VI. Охота
С наступлением утра начали осматривать уцелевшее имущество.
Оказалось, что, кроме одежды, которая на них была в момент катастрофы, ровно ничего не осталось.
Правда, у Спилетта случайно уцелели записная книжка и карманные часы, но больше ничего — ни ружья, никакого инструмента, ни даже перочинного ножика.
Робинзон Крузо и Швейцарский Робинзон[9] — герои Дефо и Висса — точно так же, как Селькирк и Рейналь[10], выкинутые при Хуан-Фернандесе или близ Оклендского архипелага, никогда не находились в такой абсолютной бедности. Они обыкновенно получали хоть какую-нибудь поддержку со своего корабля, севшего на мель, или в виде семян, или в виде рогатого скота, или в виде каких-нибудь орудий, запасов, или, если корабль разбивался, море приносило им обломки и разные вещи с этого корабля.
Отважным же американцам, потерпевшим крушение в воздухе, неоткуда было ждать поддержки. С пустыми руками приходилось до всего доходить и только благословлять Небо, что под ногами была твердая земля!
Да, если бы Смит был вместе с ними, если бы этот инженер, с его изобретательным умом и со всеми своими практическими познаниями, находился тут, быть может, положение их не было бы таким отчаянным. Но увы! Они не рассчитывали увидеть когда-нибудь Сайреса Смита и должны были до всего доходить сами.
Прежде чем обосноваться в этой части берега, следовало разведать, что это за земля: принадлежит ли она к какому-нибудь континенту, живет ли кто там, или это всего лишь берег какого-нибудь пустынного острова.
По мнению Пенкрофа, удобнее было отложить на несколько дней такие изыскания. Надо было заготовить съестных припасов и добыть более удобоваримой пищи, чем яйца и ракушки. Исследователи, которым предстояло столько лишений, должны были прежде позаботиться о подкреплении физических сил.
«Трубы» на первых порах могли быть довольно сносным убежищем; к тому же в них горел огонь, и поддерживать его вовсе было не трудно, если оставлять постоянно в золе несколько горячих углей. Далее, в скалах и на плоском песчаном берегу не было недостатка в ракушках и яйцах. У берега летали сотни голубей, и надо было только поскорее придумать способ, как изловить их, или же просто пустить в ход палки и камни. В соседнем лесу, быть может, росли какие-нибудь съедобные плоды. Наконец, пресной воды тоже было вдоволь.
Все решили остаться на несколько дней в «Трубах», чтобы приготовиться к экспедиции для исследования прибрежной полосы и окрестностей.
Наб больше других стоял за это решение. У него были свои соображения и предчувствия, и он вовсе не стремился покинуть тот берег, где так недавно разыгралась столь страшная катастрофа.
Ему казалось просто невозможным, чтобы такой человек погиб столь нелепой смертью, чтобы волна смыла его и он утонул так близко от берега! Нет, пока море не выбросит на берег тело Сайреса Смита и пока он, Наб, собственными глазами не увидит его, не потрогает, он не поверит в гибель хозяина! В сердце Наба не угасала надежда. Быть может, он сам убедил себя в этом, но такой самообман был достоин уважения, и Пенкроф не решался противоречить Набу. Сам же он был уверен, что инженер Сайрес Смит нашел себе могилу в морской пучине, но с Набом, конечно, спорить было бесполезно. В своей привязанности к Сайресу Смиту он был подобен верному псу, который не может покинуть место, где умер хозяин, он настолько погрузился в скорбные переживания, что вряд ли был в силах перенести утрату.
Утром 26 марта Наб с первыми лучами солнца направился на север и снова стал осматривать то место, где пропал несчастный Смит.
Завтрак в этот день состоял исключительно из голубиных яиц и морских моллюсков. Герберт недалеко от «Труб», в углублении утеса, отыскал соль, осевшую вследствие испарения морской воды, и такая находка была теперь как нельзя более кстати.
После завтрака Пенкроф спросил корреспондента, не хочет ли он отправиться в лес, куда они вместе с Гербертом уже собрались, рассчитывая добыть там какой-нибудь дичи. Но все трое после нескольких минут размышления решили, что одному надо остаться дома — во-первых, чтобы поддерживать огонь, а во-вторых, присматривать за Набом, чтобы в случае нужды оказать ему помощь.
Итак, Спилетт остался.
— Ну, пойдем на охоту, Герберт! — сказал моряк. — Охотничьи припасы мы наберем по дороге, а ружье вырубим в лесу.
Но в ту самую минуту, как они уже совсем собрались в путь, Герберт заметил, что трут весь вышел, и сказал моряку, что надо его чем-нибудь заменить.
— Чем заменить? — спросил Пенкроф.
— Какой-нибудь жженой тряпкой, — ответил мальчик. — В случае нужды и этим можно заменить трут.
Моряк согласился с Гербертом. Единственным неудобством было то, что приходилось пожертвовать куском платка. Однако дело того стоило, и они подпалили большой клетчатый платок Пенкрофа. Эту тряпку оставили в центральной комнате, в небольшом углублении утеса, куда не могли проникнуть ни ветер, ни сырость.
Было уже девять часов утра. Погода, видимо, должна была перемениться к худшему: дул юго-восточный береговой ветер. Герберт и Пенкроф, бросив последний взгляд на струйку дыма, вырывавшуюся из вершины утеса, стали подыматься по левому берегу реки.
Войдя в лес, Пенкроф на первом же дереве сломал две довольно толстые ветки, которые должны были послужить охотникам дубинами; Герберт постарался обточить их концы. Чего бы они не отдали за какой-нибудь нож!
Затем охотники пошли далее по высоким травам, следуя вдоль берега. За поворотом на юго-запад река мало-помалу сузилась, над тесным руслом нависали густые деревья.
Чтобы не сбиться с дороги, Пенкроф решил не уходить далеко от речки, которая всегда могла привести их обратно к тому месту, откуда они вышли. Но пробираться по берегу было очень трудно: на каждом шагу попадались гибкие ветви деревьев, нагнувшиеся к самой воде; всюду торчали лианы и колючки кустарников, которые беспрестанно приходилось сбивать палками. Герберт то и дело с проворством молодой кошки проскальзывал промеж сухих, изломанных пней и часто надолго пропадал в лесной чаще. Но Пенкроф всякий раз окликал его и просил далеко не отходить.
Моряк между тем с большим вниманием вглядывался в рельеф незнакомой местности. Довольно пологий левый берег едва заметно становился выше. В иных местах почва была влажная и болотистая. Чувствовалось, что под ней находится целая сеть маленьких ручейков, которые вливались в реку. В иных местах речушка протекала среди лесной чащи. Противоположный берег был более высокий и неровный, его изгибы вторили очертаниям ложбины, по которой пролегало русло реки; холм, поросший роскошными деревьями, расположенными по его уступам, образовал род занавеса, за которым скрывалась даль. По этому берегу было еще труднее идти, потому что рельеф там был значительно круче и деревья, совсем склонившиеся над водой, держались только благодаря толстым и здоровым корням.
Не стоит повторять, что этот лес, а равно и весь берег, обследованный Пенкрофом и его спутниками, не посещало еще ни одно человеческое существо. Пенкроф лишь изредка замечал следы зверей, породы которых он не мог определить. По мнению Герберта, следы эти, вероятнее всего, принадлежали какому-нибудь страшному зверю, которых, несомненно, тут было очень много. Но не было ни зарубок на древесных стволах, ни кострищ от погасших костров, ни отпечатка человеческой ноги — словом, ничего, что доказывало бы, что эти земли, лежащие среди Тихого океана, посещал когда-либо человек.
Герберт и Пенкроф, встречая на каждом шагу преграды, молча и весьма медленно продвигались вперед, так что за целый час прошли не больше одной мили.
До сих пор ничто еще не предвещало удачной охоты. Дичи было немного, птицы кое-где пели и порхали под ветками высоких деревьев; при приближении людей они с испугу уже немного подымались со своих мест, словно инстинктивно чуя опасность. В числе прочих пернатых Герберт в болотистой части леса заметил птицу с длинным заостренным клювом, которую по строению тела он принял за зимородка. Но ее оперение было более грубым и имело металлический оттенок.
— Это, должно быть, жакамар, — сказал Герберт, стараясь поближе подойти к птице.
— Удобный случай отведать этого жакамара, — ответил моряк, — но он, кажется, не выказывает большой охоты попасть на вертел.
В эту самую минуту камень, метко пущенный мальчиком, попал как раз в крыло; но удар был слаб, потому что жакамар обратился в бегство и через минуту совсем пропал из виду.
— Эх, как неудачно! — воскликнул Герберт.
— Ну ничего, дружище, — ответил моряк. — Удар был очень ловок, и птица его не переживет! Не огорчайся, завтра она будет наша.
Исследование продолжалось. По мере того как охотники продвигались вперед, различные деревья казались все великолепнее, но на них еще нигде не было видно ожидаемых съедобных плодов. Пенкроф напрасно искал глазами драгоценные пальмы, которые в Северном полушарии произрастают до сороковой параллели, а в Южном полушарии только до тридцать пятой, — здешний лес состоял исключительно из хвойных деревьев, похожих на те, какие растут на северо-западном берегу Америки, и громадных елей, вышиной около пятисот пятидесяти футов.
В эту минуту целая стая небольших птиц, с красивыми перьями, с длинным и ярким хвостом, рассыпалась по зеленым ветвям, оставляя на лету нежный пух, который покрыл землю. Герберт поднял несколько пушинок и, внимательно рассмотрев их, сказал:
— Это куруку.
— Ну, я предпочел бы цесарку или глухаря… Можно ли есть этих куруку, вот вопрос…
— Да, конечно можно, — ответил Герберт. — Их мясо даже очень нежно. Если я не ошибаюсь, они близко подпускают и их можно бить просто палкой… Проверим эти сведения на деле!
Тихо крадясь по траве, они подходили ближе к тому дереву, нижние ветки которого были сплошь покрыты маленькими птичками. Куруку, сидя на дереве, выслеживали насекомых, составляющих исключительную пищу этих маленьких пернатых. Снизу видно было, как их оперенные лапки крепко обхватывали молодые побеги.