-нибудь придумать! — повторял моряк. — Непременно надо что-нибудь придумать!
И он начал «придумывать».