Ничто не обнаруживало следов недавнего крушения. Правда, как заметил Спилетт, волны все могли унести в открытое море; и хотя никаких признаков не осталось, все-таки нельзя еще было утверждать, что какой-нибудь корабль не был здесь выброшен на берег.
Замечание Спилетта было справедливо; кроме того, находка дробинки в поросенке несомненным образом доказывала, что не более трех месяцев тому назад на острове кем-то был сделан ружейный выстрел.
В пять часов до оконечности полуострова Извилистого оставалось еще две мили.
— Мы засветло доберемся до Змеиного мыса, — сказал Смит, — но до захода солнца не успеем вернуться в свой ночной лагерь к реке Милосердия.
— Так переночуем на мысе! — радостно предложил Пенкроф, которого было трудно чем-либо смутить.
— А провизии хватит? — спросил Спилетт.
— Вполне достаточно!
— Тем лучше, потому что эта опушка все-таки не что иное, как морское побережье, и тут вряд ли что добудешь… Я говорю о четвероногих. Птиц много.
— О, птицы тут носятся тучей! Жакамары, куруку, тетерева, попугаи разных родов, какаду, фазаны, голуби — чего хочешь, того просишь! Ни одного дерева, на котором бы не торчало гнездо, ни одного гнезда, где бы не хлопали крыльями, не чирикали, не свистели, не пели! — говорил Герберт.
Около семи часов вечера колонисты, утомленные ходьбой, достигли Змеиного мыса, образующего нечто вроде завитка, причудливо изрезанного морскими водами. Здесь кончался береговой лес полуострова, и побережье во всей своей южной части принимало обычный вид морского берега с его утесами, каменными подводными рифами и песчаными отмелями. Весьма могло быть, что какой-нибудь разбитый корабль находился в этой части острова, но ночь наступила, и надо было отложить поиски до утра.
Пенкроф и Герберт тотчас же принялись разыскивать место для ночной стоянки. Последние деревья леса Дальнего Запада редели; мальчик приметил между ними густую бамбуковую рощу.
— Вот драгоценное открытие! — сказал он.
— Будто уж драгоценное? — отозвался Пенкроф.
— Разумеется, — ответил Герберт. — Я могу тебе сказать, Пенкроф, что стволы бамбука, нарезанные на гибкие пластинки, служат для плетения коробок и корзин; они же, если их размочить и обратить в массу, служат для выделки китайской бумаги; что из бамбуковых стволов, смотря по величине, делают палки, мундштуки для трубок, трубы для проведения воды и, кроме того, разную мебель. Большие бамбуковые деревья представляют собой превосходный строительный материал — легкий, прочный, и на нем не бывает червоточин. Добавлю к этому, что, распиливая междоузлия бамбука и оставляя на дне часть поперечной перегородки, образующей узел, изготавливают прочные и удобные чаши, которые в большом ходу у китайцев! Нет! Для тебя этого недостаточно. Но…
— Что — но?..
— Но я тебе скажу, если ты этого не знаешь, что в Индии едят бамбук вместо спаржи.
— Спаржа в тридцать футов длины! — воскликнул моряк. — И что ж — вкусна?
— Чудо как вкусна, — ответил Герберт. — Разумеется, едят не тридцатифутовые стволы, а самые молодые побеги.
— Отлично, дружище, отлично! — ответил Пенкроф.
— Я прибавлю также, что сердцевина молодых стеблей, маринованная в уксусе, считается превосходной приправой к кушаньям…
— Чем дальше, тем лучше, Герберт!
— И наконец, что бамбук выделяет сахаристую жидкость, из которой можно приготовить весьма приятный напиток.
— Это все? — спросил Пенкроф.
— Все!
— А можно этот бамбук… курить?
— Увы, нельзя, мой бедный Пенкроф!
Герберту и Пенкрофу недолго пришлось искать. Прибрежные скалы, изъеденные морскими волнами, яростно хлеставшими во время сильных юго-западных ветров, имели много пещер и расщелин, в которых можно было укрыться от непогоды. Но в ту самую минуту, когда они намеревались войти в одну из таких пещер, оттуда вдруг послышалось страшное рычание.
— Назад! — крикнул Пенкроф. — У нас в ружьях только мелкая дробь, а зверь так рычит, что дробью его так же проймешь, как крупинками соли!
И Пенкроф, схватив Герберта за руку, оттащил его за скалу в ту самую минуту, когда у входа в пещеру показался великолепный зверь.
То был ягуар, не уступавший по размерам своим азиатским собратьям, то есть более пяти футов от головы до хвоста. Его рыжеватая шерсть была испещрена рядами правильно расположенных черных пятен и резко отличалась от белого брюха.
Ягуар вышел из пещеры и, ощетинив шерсть, с горящими глазами оглядывался, словно уже не впервые чуял присутствие человека.
В эту минуту Спилетт обходил высокие скалы, и Герберт, воображая, что он не заметил ягуара, хотел броситься к нему и предупредить, но Спилетт сделал знак рукой и продолжал идти далее. Ему не в новинку было охотиться на тигра; подойдя к животному на десять шагов, он остановился и совершенно спокойно прицелился из карабина.
Ягуара отбросило назад, затем он ринулся на охотника, но в эту самую секунду пуля вонзилась ему между глаз, и он упал.
Свирепое животное было убито наповал.
Герберт и Пенкроф кинулись к ягуару. Наб и Смит тоже подбежали, и все несколько минут любовались добычей.
— А ведь красив! — сказал Пенкроф. — Вот нам и ковер в большую залу Гранитного дворца!
— Ах, господин Спилетт! Как я вами восхищаюсь и как завидую! — воскликнул Герберт в порыве естественного восторга.
— Тут нет ничего удивительного, мой друг, — ответил Спилетт, — ты и сам мог бы это сделать.
— Я! С таким хладнокровием!..
— Вообрази только, Герберт, что ягуар — заяц, и будь уверен, что ты убьешь его самым спокойным образом.
— Да, Герберт, дело, как видишь, нехитрое! — прибавил Пенкроф.
— А теперь, — сказал Спилетт, — так как ягуар покинул свою берлогу, я не вижу причины, почему бы нам, друзья мои, не занять ее на ночь?
— Но ведь сюда могут пожаловать и другие ягуары! — сказал Пенкроф.
— Стоит только развести огонь у входа, — сказал Спилетт, — и ни один из них не осмелится подойти.
— Ладно, марш в берлогу ягуара! — ответил моряк, таща за собой труп убитого животного.
Пока Наб снимал шкуру с ягуара, его товарищи натаскали и свалили у входа в пещеру множество сухих сучьев.
Смит, увидев бамбуковые деревья, срезал несколько побегов и приложил к древесным ветвям и сучьям.
Колонисты расположились в гроте, где песок был усеян костями.
— Ишь как он здесь пировал! — сказал моряк, указывая на эти кости.
— Спилетт, вы перезарядили ружье? — спросил инженер.
— Нет еще, а что?
— Следует зарядить на случай внезапного нападения.
— Правда, правда, — сказал Пенкроф.
Ружья тотчас же были заряжены.
Затем исследователи поужинали и перед отходом ко сну подожгли кучу сучьев, сложенную у входа в пещеру.
Тотчас же раздался страшный треск.
— Что за пальба? — воскликнул Пенкроф.
— Это палят бамбуки, Пенкроф, — отвечал инженер. — Одного этого треска достаточно, чтобы испугать самых смелых зверей.
— Все-то вы придумаете, господин Смит! — сказал с восторгом моряк. — Даже бамбуковую пальбу!
— Это не я придумал, Пенкроф, — отвечал инженер, улыбаясь. — Еще по свидетельству Марко Поло[32], монголы давным-давно с успехом использовали это средство для защиты своих шатров от свирепых хищников Центральной Азии.
V. Остатки воздушного шара
Смит и его товарищи целую ночь проспали, как невинные сурки, в пещере ягуара.
С восходом солнца все были на берегу, на самой оконечности мыса, и опять осматривали горизонт, открывавшийся на две трети своей окружности. Во второй раз Смит мог удостовериться, что никакого паруса, никакого корабельного остова не показывалось на море; даже с помощью подзорной трубы нельзя было открыть никакой подозрительной точки.
На берегу тоже ничего не было по крайней мере на три мили к югу.
Итак, оставалось обследовать южное прибрежье острова. Но стоило ли сейчас же приступать к этому исследованию, посвятив ему весь день 2 ноября?
Это не входило в первоначальную программу. Когда они оставляли пирогу у реки, то было условлено, что, осмотрев западный берег, они вернутся и той же дорогой отправятся к Гранитному дворцу.
Спилетт предложил продолжать обследование, пока вопрос о предполагаемом крушении не будет решен окончательно, и спросил у Смита, как велико расстояние между оконечностью полуострова и мысом Коготь.
— Если принимать в расчет извилины берега, то, я полагаю, будет около тридцати миль.
— Тридцать миль! — воскликнул Спилетт. — На это потребуется добрый день ходьбы. Тем не менее мне кажется, что нам следует вернуться в Гранитный дворец по южному берегу.
— Но от мыса Коготь до дома надо еще положить миль десять, — заметил Герберт.
— Всего сорок, — ответил Спилетт. — Оно далеконько, но нам не в первый раз отправляться в подобную экспедицию… По крайней мере, мы осмотрим весь берег и не придется все снова начинать.
— Совершенно справедливо, — сказал в свою очередь Пенкроф. — А наша пирога?
— Пирога оставалась весь день у реки, — отвечал Спилетт, — и мне кажется, ей ничего не сделается, если она останется там на два дня. Ведь до сих пор мы не могли пожаловаться, что на острове водились воры…
— Оно правда, — сказал Пенкроф, — только вот разве черепаха пропала… Когда я вспомню эту черепаху, господин Спилетт, так поневоле начинаю думать, что и на острове не без воровства!
— Далась вам эта черепаха! — воскликнул Спилетт. — Да разве вам неизвестно, что ее перевернул морской прилив?
— Почем знать? — прошептал Смит.
— Но… — начал было Наб.
Очевидно, Набу хотелось что-то сказать, потому что он уже открыл рот, но не решался высказаться.
— Что ты хотел сказать, Наб? — спросил его Смит.
— Если мы вернемся по берегу до мыса Коготь, — ответил Наб, — так мы обогнем, значит, этот мыс, и путь будет нам прегражден.
— Рекой Милосердия! Это верно, — ответил Герберт, — и у нас не будет ни моста, ни лодки, чтобы через нее переправиться.