И снова я задал себе вопрос: в какую же страну я попал? Если забыть о странной форме, первые карлики, которых я встретил, вполне могли бы жить в каменном веке. Но вдруг оказывается, что на острове имеется сложная стекольная промышленность.
На женщинах, работавших в стеклодувной мастерской, были светло-красные платья. Кожа у женщин была почти белая, и у всех трёх были длинные, растрёпанные серебристые волосы.
Мне не нужно было долго их разглядывать, чтобы убедиться, что у них на груди на платьях изображён символ бубён. Точно такой, какой изображается на всех игральных картах. У одной было три знака, у другой — семь, у третьей — девять. Эти знаки отличались от карточных только цветом — они были не красные, а серебристые.
Женщины были так поглощены своей работой, что прошло много времени, прежде чем они заметили меня в проёме стены. Они семенили по большой мастерской во всех направлениях и делали руками такие плавные и лёгкие движения, что казалось, будто они парят в воздухе. Воспари одна из них сейчас к потолку, я и то, не удивился бы больше.
Но вот одна женщина заметила меня, у неё на платье был знак семёрки бубён. Я чуть не убежал оттуда, но заметившая меня Семёрка так растерялась, что уронила на пол стеклянный шар. Шар разбился и бежать было уже поздно, потому что теперь на меня уставились все трое.
Я вошёл, отвесил им низкий поклон и заговорил по-немецки. Женщины переглянулись и улыбнулись так широко, что их белоснежные зубы засверкали в огне, падавшем из печей. Я подошёл к ним, и они окружили меня.
— Надеюсь, я не нарушил ваши правила, нанеся вам этот визит? — спросил я.
Они опять переглянулись и улыбнулись ещё шире, чем раньше. У всех были тёмно-голубые глаза. Они были так похожи друг на друга, что, должно быть, родились в одной семье. Наверное, это были сёстры.
— Вы понимаете всё, что я вам говорю? — спросил я.
— Да, каждое слово! — ответила Тройка Бубён высоким кукольным голоском.
И они заговорили, перебивая друг друга. Две даже сделали книксен. Девятка Бубён подошла и взяла меня за руку. Я обратил внимание, что её маленькая, хрупкая ручка была ледяной, хотя в мастерской, где горели печи, было отнюдь не холодно.
— Какие красивые вещи вы выдуваете, — сказал я, и они засмеялись переливчатым смехом.
Наверное, эти женщины-стеклодувы были более радушны, чем давешние карлики, хотя и такие же недоступные.
— Кто же научил вас искусству выдувать стекло? — продолжал я исходя из того, что самостоятельно овладеть этим мастерством они не могли.
Мне и теперь никто не ответил, но Семёрка Бубён тотчас преподнесла мне стеклянную чашу.
— Прошу! — сказала она, и они все снова засмеялись.
Мне было трудно нарушить их радушие и спросить о том, что интересовало меня больше всего. Однако я чувствовал, что спячу, если сейчас же не узнаю тайну этих странных карликов.
— Я только что прибыл на ваш остров, — снова заговорил я, — но не имею ни малейшего представления, в какой части света он находится. Может быть, вы расскажете мне немного об этом месте?
— Мы не можем говорить, — сказала Семёрка Бубён.
— Вам это запрещено?
Все три так энергично замотали головами, что их серебристые волосы взметнулись в свете, падавшем из печей.
— Мы хорошо выдуваем стекло, но плохо думаем, — Сказала Девятка Бубён. — Поэтому и разговариваем мы тоже неважно.
— Пиковое положение, — заметил я, и это замечание заставило женщин расхохотаться.
— Мы не пики, — сказала Семёрка Бубён, она показала на своё платье и объяснила: — Разве ты не видишь, что мы бубны?
— Идиотки! — вырвалось у меня, и все трое вздрогнули.
— Пожалуйста, не сердись, — сказала Тройка Бубён. — Мы очень легко обижаемся и плачем.
Мне трудно было ей поверить. Она улыбалась так лучезарно, что пришлось бы обидеть их куда сильнее, чтобы погасить их улыбки. Однако я запомнил это предупреждение.
— Неужели у вас действительно такие пустые головы, как вы говорите?
Они торжественно закивали.
— Мне бы очень хотелось… — начала Девятка Бубён, но тут же прикрыла рот рукой и замолчала.
— Чего? — спросил я как можно дружелюбнее.
— Хотелось бы додумать до конца одну мысль, которая так трудна, что я при всём желании никак не могу её додумать.
Её слова навели меня на мысль, что все здесь присутствующие одинаково плохо владели искусством думать.
Неожиданно заплакала Тройка Бубён.
— Мне бы так хотелось… — всхлипнула она.
Девятка Бубён обняла её, и Тройка Бубён закончила фразу:
— Мне бы так хотелось проснуться… но ведь я не сплю!
Она точно выразила и моё собственное ощущение.
Семёрка Бубён посмотрела на меня невидящими глазами. Потом многозначительно и серьёзно сказала:
— Истина в том, что сын стеклодува потешается над собственными фантазиями.
И тут же все три принялись всхлипывать. Одна из них схватила большой стеклянный кувшин и со всей силы швырнула его на пол. Другая стала рвать на себе серебристые волосы. Я решил, что время моего визита подошло к концу.
— Извините за беспокойство, — сказал я им. — Прощайте!
♣Теперь я уже не сомневался, что попал в резервацию для душевнобольных. Кроме того, я был уверен, что в любую минуту тут могут появиться несколько братьев милосердия в белых халатах, которые обвинят меня в том, что я вторгся на остров, вызвав страх и тревогу у его обитателей.
И вместе с тем было нечто, чего я не мог постичь. Во-первых, я никак не мог понять, почему жители этого острова такие маленькие. Я был моряком, побывал во многих странах и знал, что ни в одной стране мира нет таких карликов. К тому же у карликов-земледелов и у женщин-стеклодувов кожа была разного цвета. Значит, они не могли находиться в близком родстве друг с другом.
Неужели когда-то мир поразила эпидемия, в результате которой люди стали глупее и меньше ростом? И всех, перенёсших эту болезнь, поместили на этот остров, чтобы они не заразили других? Если так, то в скором времени я и сам стану таким же маленьким и глупым.
И ещё, я не мог понять, почему они разделены на масти, как игральные карты? Может, для того, чтобы врачам и санитарам было легче поддерживать порядок среди своих пациентов?
Так я думал, идя по проезжей дороге. Теперь она проходила под тенью высоких деревьев. Почва под деревьями была покрыта светло-зелёным мхом, повсюду росли голубые цветы, напоминавшие незабудки. Солнце не пробивалось сюда сквозь густую листву. Казалось, что на весь лес накинут золотистый балдахин.
Вскоре среди стволов я заметил светлую фигуру. Это была стройная женщина с длинными светлыми волосами. На ней было жёлтое платье, и она была нисколько не выше остальных жителей этого таинственного острова. Время от времени она наклонялась и срывала цветок. Тогда-то я и увидел у неё на спине один большой ярко-красный знак червей.
Я направился к ней и услыхал, что она напевает какую-то грустную мелодию.
— Привет! — прошептал я, остановившись в нескольких метрах от неё.
— Привет! — ответила женщина и выпрямилась. Она произнесла это так естественно, как будто мы с нею были старые знакомые.
Мне она показалась такой прекрасной, что я не мог отвести от неё глаз.
— Ты очень хорошо поешь, — проговорил я наконец.
— Спасибо…
Я провёл рукой по волосам. Впервые с тех пор, как оказался на этом острове, я вдруг подумал о том, как я выгляжу. Не брился я уже больше недели.
— Кажется, я заблудилась, — призналась она.
Незнакомка вскинула голову, и на лице у неё появилась растерянная гримаска.
— Как тебя зовут? — спросил я.
Она остановилась.
— Разве ты не видишь, что я Туз Червей? — Она хитро улыбнулась.
— Конечно вижу… — Я помолчал. — Это-то и странно…
— Что же тут странного?
Она наклонилась и сорвала очередной цветок.
— Между прочим, а ты кто? — спросила она.
— Меня зовут Ханс.
Она задумалась.
— Тебе кажется, что быть Тузом Червей более странно, чем Хансом?
Я не знал, что ответить.
— Ханс? — повторила она. — По-моему, я что-то похожее когда-то уже слышала. Или мне кажется… Это было так давно…
Она наклонилась и сорвала ещё один голубой цветок. Потом я решил, что у неё началось нечто вроде припадка эпилепсии. Дрожащими губами она произнесла:
— Внутренняя коробка вмещает наружную, а наружная — внутреннюю.
У меня создалось впечатление, что Туз Червей бессознательно произнесла эту бессмысленную фразу. Слова просто вылились из неё, помимо её воли. Сказав это, она снова стала самой собой и показала на мою матросскую форму.
— Но ведь ты совершенно голый! — испуганно воскликнула она.
— Ты имеешь в виду, что у меня на спине нет никакого знака?
Она кивнула. Потом вскинула голову:
— Надеюсь, ты понимаешь, что не можешь меня побить?
— Я бы никогда и не стал бить даму, — сказал я.
— Не говори глупостей! Никакая я не дама!
На щеках у неё появились ямочки. Меня околдовала её неземная красота. Когда она улыбалась, её зелёные глаза сверкали, как изумруды. Я не мог отвести от неё глаз.
Но вдруг по её лицу скользнула тревога.
— Надеюсь, ты не козырь?
— Нет, я всего лишь матрос.
Тут она зашла за дерево и скрылась из глаз. Я хотел броситься за ней, но она как сквозь землю провалилась".