– Не выдам, сэр, – отвечал Бен. – Да и через дверку ходить мне будет легче.
На траве под деревом лежал брошенный Мэри совок. Колин протянул руку и взял его. Странное выражение появилось на его лице – он стал царапать им землю. Они молча следили за ним; Мэри смотрела затаив дыхание. Руки у Колина были слабые, но вот он вонзил совок в землю и копнул.
«Ты можешь! Можешь! – про себя твердила Мэри. – Я тебе говорю: ты можешь!»
Круглые глаза Дикона следили за Колином с жадным любопытством, но он не произнёс ни слова. Бен Везерстаф тоже с интересом наблюдал за Колином.
Колин не сдавался. Копнув несколько раз, он радостно сказал Дикону, стараясь выговаривать слова по-йоркширски:
– Ты говорил, что я ещё буду здесь ходить, как все, и землю копать. Я думал: ты просто выдумываешь, чтобы меня утешить. Сегодня – мой первый день, а я уже и ходил, и копаю!
Бен Везерстаф снова открыл рот от удивления, а потом тихонько хмыкнул.
– Э‐э! – произнёс он. – Похоже, что ты не дурак. Настоящий йоркширец, это уж точно! И копаешь неплохо. Хочешь что-нибудь посадить? Я могу принести тебе розу в горшке.
– Принеси! – распорядился Колин взволнованно и продолжал копать. – Да поторопись! Поторопись!
Всё произошло очень быстро. Забыв про ревматизм, Бен Везерстаф быстро зашагал прочь, а Дикон взялся за лопату, чтобы углубить и расширить ямку, которую начал неумело копать Колин. Мэри выскользнула из сада и принесла лейку с водой. Когда Дикон расширил ямку, Колин принялся рыхлить землю. Он взглянул на небо – от непривычного, хотя и не обременительного труда лицо у него раскраснелось и блестело.
– Я хочу всё кончить, пока солнце не село, – сказал он.
Мэри показалось, что солнце специально задержалось на несколько минут над горизонтом. Бен Везерстаф принёс из теплицы розу в горшке. Прихрамывая, он спешил по траве; его также охватило волнение. Он опустился на колени возле вырытой ямки и разбил горшок, чтобы вынуть растение с корнем.
– Держи, парень, – сказал он, подавая розу Колину. – Посади её в землю сам, как король, когда он приезжает на новое место.
Румянец на щеках у Колина зардел ещё ярче, а худые белые руки задрожали. Он опустил розу в землю и подождал, пока Бен засыплет ямку землёй. Ямку заполнили, землю утрамбовали. Мэри склонилась над ней, стоя на коленях. Ворон слетел с дерева и расхаживал по земле, следя за тем, что здесь происходит. Орешек и Скорлупка на вишне обсуждали происходящее.
– Ну вот и всё! – сказал наконец Колин. – Солнце только-только уходит за горизонт. Помоги мне подняться, Дикон. Я хочу проводить его стоя. Это часть колдовства!
Дикон подал ему руку. Колдовство – или это было что-то иное? – настолько вдохновило Колина, что, когда солнце скрылось за горизонтом и этот удивительный день кончился, он твёрдо стоял на ногах – и смеялся!
Глава 23Магия
Дома их поджидал доктор Крейвен. Он уже подумывал, не послать ли кого на поиски. Когда Колин вернулся в свою комнату, доктор Крейвен окинул его озабоченным взглядом.
– Ты слишком задержался, – сказал он. – Тебе нельзя переутомляться.
– Я совсем не устал, – возразил Колин. – Мне эта прогулка пошла на пользу. Я завтра утром опять пойду – и днём тоже.
– Не знаю, могу ли я тебе это позволить, – заявил доктор Крейвен. – Это было бы неразумно.
– Было бы неразумно мне препятствовать, – серьёзно отвечал Колин. – Я всё равно пойду!
Даже Мэри давно уже стало ясно, что Колин совершенно не понимает, до чего он груб с людьми. Он словно жил на необитаемом острове и, будучи его полновластным хозяином, вёл себя как хотел, ибо равняться ему было не на кого. Мэри и сама была когда-то такой же, но, приехав в Мисселтвейт, постепенно уразумела, что её поведение странно и никому не нравится. Сделав это открытие, она поделилась им с Колином. Когда доктор Крейвен ушёл, она какое-то время молчала и только с любопытством поглядывала на Колина. Ей хотелось, чтобы он спросил, в чём дело, – что он, конечно, и сделал.
– Что это ты так смотришь? – спросил он.
– Я думаю: жалко мне доктора Крейвена!
– И мне тоже, – не без удовольствия согласился Колин. – Не видать ему Мисселтвейта как своих ушей: я умирать не собираюсь!
– Да, и поэтому тоже, – согласилась Мэри, – но я-то думала о другом. Как, должно быть, ужасно, когда столько лет приходится вежливо разговаривать с мальчиком, который вечно грубит! Я бы этого не смогла.
– Разве я грублю? – спокойно поинтересовался Колин.
– Будь ты его сыном и будь он другим, он бы тебя ударил!
– Не посмеет, – заявил Колин.
– Да, не посмеет, – согласилась, подумав, Мэри. – Здесь никто никогда не смел сделать ничего, что бы тебе не понравилось, – ведь ты должен был умереть, бедняжка!
– Но теперь я больше не бедняжка, – упрямо возразил Колин. – Я больше не позволю так о себе думать. Я же сегодня встал на ноги.
– Просто тебе все всегда уступали – вот ты и стал таким странным, – продолжала свою мысль Мэри.
Колин нахмурился и отвернулся.
– Разве я странный? – спросил он.
– Да, очень, – бесстрастно отвечала Мэри. – Ты только не обижайся – я тоже странная, и Бен Везерстаф тоже. Правда, я теперь не такая странная, как раньше. Теперь я к людям стала лучше относиться – и у меня есть сад!
– Я не хочу быть странным, – заявил Колин решительно. – И не буду! – И снова нахмурился.
Он был гордый мальчик. Какое-то время он лежал, задумавшись, а потом улыбка заиграла у него на губах. Лицо его осветилось.
– Я не буду странным, если каждый день буду ходить в сад. Там есть что-то волшебное – и доброе. Знаешь, Мэри, я просто уверен, что это так!
– И я тоже, – отвечала Мэри.
– Даже если и нет, – продолжал Колин, – можно притвориться, что это так. Но что-то там есть, что-то есть!
– Это Магия, – сказала Мэри, – только не чёрная, а белая. Белая, как снег!
Между собой они беспрестанно говорили о магии и волшебстве, – возможно, и правда было что-то волшебное в наступивших днях, дивных, сияющих, поразительных днях. А что творилось в саду! Если у вас никогда не было сада, вам всё равно этого не понять, а если был, тогда вы знаете: понадобилась бы целая книга, чтобы описать всё, что там происходило. Поначалу казалось, что из земли так и будут один за другим лезть зелёные ростки – они пробивались на лужайке, на клумбах, даже в трещинах стен. Потом на них появились бутоны, постепенно они распустились и засверкали всеми оттенками голубого, алого и лилового. Когда-то сад весь был засажен цветами. Бен Везерстаф своими глазами видел, как это делалось в те счастливые дни, и, бывало, сам выскребал известь меж кирпичами стен и сыпал туда землю для вьюнков. Стройные ряды ирисов и белых лилий подымались из травы, а в зелёных нишах стояли остроконечные, как копья, белые и голубые дельфиниумы, водосборы, колокольчики.
– А как она их, бывало, любила, – сказал Бен Везерстаф. – Мне, говорит, по душе всё, что к синему небу тянется. Не то чтобы она землю не жаловала, только синее небо ей больше всего было в радость.
Посеянные Диконом и Мэри цветы поднялись, словно над ними колдовали феи. Море шелковистых маков всех цветов колыхалось на ветру – это были весёлые и отважные цветы, не один год прожили они в саду и, по правде говоря, только диву давались, откуда здесь вся эта публика. А розы, розы! Они вставали из травы, обвивали солнечные часы, заплетали стволы деревьев, свисали с ветвей, льнули к стенам и, поднявшись наверх, низвергались гирляндами вниз. День ото дня, час от часу их становилось всё больше. Нежные свежие листочки… и бутоны… бутоны… Сначала крошечные, они росли и набухали словно по волшебству и, раскрывшись, превращались в благоухающие цветы, льющие по всему саду дивный аромат.
Колин внимательно следил за всеми переменами в саду. Каждое утро его привозили в сад, и, если не было дождя, он оставался там весь день. Даже пасмурные дни его радовали. Лёжа на траве, он следил за тем, как растёт всё кругом. Если набраться терпения, утверждал он, то можно заметить, как разворачиваются бутоны. Ещё можно увидеть разных насекомых, спешащих по своим непонятным, но, должно быть, очень важным делам: то они несли соломинку, пёрышко или крошку чего-то съестного, а то карабкались по травинкам, словно по деревьям, с вершины которых можно обозревать окрестности. Как-то раз целое утро Колин следил за тем, как вспучивался дёрн: это крот рыл свой подземный ход, а под конец набросал горку земли и высунул наружу лапки с длинными когтями, похожие на ручки малюток-гномов. Привычки и повадки муравьёв, жуков, пчёл, лягушек, птиц и растений – перед Колином открылся целый новый мир. Дикон всё ему показывал, да вдобавок ещё и рассказал про выдр и лисиц, хорьков и белок, водяных крыс и барсуков. Словом, было о чём поразмыслить и потолковать!
Впрочем, это было не самое главное. После того как Колину удалось единожды встать на ноги, он стал часто об этом задумываться; когда же Мэри рассказала ему про своё колдовство, он пришёл в волнение и очень одобрил её. Теперь он то и дело возвращался к этой теме.
– Конечно, на свете много всякого колдовства, – многозначительно заявил он однажды. – Только люди не знают, что это такое и как надо колдовать. Я думаю, сначала надо выбрать что-то хорошее и просто повторять: «Сейчас это случится!» И тогда так и будет. Попробую!
На следующее утро, едва войдя в сад, Колин послал за Беном Везерстафом. Бен поспешил как мог и увидел, что юный раджа стоит на собственных ногах под деревом, а на губах его играет ясная улыбка.
– Доброе утро, Бен Везерстаф, – приветствовал он старика. – Я хочу, чтобы ты с Диконом и мисс Мэри стали рядом и послушали меня, потому что я должен сообщить вам нечто очень важное.
– Есть, капитан! – отвечал Бен Везерстаф, беря под козырёк.
Оказывается, в юности Бен Везерстаф убежал из дома, стал матросом, плавал по разным морям и умел отвечать, как матрос. Когда дети об этом узнали, они пришли в восторг.