— Нет, не думаю. Я считаю, что это пример того, что человечество не может разгадать загадки и знаки, которые находятся у него перед носом. Просто никто никогда не дал себе труда это подсчитать. Хотя в мире много миллионов карточных колод.
Он снова задумался. Неожиданно по его лицу скользнула тень.
— Но я вижу одну трудность, — сказал он, — Если джокер получит место в календаре, будет не так просто…
И он громко расхохотался. Видно, он всё-таки был настроен не очень серьёзно.
Позже, уже в машине, он продолжал похохатывать про себя. Похоже, он всё ещё думал о календаре.
Не доезжая до Афин, я увидел большой дорожный указатель. Вообще-то я уже много раз видел такие указатели, но тут сердце подпрыгнуло у меня в груди.
— Стоп! — крикнул я, — Остановись!
Папашка перепугался. Он съехал на обочину и резко затормозил.
— В чём дело? — спросил он, повернувшись ко мне.
— Выходи! — сказал я. — Выходи из машины!
Папашка открыл дверцу и выпрыгнул из машины.
— Тебя что, замутило? — спросил он.
Я показал на дорожный указатель, от которого нас теперь отделяло всего несколько метров.
— Видишь указатель?
Папашка так растерялся, что мне стало его жаль, но я думал только о том, что написано на указателе.
— И что в этом указателе такого особенного? — спросил он.
— А ты прочитай, что тут написано, — сказан я.
— ATINA, — прочитал он, немного успокоившись. — По-гречески это значит — Афины.
— И больше ты ничего не видишь? Тогда сделай одолжение и прочитай это слово справа налево.
— ANITA, — прочитал он.
Я молча серьёзно посмотрел на него и кивнул.
— Да, должен признаться, что это забавно, — сказал папашка и закурил сигарету.
Он отнёсся к этому так холодно, что я даже рассердился.
— Забавно? И больше тебе нечего сказать? Это означает, что она здесь. Ясно тебе? Она неслучайно сюда приехала. Её притянуло сюда собственное отражение. Это её судьба. Теперь ты должен понять связь.
Не знаю почему, но папашка тоже рассердился.
— Пожалуйста успокойся. Ханс Томас!
Было ясно, что ему не понравились мои слова про судьбу и отражение.
Когда мы уже снова сидели в машине, он сказал:
— Иногда ты со своими выдумками преступаешь черту дозволенного.
Он имел в виду не только дорожный указатель. Он думал также о карликах и странном календаре. Но если и так, мне показалось, что он несправедлив ко мне. Не ему бы упрекать меня в "выдумках". К тому же не я первый заговорил о родовом проклятии.
По пути в Афины я снова стал читать книжку-коврижу и прочитал о том, как на загадочном острове готовились к празднику Джокера.
ЧЕТВЁРКА БУБЁН…её маленькая ручка была холодна, как утренняя роса…
♦"На таинственном острове я встретил собственного дедушку, потому что он оказался отцом того ребёнка, который ещё не родился, когда дедушка отправился через Атлантический океан в плавание, окончившееся тем роковым кораблекрушением.
Что более удивительно? Что крохотное семечко растёт, растёт и превращается в живого человека? Или что живой человек может обладать такой богатой фантазией, что его фантазии начинают воплощаться в окружающем мире? Но не являются ли и сами люди такими ожившими фантазиями? Кто поставляет нас миру?
Фроде полвека прожил один на этом большом острове. Вернёмся ли мы когда-нибудь вместе в Германию? Войду ли я когда-нибудь в пекарню моего отца в Любеке, представлю пришедшего со мной старика и скажу: "Вот и я, отец. Я вернулся домой из далёких краёв. И привёз с собой Фроде. Он — твой отец"?
Тысячи мыслей о мире, истории и семейных узах пронеслись у меня в голове, пока я крепко обнимал Фроде. Но ход моих мыслей прервало появление горстки одетых в красное карликов, прибежавших к нам наверх из селения.
— Смотри! — шепнул я старику. — У нас гости!
— Это черви, — сказал он ещё со слезами в голосе. — Они всегда приходят, чтобы позвать меня на праздник Джокера.
— Я сгораю от любопытства!
— Я тоже, сынок. Я тебе не сказал, что это Валет Пик придумал фразу о важном сообщении с моей родины?
— Нет… А что в этом такого?
— Пики всегда приносят несчастье. Это я узнал от матросов в тавернах задолго до кораблекрушения. Но всё подтвердилось на острове. Всякий раз как я в селении натыкаюсь на кого-нибудь из пик, я могу быть уверен, что случится несчастье.
Больше он не успел ничего сказать, потому что теперь прибежали все черви — от двойки до десятки — и затанцевали перед домишком Фроде. У них были длинные светлые волосы и красные платья с изображением сердца. По сравнению с коричневым платьем Фроде и моей собственной матросской одеждой эти красные платья так ослепительно пылали, что я невольно зажмурил глаза.
Мы подошли к ним, и они взяли нас в кольцо.
— С Днём Джокера! — смеясь, закричали они.
И закружились вокруг нас. Они пели, и платья их развевались.
— Всё! Хватит! — сказал старик.
Он говорил с ними так, как обычно разговаривают с домашними животными.
Между тем девушки начали подталкивать нас вниз по склону. Пятёрка Червей взяла меня за руку и потянула за собой. Её маленькая ручка была холодна, как утренняя роса.
Внизу, в селении, было тихо, и на площади и на улицах. Но из одного дома слышались крики и шум. Черви тоже скрылись в каком-то доме.
Вокруг большой столярной мастерской были развешаны горящие масляные светильники, хотя до захода солнца было ещё далеко.
— Это здесь, — сказал Фроде.
И мы вошли в праздничный зал.
♦Никого из карликов ещё не было, но четыре больших стола были накрыты, на них стояли стеклянные приборы и высокие вазы, полные фруктов. А также много бутылок и кувшинов с каким-то сверкающим напитком. Перед каждым столом стояло по тринадцать стульев.
Стены были сложены из светлых брёвен, с потолочных балок свисали светильники из цветного стекла. На одной длинной стене имелись четыре окна. И на подоконниках, и на четырёх столах стояли круглые чаши с красными, жёлтыми и голубыми рыбками. В окна текли вялые потоки солнечных лучей, которые, преломляясь в бутылках и чашах, вспыхивали маленькими радугами на полу и на стенах. Посередине длинной стены, в которой не было окон, на возвышении рядом стояли три стула с высокими спинками. Они были похожи на стулья в зале суда.
Я не успел наглядеться, как двери распахнулись и в зал вскочил Джокер.
— Привет вам! — воскликнул он с широкой улыбкой.
При каждом движении бубенчики на его фиолетовом платье тонко звенели. Когда он раскланивался, постукивали зелёные и красные ослиные уши на его шапке.
Неожиданно он подскочил ко мне, подпрыгнул и схватил меня за ухо. Бубенчики зазвенели, как колокольчики на санях, запряжённая в которые лошадь понеслась вскачь.
— Ну что? — спросил он. — Вы довольны, что вас пригласили на большое праздничное представление?
— Спасибо за приглашение, — ответил я. Этот маленький шут внушал мне почти страх.
— Все видели? Видели, как он умеет благодарить? Неплохо, говорит Джокер!
— Может, ты немного умеришь свой пыл, шут? — строго сказал Фроде.
Маленький Джокер бросил на старого моряка подозрительный взгляд.
— Мне немного страшновато перед великим сеансом. Но Джокер считает, что жалеть уже поздно, потому что сегодня все карты будут раскрыты. А карты говорят правду. Больше я не скажу ни слова! Точка!
Маленький шут снова выбежал на улицу. Фроде покачал головой.
— Кто, собственно, высшая власть здесь, на острове? — спросил я наконец. — Ты или этот паяц?
— До сих пор был я, — растерянно ответил Фроде.
♦Через некоторое время двери снова распахнулись. Первым вошёл Джокер. Запыхавшись, он сел на один из стульев с высокой спинкой, стоявших у длинной стены, и сделал знак нам с Фроде, чтобы мы сели рядом с ним. Таким образом Фроде оказался в середине, справа от него сидел Джокер, а слева — я.
— Тихо! — сказал Джокер, когда мы сели, хотя мы оба молчали.
Потом послышались манящие звуки флейты, они постепенно приближались. В двери семенящей походкой вошли бубны. Сперва маленький король, потом — дама и валет. За ними — все остальные. Замыкала шествие Туз Бубён. Не считая королевских особ, все играли на маленьких стеклянных флейтах. Они исполняли странный вальс, голоса у флейт были высокие и хрупкие, как у самых тонких труб церковного органа. Все они были в розовом, их серебристые волосы сверкали, глаза горели. Кроме короля и валета, все бубны были женщинами.
— Браво! — воскликнул Джокер. Он захлопал, за ним захлопал Фроде, тогда и я присоединился к ним.
Бубны остановились в углу зала, образовав четверть окружности. Потом вошли трефы в тёмно-синей форме. Платья у туза и дамы тоже были синие. У всех были вьющиеся каштановые волосы, тёмная кожа и карие глаза. Они были гораздо полнее, чем бубны. У треф женщинами были только туз и дама, все остальные были мужчинами.
Трефы выстроились рядом с бубнами и составили вместе с ними половину окружности. А с улицы уже входили черви в ярко-красной одежде. У них мужчинами были только король и валет в тёмно-красной военной форме. У всех были светлые волосы, смуглая кожа и зелёные глаза. Только Туз Червей отличалась от остальных. Она была всё в том же жёлтом платье, как и в лесу, где я её встретил. Она прошла и встала рядом с Королём Треф. Теперь карлики образовали уже три четверти круга.
Последними вошли пики. У этих были чёрные встрёпанные волосы, чёрные глаза и чёрная форма. Плечи у них были немного шире, чем у всех других карликов, выглядели они мрачно. Женщинами тут были дама и туз, обе в фиолетовых платьях.