– О! – воскликнул Седрик. – Похоже на избрание президента.
– Так ли это? Разве ваш президент выбирается в силу таких же заслуг?
– Конечно, – воскликнул Седрик, – как только появится какой-нибудь хороший, знающий и умный человек – сейчас же его избирают в президенты! Потом на улицах начинают появляться процессии с зажжёнными факелами, и все принимаются говорить длинные речи. Я иногда думал, что могу, пожалуй, стать президентом, но зато никогда в жизни не думал, что превращусь в графа… Впрочем, я не знал, что такое граф, – добавил он поспешно, сообразив, что мистер Хевишэм может обидеться, заподозрив его в нежелании сделаться таковым.
– Да, это далеко не то же самое, – сказал мистер Хевишэм.
– Почему? Разве тогда не бывает процессий с зажжёнными факелами?
Мистеру Хевишэму показалось, что наступил именно тот момент, когда лучше всего объяснить мальчику его настоящее положение.
– Граф – это очень знатный и важный человек… – начал он.
– Такой же, как и президент? – прервал его Седрик. – Во время выборов бывают процессии чуть ли не в пять миль длиною, пускают в воздух ракеты, а оркестр играет марши – всё это я сам видел вместе с мистером Гоббсом.
– Титул графа, – продолжал мистер Хевишэм, чувствуя под собою не очень твёрдую почву, – принадлежит часто людям, род которых продолжается много веков подряд.
– Как так? – спросил Седрик.
– Очень древнего рода, очень старинного.
– А, – сказал Седрик, ещё глубже засунув руки в карманы, – это вроде старой продавщицы яблок, у неё тоже очень древний род. Она так стара, что едва держится на ногах. Наверно, ей уже сто лет, а она даже и в дождь стоит у парка и продаёт яблоки. Мне очень жаль её, и другие мальчики её тоже жалеют. Как-то случилось, что у Билли Вильямса оказался в кармане целый доллар, и я попросил его покупать у неё каждый день на пять центов яблок, пока хватит денег. Это должно было растянуться на целых двадцать дней, а уже к концу первой недели яблоки ему страшно надоели; но тут подвернулся очень счастливый случай. Какой-то господин подарил мне пятьдесят центов, и я тогда уж сам начал покупать у неё яблоки! Ведь так жаль бедных и старых людей. Она родилась много лет тому назад и говорит, что года эти отзываются на её старых костях, которые так и ноют в дождливую погоду!
При виде серьёзного, наивного личика своего маленького собеседника мистер Хевишэм совершенно растерялся.
– Боюсь, вы не совсем понимаете меня, – сказал он наконец. – Когда я говорю о древнем роде, то не подразумеваю под этим старость. Я хочу сказать, что фамилия таких семейств была известна с древних времён и что имена многих из них в течение многих столетий упоминаются на страницах истории их родины…
– Например, как Джордж Вашингтон, – перебил его Седди. – Я слышал о нём со дня моего рождения, и сам он был известен ещё гораздо раньше. Мистер Гоббс говорит, что его никогда не забудут. Это благодаря Декларации независимости и Четвёртому июля. Известный был человек!
– Первый граф Доринкорт, – продолжал мистер Хевишэм с некоторой торжественностью, – получил этот титул целых четыреста лет тому назад…
– Да, да, – сказал Седди, – это очень давно. А вы рассказали маме? Ей будет очень интересно. Мы скажем ей об этом, когда она вернётся. Она любит слушать удивительные истории. Ну а что же ещё должны делать графы кроме того, чтобы получить титул?
– Многие из них помогали королям управлять Англией, другие же были храбрыми воинами и сражались в былое время.
– Я бы тоже хотел сражаться! – воскликнул Седрик. – Мой папа был военный и был храбрый – такой же храбрый, как Джордж Вашингтон. Вероятно, по этой причине он стал бы теперь графом, если бы не умер. Я очень рад, что графы храбрые люди. Это большое преимущество – быть храбрым человеком. Знаете, когда-то я боялся темноты, но потом излечился от этого, вспоминая всякий раз о храбрости Вашингтона и солдат революции.
– Помимо того, нередко титул графа имеет и другие преимущества, – медленно произнёс мистер Хевишэм, устремив пристальный и любопытный взгляд на мальчика. – Некоторые графы имеют очень много денег.
Ему хотелось узнать, понимает ли его юный друг значение денег.
– Это очень хорошо, – наивно сказал Седрик, – я бы хотел иметь много-много денег.
– Вот как? А для чего? – спросил мистер Хевишэм.
– Ну, так много можно сделать, имея деньги, – пояснил Седрик. – Вот хотя бы, например, продавщица яблок; будь я очень богатым, я купил бы ей палатку для её лотка и жаровню, а сам давал бы ей в дождливые дни по доллару, чтобы она могла оставаться дома. Ну а потом я подарил бы ей ещё шаль, и тогда её старые кости не болели бы в ненастную погоду. Её кости не похожи на наши – они причиняют ей боль, когда она движется. Это очень неприятно, когда кости причиняют боль. Если бы я был так богат, чтобы сделать всё это, я думаю, её кости не болели бы.
– Хорошо, – сказал мистер Хевишэм, – а что бы вы ещё сделали, если бы были богаты?
– О, я сделал бы ещё очень много. Разумеется, я накупил бы милочке разных разностей: книжечки с иголками, веер, золотые напёрстки и кольца, энциклопедический словарь и экипаж, чтобы ей не приходилось ждать омнибусов на улице. И если бы она любила розовые шёлковые платья, я бы непременно купил ей такое платье, но она больше любит чёрный цвет. Я повёл бы её в большой-большой магазин и сказал бы ей, чтобы она получше всё разглядела и выбирала себе что хочет. А потом, Дик…
– Кто такой Дик? – спросил мистер Хевишэм.
– Дик – чистильщик сапог, – пояснил маленький лорд, увлечённый своими планами. – Он один из лучших чистильщиков сапог. Он стоит на углу улицы в нижнем городе. Я знаю его уже давно. Однажды, когда я был совсем маленький, мы пошли с мамой гулять, и она купила мне большой мячик. Я его подбросил вверх, но он упал на середину улицы, по которой ехало много экипажей и лошадей. Я был так огорчён, что начал плакать, я ведь был совсем маленький. Я был в коротеньких штанишках, с голыми ногами, а Дик чистил сапоги; он кинулся с громким криком на середину улицы и чуть ли не из-под ног лошадей вытащил мой мячик; он вытер его о свою куртку и дал его мне, сказав: «Готово, мальчик». Он очень понравился милочке и мне тоже, и с тех пор на каждой прогулке мы всегда подходим к нему и разговариваем с ним. Сперва он скажет мне: «Хеллоу», а потом я ему скажу: «Хеллоу», и он начинает рассказывать мне, как идёт у него дело. Плохо оно теперь идёт.
– А что вы хотели бы для него сделать? – спросил старый юрист, потирая, по обыкновению, подбородок и странно улыбаясь.
– Я бы выкупил долю Джека, – ответил лорд Фаунтлерой тоном делового человека.
– А кто такой Джек? – спросил мистер Хевишэм.
– Это компаньон Дика. Не может быть худшего компаньона, говорит Дик. Он вредит делу и нечестный человек. Он обманщик, и это сводит Дика с ума. Вам было бы тоже неприятно, если бы вы изо всех сил старались хорошо чистить сапоги и были бы честными, а ваш компаньон всё время вёл бы себя нечестно. Все любят Дика и терпеть не могут Джека, а потому многие не приходят во второй раз. Вот почему, если б я был богат, я выкупил бы долю Джека и дал бы Дику возможность купить знак для промысла. Он говорит, что со знаком дела должны идти хорошо. Я купил бы ему новый костюм и новые щётки, чтобы у него всё было в порядке. Он говорит, что его единственное желание, чтобы всё было в порядке.
Маленький лорд рассказывал всё это в высшей степени доверчиво и искренне, употребляя уличные выражения своего приятеля Дика. По-видимому, у него не было и тени сомнения, что его старый собеседник может относиться к Дику с меньшим интересом, чем он сам. Действительно, мистер Хевишэм очень заинтересовался, но, пожалуй, не столько Диком или продавщицей яблок, сколько самим маленьким лордом, кудрявая головка которого была так занята всевозможными планами о благополучии друзей своего обладателя и, по-видимому, совсем забыла о нём самом.
– Нет ли чего-нибудь, – начал он, – что бы вы хотели для самого себя, если б были богаты?
– О, много чего! – живо ответил Седрик. – Но прежде всего я дал бы немного денег Мэри для Бриджет – это её сестра, у которой муж без работы и десять человек детей. Она всегда плачет, когда приходит к нам, и мама постоянно даёт ей всякую провизию. Потом она начинает снова плакать и при этом всегда восклицает: «Да благословит вас Господь, моя красавица!» Кроме того, я думаю, мистеру Гоббсу будет приятно получить золотые часы с цепочкой и янтарную трубку на память обо мне. И ещё я хотел только устроить собрание…
– Какое собрание? – удивился мистер Хевишэм.
– Вроде республиканского митинга, – стал объяснять Седрик со всё возрастающим возбуждением. – У нас были бы факелы и мундиры для всех мальчиков, и для меня тоже. Мы стали бы маршировать, понимаете, и ходить по улицам… Вот что я хотел бы для себя, если бы был богат.
Дверь отворилась, и в комнату вошла миссис Эрроль.
– Извините, что я оставила вас, – сказала она, обращаясь к мистеру Хевишэму. – Ко мне пришла бедная женщина, нуждающаяся в помощи.
– Вот этот молодой джентльмен, – сказал мистер Хевишэм, – всё время рассказывал мне о своих друзьях и о том, что он сделал бы для них, если б был богат.
– Бриджет тоже принадлежит к числу таких его друзей, – сказала миссис Эрроль. – С ней я и разговаривала на кухне. Бедняжка очень горюет. У её мужа острый ревматизм.
При этих словах Седрик соскользнул со своего кресла.
– Я пойду к ней, – сказал он, – спрошу, как он себя чувствует. Он очень искусный человек, когда здоров. И даже талантливый – однажды он сделал мне из дерева прекрасный мяч…
С этими словами он выбежал из комнаты, и мистер Хевишэм встал с кресла. Казалось, он хочет что-то сказать, но, видимо, колеблется, и только после нескольких минут, посмотрев на миссис Эрроль, он заговорил:
– Перед отъездом из Доринкорта я беседовал с графом, который дал мне некоторые указания. Он желает, чтобы его внук с удовольствием думал о своей будущей жизни в Англии, равно как и о предстоящем знакомстве с дедушкой. Он поручил мне дать понять лорду Фаунтлерою, что перемена в его жизни даст ему деньги и все те удовольствия, которые дороги детям; я должен удовлетворять все его желания, говоря при этом, что этим он обязан деду. Я полагаю, что граф Доринкорт не рассчитывал на такое начало, но уверен, что он был бы рад исполнить желание своего внука помочь бедной женщине.