– Вы можете называть её Даусон, милорд, – с улыбкой заметила экономка. – Она привыкла, чтобы её так называли.
– Мисс Даусон или миссис Даусон? – спросил маленький лорд.
– Просто Даусон, милорд, – просияв, ответила сама Даусон. – Не надо ни мисс, ни миссис. А теперь не желаете ли вы встать и позволить Даусон одеть вас, чтобы затем позавтракать в детской?
– Благодарю вас, я уже много лет тому назад научился одеваться сам, – отвечал Фаунтлерой. – Милочка меня научила – это моя мама. У нас была только Мэри, она всё делала одна – стирала и прочее, – так что, разумеется, не годилось напрасно затруднять её. Я также могу приготовить себе ванну, если только вы будете добры и посмотрите на градусник.
Даусон и экономка обменялись взглядами.
– Даусон сделает всё, что вы прикажете, – сказала миссис Меллон.
– С радостью, дай ему Бог здоровья! – воскликнула Даусон своим весёлым, добродушным голосом. – Пускай милорд оденется сам, если ему это нравится, а я буду стоять рядом и помогу, когда понадобится.
– Благодарю вас, – ответил лорд Фаунтлерой. – Иногда, знаете, бывает трудно застёгивать пуговицы и приходится к кому-нибудь обращаться за помощью.
Он нашёл, что Даусон очень хорошая женщина, и не успел он принять ванну и одеться, как они сделались уже друзьями и он узнал о ней очень много интересного. Оказалось, что её муж был солдатом и погиб в самом настоящем сражении; сын её моряк и ходил в дальнее плавание, где ему доводилось видеть пиратов, людоедов, китайцев и турок; он привозил домой диковинные раковины и куски кораллов, которые Даусон могла показать Седрику когда угодно, так как эти вещицы лежат у неё в сундуке. Всё это было очень интересно. Он узнал также, что всю свою жизнь она ухаживала за маленькими детьми и даже теперь только что приехала издалека, с другого конца Англии, где на её попечении была очаровательная маленькая девочка по имени леди Гвинет Ваун.
– Она в родстве с вашим сиятельством, – прибавила Даусон, – и, вероятно, вы её когда-нибудь увидите.
– Вы думаете? – спросил Фаунтлерой. – Я бы этого очень хотел. Я никогда не был знаком с маленькими девочками, но люблю на них смотреть.
Когда он отправился завтракать в соседнюю комнату и увидел, как она велика, когда он узнал, что к ней примыкает ещё одна такая же большая комната, по словам Даусон тоже предназначенная для него, он вдруг снова почувствовал себя совсем маленьким, и чувство это было так сильно, что он не мог не поделиться им с Даусон, когда сидел за столом, красиво накрытым для завтрака.
– Я ещё слишком мал, – задумчиво промолвил он, – чтобы жить в таком большом замке и иметь так много больших комнат… Вы не находите?
– О, полноте! – возразила Даусон. – Вы немножко странно себя чувствуете сначала, вот и всё; но скоро это пройдёт, и вам здесь понравится. Это ведь такое замечательное место!
– Разумеется, – с лёгким вздохом согласился Фаунтлерой, – но мне нравилось бы здесь гораздо больше, если бы со мной была милочка. Утром я всегда завтракал вместе с ней, клал ей в чай сахар, наливал сливки и передавал поджаренный хлеб. Конечно, всё это очень приятно!
– Ну ещё бы! – весело отвечала Даусон. – Но вы ведь можете видеть её каждый день. Подумайте только, сколько нового и интересного вы ей расскажете. Только сначала немного погуляйте, посмотрите на собак, пройдите в конюшню поглядеть на лошадей. Одна из них, я уверена, вам особенно понравится.
– В самом деле? – вскричал Фаунтлерой. – Я ужасно люблю лошадей. Я очень любил Джима. Это лошадь, она возила повозку с товарами мистера Гоббса. Это была прекрасная лошадь, когда не лягалась.
– Ну, – сказала Даусон, – подождите только, что вы найдёте здесь в конюшне! Но, боже мой, вы ещё не заглянули в соседнюю комнату!
– А что там такое? – спросил Фаунтлерой.
– Сначала кончайте ваш завтрак, и тогда увидите.
Естественно, это его очень заинтересовало, и он усердно принялся за еду. Ему казалось, что в соседней комнате скрывалось нечто очень интересное: у Даусон был такой значительный и таинственный вид.
– Ну, готово, – сказал он через несколько минут, спрыгивая со стула, – я сыт! Можно мне пойти посмотреть?
Даусон кивнула головой и повела его за собою с ещё более таинственным и торжественным видом. Он был весьма заинтересован. Когда она открыла дверь соседней комнаты, он остановился на пороге и с восхищением стал осматривать её, заложив руки в карманы и раскрасневшись. Он раскраснелся потому, что был в высшей степени удивлён и возбуждён. Впрочем, подобное зрелище способно было поразить какого угодно мальчика.
Комната была так же велика, как и все другие, но обставлена иначе. Мебель не такая тяжёлая и старинная, занавеси, ковры и обои гораздо светлее, на полках рядами стояли книги, а столы были завалены теми прекрасными и замысловатыми игрушками, которыми он так часто любовался в окнах нью-йоркских магазинов.
– Это похоже на детскую комнату, – сказал он наконец, затаив дыхание. – Чьи же эти игрушки?
– Конечно ваши, – ответила Даусон. – Подойдите и рассмотрите хорошенько.
– Мои игрушки?! – воскликнул он. – Мои! Но кто же мне их подарил? – И он бросился вперёд с радостным криком. Он с трудом верил своему счастью. – Это дедушка! – вскричал он с глазами, сияющими как звёзды. – Я угадал, это дедушка!
– Да, это подарок милорда, – подтвердила Даусон. – И если вы будете послушным мальчиком, то он даст вам ещё, что вы пожелаете.
Это было совершенно необычайное утро. Предстояло рассмотреть столько вещей, произвести столько опытов! Каждое новое открытие поглощало его настолько, что он с трудом переходил к следующему. И было так странно сознавать, что всё это приготовлено для него одного; что ещё до того, как он покинул Нью-Йорк, из Лондона приехали сюда люди, чтобы приготовить для него эту комнату, и привезли с собой книги и игрушки.
– Случалось ли вам встречать кого-нибудь, – спросил он Даусон, – у кого был бы такой добрый дедушка?
На мгновение лицо Даусон приняло неуверенное выражение. Она не была слишком высокого мнения о его сиятельстве. Она провела в этом доме лишь несколько дней, но уже достаточно наслышалась в людской нелестных отзывов о характере старого аристократа.
«Это уж моё несчастье, что из всех жестоких, диких, с дурным характером стариков мне пришлось попасть к худшему, – говорил высокий лакей. – Он самый вспыльчивый и капризный, второго такого не сыскать».
Тот же самый лакей, которого звали Томас, передал своим товарищам некоторые из замечаний графа, обращённых к мистеру Хевишэму, когда они вдвоём обсуждали приготовления к приезду мальчика.
«Предоставьте ему свободу и наполните его комнаты игрушками, – говорил милорд. – Развлекайте его хорошенько, и он очень быстро забудет свою мать. Обращайте его внимание на разные новые предметы, и у нас не будет неприятностей с ним. Таков уж детский характер».
Может быть, имея в виду именно эту цель, граф был несколько разочарован, найдя характер своего внука не вполне обычным для мальчика его лет. Старик дурно провёл ночь и всё утро оставался в своей комнате, однако около полудня, после завтрака, он послал за внуком.
Фаунтлерой тотчас же явился на зов. В несколько прыжков он спустился по широкой лестнице; граф слышал, как он пробежал залу и появился на пороге с горящими щеками и блестящими глазами.
– Я ждал, когда вы за мной пошлёте, – сказал он. – Я уже давно готов. Как я вам благодарен за все эти игрушки! Так благодарен! Я играл ими всё утро.
– А, – протянул граф, – так они тебе нравятся?
– Ещё бы! – воскликнул Фаунтлерой, и лицо его вспыхнуло ещё больше. – Я даже не могу объяснить, как сильно они мне нравятся. Одна игра совершенно как бейсбол, только вы играете на столе, белыми и чёрными шариками, а счёт ведёте жетонами. Я пробовал научить Даусон, но она не могла сразу как следует понять – она ведь женщина и никогда не играла в бейсбол, а кроме того, я, кажется, недостаточно хорошо ей объяснил. Но вы, наверно, знаете эту игру?
– Пожалуй, нет, – ответил граф. – Это, вероятно, американская игра? Что-нибудь вроде крикета?
– Я никогда не видел крикета, – сказал Фаунтлерой, – но мистер Гоббс много раз водил меня смотреть бейсбол. Это замечательная игра. Она так увлекает. Позвольте мне принести и показать её вам. Может быть, это вас займёт и заставит забыть о вашей ноге. Сильно болит она у вас сегодня?
– Больше, чем обыкновенно, – был ответ.
– Тогда, пожалуй, вам не забыть, – с сомнением произнёс мальчик. – Вам, пожалуй, надоест слушать об игре. Как вы думаете, вам будет интересно или скучно?
– Пойди принеси игру, – ответил на это граф.
Конечно, это было совсем новым занятием – проводить время с ребёнком, объясняющим правила игры, но уже самая новизна такого положения забавляла старика. Лёгкая усмешка блуждала по губам графа в ту минуту, когда Седрик вернулся, неся ящик с игрой. Мальчик казался очень серьёзным и озабоченным.
– Можно придвинуть этот маленький столик к вашему креслу? – спросил он.
– Позови Томаса. Он сделает это.
– О, я могу и сам. Он не тяжёлый.
– Отлично, – сказал дед.
Улыбка стала ещё заметнее на его лице, пока он следил за приготовлениями внука: тот был полностью поглощён ими. Он выдвинул маленький столик, поставил его рядом с креслом и, вынув игру из ящика, тщательно расставил её.
– Это очень интересно, стоит только начать, – сказал Фаунтлерой. – Чёрные пусть будут ваши, а белые – мои. Здесь они стоят, смотрите; тут, в конце поля, – дом, и если пройти его – считается раз; а тут – когда не попадают. Здесь первый лагерь, а тут второй и третий. А здесь – дом.
С величайшим оживлением стал он объяснять деду все особенности игры, учил его разным приёмам, рассказал об одном замечательном случае, свидетелем которого он был вместе с мистером Гоббсом. Его крепкая изящная фигурка, его быстрые жесты, простодушное оживление и радость были удивительно прелестны. И когда наконец объяснения пришли к концу и игра началась, граф не переставал чувствовать себя заинтересованным. Его юный партнёр был целиком поглощён игрой, отдаваясь ей всем своим существом; его звонкий, весёлый смех при удачном ходе, его восторг, когда шарик попадал на место, его искренняя радость, клонилось ли счастье на его сторону или на сторону противника, – всё это оживляло игру и делало её занимательной.