Лес действительно не представлял разнообразия. В некоторых местах сосны были не так скучены, росли отдельными группами и достигали значительных размеров. Это последнее обстоятельство заставляло думать, что остров находился на более высокой широте, чем предполагал Смит. Попадались пролески и лужайки, загроможденные сухостоем, сучьями и поваленными деревьями, между которыми торчали почерневшие пни. За пролесками снова начиналась почти непроходимая чаща.
— Смотри-ка, какой тут запас топлива! — крикнул Герберт, кивая на сухой валежник и стараясь продраться сквозь чащу.
— Хоть бы на смех какая-нибудь тропка! — сказал Пенкроф, пробираясь следом за мальчиком. — Не спеши так, Герберт, надо помечать дорогу, а то как раз заблудимся на обратном пути.
Говоря это, моряк усердно начал работать руками и ногами, то обламывая верхушки молоденьких сосенок и нижние сучья, то разбивая сухие пни.
— Не знаю, много ли мы выиграли, что пошли не по течению реки, как в первый раз, а пустились прямо в лес, — сказал Пенкроф. — Вот мы уже больше часа шагаем, а еще не видали никакой дичи.
Солнце хотя еще не достигло своей высшей точки над горизонтом, но было уже довольно высоко. Исследователи начинали подумывать, не воротиться ли назад, когда раздалось восклицание Герберта:
— Пенкроф! Наб! Поглядите-ка, что я нашел!
— Что такое?
— Шишки! Съедобные орешки!
— Какие плоды? Давай сюда! Что за дерево?
— Это кедровая сосна, Пенкроф. Она дает шишки, а в них отличные плоды вроде миндаля. Попробуй! Они уже спелые!
— Хороши, очень хороши! — сказал Пенкроф, попробовав. — Подходи, Наб, и угощайся! — крикнул он негру.
— У нас водоросли вместо хлеба, — продолжал моряк, — ракушки вместо мяса и кедровые шишки на десерт! Что ж, какого ж вам еще обеда для людей, у которых нет ни единой спички?
— Жаловаться не следует, Пенкроф, — отвечал Герберт.
— Я не жалуюсь, дружище, а говорю, как оно есть на самом деле. Я только хочу сказать, что с такого обеда сыт не будешь, а впрочем…
— Топ что-то нашел! — крикнул Наб и кинулся в густую чащу, где с лаем скрылся пес. Если попалась добыча, надо ее поймать, а не спорить, на чем ее зажарить.
К лаю Топа скоро присоединилось какое-то странное не то ворчанье, не то хрюканье.
— Скорее, скорее, Пенкроф! — крикнул Герберт.
— Иду, иду! — отвечал моряк, спеша изо всех сил.
Продравшись сквозь чащу, охотники увидели, что Топ напал на какого-то зверя и крепко вцепился ему в ухо. Это четвероногое, похожее на поросенка, имело около двух с половиной футов в длину, шерсть на нем была коричневого цвета, негустая и чрезвычайно жесткая. Лапы, которыми оно крепко упиралось в землю, были перепончатые.
— Посмотри-ка, Герберт, у него на ногах словно перепонки! — снова воскликнул моряк.
— Да, вижу, это, кажется, кабан или водосвинка… Самый крупный грызун из семейства полукопытных, до метра в длину…
Зверь не отбивался от собаки. Он тупо вращал глазами, заплывшими жиром.
— Может, этот зверь впервые видит людей? Ишь как одурел! — заметил Пенкроф.
Наб, прицелившись своей дубиной, хотел поразить животное, как вдруг оно неожиданно вырвалось из зубов Топа, оставив ему кончик уха, испустило громкое хрюканье, ринулось на Герберта, опрокинуло его и исчезло в лесу.
— Ах ты, скверная тварь! — воскликнул Пенкроф.
— Догоним! Догоним! — кричал Герберт.
Все трое бросились по следам Топа, но в ту самую минуту, как они настигли собаку, зверь скрылся в озере, окруженном громадными соснами.
Наб, Герберт и Пенкроф остановились.
Топ кинулся в воду, но зверь притаился в глубине и не показывался на поверхность.
— Подождем, — сказал Герберт, — он непременно покажется… он выплывет подышать…
— А не утонет? — спросил Наб.
— Нет, — отвечал Герберт. — У него на ногах перепонки. Подождем, он сейчас выплывет!
Топ держался на воде и тоже, очевидно, поджидал добычу.
— Нам лучше разделиться, — сказал Герберт. — Пусть каждый займет место на берегу этой лужи… Мы таким образом отрежем дорогу… Смотрите, как Топ плавает и разыскивает его!
Герберт не ошибся.
Спустя несколько минут зверь всплыл.
Одним скачком Топ очутился около него и помешал снова скрыться под водой.
Еще минуту спустя зверь был вытащен на берег, и Наб тут же прикончил его.
— Ура! — воскликнул Пенкроф. — Ура! Теперь, если добудем хоть один горящий уголек, этот грызун будет сгрызен до последней косточки.
Пенкроф взвалил зверя на плечи и сказал:
— Пора домой. Поглядите-ка, где солнце! Уж теперь часа два, надо полагать, или около того. Как-то мы теперь разыщем дорогу.
— Ты ведь помечал путь? — сказал Герберт.
— Помечать-то помечал, а заблудиться нетрудно.
— Топ нам поможет!
Топ действительно помог; благодаря умному, чуткому псу они ни разу не сбились с пути и через полчаса благополучно достигли излучины реки.
— Ну, теперь займемся дровами! — сказал Пенкроф. — Хоть без огня оно и ни к чему, а все-таки лучше запастись на всякий случай…
Они принялись за работу, живо ее окончили и отправились дальше.
Не доходя шагов пятидесяти до «Труб», Пенкроф вдруг остановился, снова испустил оглушительное «ура» и, протягивая руку, воскликнул:
— Герберт! Наб! Смотрите!
Из-за скал вырывались клубы дыма…
X. На острове…
Несколько минут спустя охотники уже находились перед ярко пылавшим костром.
Около него сидели Смит и Спилетт.
Пенкроф стоял с добычей на плече, глядел на обоих и не говорил ни слова.
— Что, любезнейший Пенкроф?! — воскликнул Спилетт. — Огонь, как видите, разведен к вашему возвращению — настоящий, как следует, на котором вы отлично можете изжарить эту превосходную дичину и угостить нас на славу.
— Но кто же его зажег?.. — спросил Пенкроф.
— Солнце.
— Солнце?
— Да!
Спилетт говорил правду.
Пенкроф не верил собственным глазам. Он до того был изумлен, что не рассуждал, не соображал и не расспрашивал.
— У вас, значит, было зажигательное стекло, господин Смит? — спросил Герберт.
— Нет, дружок, но я себе смастерил нечто подобное.
И он показал прибор, которым заменил настоящее зажигательное стекло.
То были просто-напросто два круглых стеклышка, которые он снял со своих часов и с часов Гедеона Спилетта. Наполнив их водой и склеив края жирной глиной, он таким образом получил двояковыпуклое стекло. Поймав солнечные лучи, он направил луч на сухой мох и зажег его.
Пенкроф осмотрел прибор, затем, не говоря ни слова, поглядел на инженера.
Если он в эту минуту не считал Смита божеством, то уже, конечно, не считал его и обыкновенным смертным.
Наконец моряк обрел дар речи и воскликнул:
— Занесите это в вашу памятную книжку, господин Спилетт! Занесите непременно!
— Занесено! — ответил Спилетт.
Оправившись от изумления, моряк обратился к Набу:
— Надо приниматься за стряпню, Наб! Я подкину дров и приготовлю вертел, а вы пока потрошите дичину.
— А как ты будешь жарить ее? — спросил Герберт.
— Как обычного поросенка, — отвечал Пенкроф.
Скоро огонь весело затрещал, и от жаркого начал распространяться аппетитный запах.
Снесенные и разрушенные водой перегородки были снова поставлены, коридоры мало-помалу нагревались, и в «Трубах» сделалось уютнее и теплее.
Инженер и его товарищ, остававшиеся дома, как видит читатель, не сидели сложа руки.
Смит почти совершенно поправился и пробовал свои силы, взобравшись на верхнюю площадку утеса.
Отсюда глаза, привыкшие верно определять видимые пространства и возвышенности, устремились на конус, который он намеревался на следующий день исследовать, и он долго рассматривал четко очерченную вершину.
— Мне кажется, — сказал он Спилетту, — что эта гора находится отсюда милях в шести к северо-западу и возвышается на три тысячи или на три тысячи пятьсот футов над уровнем моря. Следовательно, с ее вершины можно обозреть окрестности по крайней мере миль на пятьдесят. Я надеюсь, что завтра мы окончательно решим вопрос, где мы — на материке или на острове.
— Сегодня ужин на славу! — говорил Пенкроф, приглашая товарищей подкрепиться.
Жаркое было очень вкусно, особенно для голодных. Водоросли и найденные в лесу орехи заменили десерт.
Во время ужина инженер говорил мало. Он был занят мыслями, как лучше устроить на следующее утро исследование горы.
Раз или два Пенкроф начинал разговор об этих исследованиях и высказывал, как, по его мнению, всего лучше приняться за дело, но Смит, как человек методичный, не пускался по этому поводу в длинные рассуждения и в ответ на все речи моряка ограничивался только легким наклоном головы.
— Завтра, — говорил он, — мы узнаем что-нибудь положительное, и тогда видно будет, что нам делать.
Когда ужин был окончен, в костер подкинули несколько охапок сучьев, и обитатели «Труб», в том числе верный Топ, уснули глубоким сном.
Ничто не нарушило мирного спокойствия этой ночи, и на следующее утро, 29 марта, все проснулись бодрые, готовые предпринять экспедицию, которая должна была определенным образом решить их участь.
Все были готовы отправиться в путь.
— Я захватил с собой остатки дичи; хватит еще на целые сутки, — сказал Пенкроф.
— Да я надеюсь, что по дороге нам удастся пополнить свои припасы, — сказал Герберт.
— Оно, конечно, надеяться можно, а все-таки лучше запастись готовым, — отвечал моряк.
Так как стекла, с помощью которых Смит зажигал мох, были снова вставлены в часы, то Пенкроф решил воспользоваться жженой тряпкой.
— Вот и трут готов! — сказал он.
Что же касается кремня, то в почве в нем не было недостатка.
Было семь часов утра, когда исследователи, вооруженные дубинами, покинули «Трубы».
Следуя совету Пенкрофа, решили отправиться уже знакомой дорогой, через лес, а вернуться по другому маршруту.
Они обогнули южный выступ утеса и пошли по левому берегу реки.