– А, – воскликнул он, – вот они теперь чем занимаются! Только не долго им радоваться! Скоро наступит время, когда те, кого они теперь прижимают, поднимутся и взорвут их на воздух, всех этих графов и маркизов! Час приближается! Им не мешает подумать о нём!..
Седрик, как всегда, взобрался на стул, сдвинул свою шапочку на затылок и засунул руки в карманы.
– А вы много видели графов и маркизов, мистер Гоббс? – спросил он.
– Я? Нет! – с негодованием воскликнул мистер Гоббс. – Хотел бы я посмотреть, как бы они явились сюда! Ни одному из этих жадных тиранов я не позволил бы сесть на мой ящик.
Мистер Гоббс так гордился своим чувством презрения к аристократам, что невольно вызывающе посмотрел вокруг себя и строго наморщил лоб.
– А может быть, они не захотели бы быть графами, если б знали что-нибудь лучшее, – ответил Седрик, чувствуя какую-то смутную симпатию к этим людям, находящимся в таком неприятном положении.
– Ну вот ещё! – воскликнул мистер Гоббс. – Они похваляются своим положением. Это у них прирождённое! Скверная компания.
Как раз в самый разгар их разговора появилась Мэри. Седрик сперва подумал, что она пришла покупать сахар или что-нибудь в этом роде, но оказалось совсем другое. Она была бледна и точно взволнована чем-то.
– Пойдём, дорогой мой, мама ждёт, – сказала она.
Седрик соскочил со своего сиденья.
– Она, наверное, хочет пойти гулять со мною, Мэри? – спросил он. – Прощайте, мистер Гоббс, я скоро опять приду.
Он был удивлён, видя, что Мэри как-то странно смотрит на него и всё время качает головой.
– Что случилось? – спросил он. – Вам, вероятно, очень жарко?
– Нет, – ответила Мэри, – но у нас случилось кое-что особенное.
– У мамы от жары разболелась голова? – с беспокойством спросил мальчик.
Дело было совсем не в этом. У самого дома они увидели перед подъездом карету, а в гостиной в это время кто-то разговаривал с мамой. Мэри тотчас же повела Седрика наверх, надела на него его лучший костюмчик из светлой фланели, застегнула на нём красный пояс и тщательно расчесала его кудри.
– Всё графы да князья! Пропади они совсем! – ворчала она себе под нос.
Всё это было очень странно, но Седрик был уверен, что мама объяснит ему, в чём дело, и потому он предоставил Мэри ворчать, сколько ей угодно, не расспрашивая её ни о чём. Окончив свой туалет, он побежал в гостиную, где застал высокого, худого старого господина с резкими чертами лица, сидевшего в кресле. Недалеко от него стояла мама, взволнованная и бледная. Седрик сразу заметил слёзы на её глазах.
– О Седди! – с каким-то страхом и взволнованно воскликнула она и, подбежав к своему мальчику, крепко обняла и поцеловала его. – О Седди, мой милый!
Старый господин поднялся и внимательно поглядел на Седрика своими проницательными глазами. Он потёр костлявой рукой подбородок и, по-видимому, остался доволен осмотром.
– Итак, я вижу перед собою маленького лорда Фаунтлероя? – тихо спросил он.
Глава 2Друзья Седрика
В течение всей последующей недели в целом мире нельзя было бы найти более удивлённого и выбитого из колеи мальчика, чем Седрик. Во-первых, всё, что рассказала ему мама, было непостижимо. Прежде чем понять хоть что-нибудь, ему пришлось два или три раза выслушать один и тот же рассказ. Он решительно не мог себе представить, как отнесётся к этому мистер Гоббс. Ведь вся эта история начиналась с графов. Его дедушка, которого он совсем не знал, был граф; и его старый дядя – не упади он только с лошади и не расшибись до смерти – впоследствии тоже стал бы графом, точно так же, как и его второй дядя, умерший от горячки в Риме. Наконец, и его папа, если бы был жив, сделался бы графом. Но так как все они умерли и в живых остался только Седрик, то оказывается, что после смерти дедушки предстоит сделаться графом ему самому, а пока он называется лорд Фаунтлерой.
Седрик сильно побледнел, когда в первый раз услышал об этом.
– О милочка, – воскликнул он, обращаясь к матери, – я не хочу быть графом! Среди моих товарищей нет ни одного графа! Нельзя ли как-нибудь сделать так, чтобы не быть графом?
Но оказалось, это неизбежно. И когда вечером они вместе сидели у открытого окна и смотрели на грязную улицу, то долго разговаривали об этом.
Седрик сидел на скамеечке, обхватив, по обыкновению, колени обеими руками, с выражением крайней растерянности на своём маленьком личике, весь раскрасневшись от непривычного напряжения. Его дедушка прислал за ним, желая, чтобы он приехал в Англию, и мама думала, что ему следует ехать.
– Потому, – говорила она, печально глядя на улицу, – что твой папа тоже пожелал бы видеть тебя в Англии. Он всегда был привязан к своему родному дому, да, кроме того, надо принять во внимание много других соображений, которые недоступны пониманию таких маленьких мальчиков, как ты. Я была бы слишком эгоистичной матерью, если бы не согласилась на твой отъезд. Когда ты вырастешь, ты поймёшь меня.
Седрик печально покачал головой.
– Мне очень жаль расставаться с мистером Гоббсом. Я думаю, он будет скучать по мне, да и я тоже буду скучать по всем моим знакомым.
Когда мистер Хевишэм, поверенный в делах лорда Доринкорта, избранный самим дедом в провожатые маленькому лорду Фаунтлерою, пришёл к ним на другой день, Седрику пришлось услышать много нового. Впрочем, сообщение, что он будет очень богат, когда вырастет, что у него будут повсюду замки, обширные парки, золотые прииски и большие поместья, в сущности, нисколько не утешало его. Он беспокоился о своём друге, мистере Гоббсе, и в сильном волнении решил отправиться к нему после завтрака.
Седрик застал его за чтением утренних газет и с необыкновенно серьёзным видом приблизился к нему. Он предчувствовал, что перемена в его жизни причинит большое горе мистеру Гоббсу, а потому, направляясь теперь к нему, всё время думал, в каких выражениях лучше всего передать ему об этом.
– Хелло! Здравствуй! – сказал мистер Гоббс.
– Здравствуйте, – ответил Седрик.
Он не вскарабкался, как бывало прежде, на высокий стул, а уселся на ящик из-под бисквитов, охватил руками колени и молчал так долго, что мистер Гоббс наконец вопросительно посмотрел на него из-за газеты.
– Хелло! – повторил он.
Седрик собрался наконец с духом и спросил:
– Мистер Гоббс, помните ли вы всё, о чём мы с вами говорили вчера утром?
– Да, кажется, об Англии…
– А когда вошла в лавку Мэри?
Мистер Гоббс почесал затылок.
– Мы говорили о королеве Виктории и об аристократах.
– Да… и… о графах, – с некоторым колебанием добавил Седрик.
– Да, насколько мне помнится, мы их немного поругали! – воскликнул мистер Гоббс.
Седрик покраснел до корней волос. Никогда ещё в жизни не чувствовал он такой неловкости, догадываясь, что подобную неловкость мог почувствовать в эту минуту и сам мистер Гоббс.
– Вы сказали, – продолжал он, – что не позволили бы ни одному из них сесть на ваш ящик из-под бисквитов?
– Конечно, – с достоинством подтвердил мистер Гоббс. – Пускай бы только попробовали!
– Мистер Гоббс, – вскричал Седрик, – один из них сидит в эту минуту на вашем ящике!
Мистер Гоббс чуть было не вскочил со своего стула.
– Что такое?! – закричал он.
– Да, мистер Гоббс, – с надлежащей скромностью ответил Седрик. – Я – граф или, лучше сказать, скоро буду графом. Я не шучу.
Мистер Гоббс казался очень взволнованным; он встал со своего места, подошёл к окну и посмотрел на термометр.
– У тебя, видно, разболелась от жары голова?! – воскликнул он, оглядывая мальчика с головы до ног. – Сегодня слишком уж жарко! Как ты себя чувствуешь? Давно ли это у тебя?
С этими словами он положил свою большую руку на голову мальчика. Седрик совсем растерялся.
– Благодарю вас, – сказал он, – я здоров, и у меня совсем не болит голова. Но как мне ни жаль, а я должен повторить, мистер Гоббс, что всё это правда. Вы помните, Мэри приходила звать меня? Мистер Хевишэм говорил в это время с мамой, он – адвокат.
Мистер Гоббс опустился на стул и отёр платком свой мокрый лоб.
– Положительно, один из нас получил солнечный удар! – вымолвил он.
– Нет, – возразил Седрик, – но мы волей-неволей должны примириться с этой мыслью, мистер Гоббс. Мистер Хевишэм нарочно приехал из Англии, его послал мой дедушка, чтобы сообщить нам это.
Мистер Гоббс растерянно глядел на невинное, серьёзное личико мальчика, стоявшего перед ним.
– Кто твой дедушка? – спросил он наконец.
Седрик сунул руку в карман и осторожно вынул оттуда небольшой лист бумаги, на котором было что-то написано крупным, неровным почерком.
– Я никак не мог запомнить, а потому записал на бумаге, – ответил он и принялся читать написанное: – Джон Артур Молинё Эрроль, граф Доринкорт. Вот его имя, и живёт он в замке – и не в одном, а, кажется, в двух или трёх замках. И мой покойный папа был его младший сын, и я не был бы теперь лордом или графом, если бы папа остался жив, а он, в свою очередь, также не был бы графом, если бы его братья не умерли. Но они все умерли, и в живых из мужчин остался только я – вот почему я непременно должен быть графом, и дедушка зовёт меня теперь в Англию.
С каждым словом лицо мистера Гоббса краснело всё больше и больше, он тяжело дышал и то и дело отирал платком свой лоб и лысину. Только теперь начинал он понимать, что случилось действительно кое-что особенное. Но когда он глядел на маленького мальчика, сидящего на ящике с выражением наивного детского недоумения в глазах, и убеждался, что, в сущности, он нисколько не изменился, а остался всё таким же хорошеньким, весёлым и славным мальчуганом, каким был вчера, то вся эта история с титулом показалась ему ещё более странной. Его удивляло и то обстоятельство, что Седрик говорит об этом просто, по-видимому не понимая даже, насколько всё это поразительно.
– Ну-ка, повтори, как тебя зовут? – спросил он наконец.