Если бы неделю назад кто-нибудь сказал графу Доринкорту, что он в одно прекрасное утро забудет свою подагру и дурное расположение духа и станет забавляться детской игрой белыми и чёрными деревянными шариками на разграфлённой доске, имея партнёром малолетнего мальчугана, он, конечно, очень рассердился бы. И однако, он совершенно был увлечён ею, когда дверь открылась и Томас доложил о посетителе.
Это оказался священник местного прихода – пожилой человек, одетый в чёрное. Он был так поражён неожиданной сценой, что даже попятился назад, чуть не сбив с ног Томаса.
Одною из самых неприятных своих обязанностей священник считал необходимость бывать по делам в замке у своего знатного патрона. Последний действительно обыкновенно старался сделать эти визиты настолько неприятными, насколько это было в его силах. Он терпеть не мог разговоров о нуждах церкви и о благотворительности. Он приходил в бешенство, когда узнавал, что кто-либо из его фермеров позволял себе быть бедным, или заболеть, или вообще нуждался в помощи. В те дни, когда подагра мучила его очень сильно, он заявлял, что не желает, чтобы его надували, и гневно запрещал рассказывать ему басни о бедствиях фермеров. Когда же ему становилось лучше и он бывал не в столь скверном настроении, ему случалось давать священнику немного денег, но он при этом не мог отказать себе в удовольствии наговорить пастору всевозможных грубостей и беспощадно изругать весь приход за беспомощность и глупость.
Но каково бы ни было его настроение, он никогда не пропускал случая рассердить почтенного настоятеля своими насмешливыми и злыми речами. Нередко случалось, что, вопреки христианскому чувству, последний еле-еле сдерживал сильное желание запустить чем-нибудь тяжёлым в голову собеседника. В течение многих лет, проведённых мистером Мордантом в приходе Доринкорт, он не помнил, чтобы граф по собственному побуждению хоть раз помог кому-нибудь или вообще обнаружил, что думает не только о себе.
На этот раз священник пришёл по экстренному поводу и входил в библиотеку с особенно тяжёлым чувством, зная, что благородный лорд уже несколько дней страдает сильнейшим приступом подагры, а слух о его ужасном расположении духа разнёсся уже по всей деревне. Одна из молодых служанок замка рассказала об этом своей сестре, державшей маленькую лавочку и снабжавшей окрестных жителей иголками, нитками, мятой и сплетнями, зарабатывая этим на пропитание. Миссис Диббль знала всё о фермах и их жителях, о деревне и её населении. И конечно, она знала решительно всё о замке, так как её сестра Джейн Шортс была одной из горничных и притом находилась в большой дружбе с Томасом.
– Граф страшно раздражён, – говорила, стоя у себя за прилавком, миссис Диббль. – Мистер Томас рассказывал Джейн, какие он употребляет выражения – просто ужас что такое! Представьте себе, два дня тому назад милорд за что-то рассердился и бросил в Томаса целое блюдо с хлебом. Если бы внизу, в людской, не было такого приятного общества, говорит Томас, он давно уже ушёл бы.
Конечно, мистер Мордант слышал обо всём этом, так как граф и его дурное настроение являлись излюбленной темой разговоров всюду, где сходилось несколько женщин.
Ещё более смущала его вторая причина, ибо это была новость и о ней говорили с особым оживлением.
Кто не знал, как безумно гневался старый аристократ, когда его красавец-сын женился на американке? Кто не знал, как жестоко он поступил с ним? Этот высокий, весёлый, с ласковой улыбкой молодой человек, которого одного любили из всей семьи, умер на чужбине, в бедности, не получив прощения. Все знали, как сильно ненавидел граф молодую девушку, ставшую женой его сына, как возмущала его мысль о её ребёнке, которого он не хотел видеть. И всё это продолжалось до тех пор, пока не умерли два его сына и он не остался без наследника. И кто не знал теперь, что без радости и не чувствуя к нему ни малейшей привязанности он ожидает прибытия внука, заранее представляя его себе невоспитанным, неуклюжим и дерзким американским мальчиком, неспособным занять столь высокое общественное положение?
Гордый раздражительный старик воображал, что мог скрыть свои тайные мысли. Он даже не предполагал, чтобы кто-нибудь осмелился их угадать или, ещё менее, рассуждать о том, что он чувствует и чего боится; а между тем его слуги зорко наблюдали за ним, следили за его душевной борьбой и толковали об этом в людской. И в то время как он считал себя в безопасности от вторжения в его личную жизнь чужих людей, Томас говорил Джейн, повару, буфетчику, горничным и лакеям, что, по его мнению, старик всё думает о внуке и предполагает, что мальчик вряд ли сумеет с честью носить свою фамилию.
– А кто же виноват в этом, – прибавлял Томас, – кроме старого лорда? Чего можно ожидать от ребёнка, воспитанного в какой-то там Америке?
И пока почтенный мистер Мордант проходил под высокими деревьями к дому, он вспомнил, что ожидаемый наследник только накануне прибыл в замок, что, по всей вероятности, тайные опасения графа оправдались и он теперь в порыве гнева готов наброситься на первого попавшего ему под руку человека. Каково же было его удивление, когда Томас открыл дверь и до его слуха донёсся звонкий детский смех!
– Два, готово! – кричал возбуждённый чистый детский голос. – Видите, два!
Граф сидел в кресле, больная нога его лежала на стуле; на низеньком столике перед ним была доска с какой-то игрой; хорошенький мальчик, с весёлым и оживлённым лицом, стоял около него, прислонившись к здоровой ноге старика, и, смеясь, восклицал:
– Ну, теперь кончено! Вы проиграли, дедушка! Вам не повезло!
В эту минуту играющие услыхали, что кто-то вошёл в комнату.
Граф поднял голову и по привычке сердито сдвинул брови; но пастор всё-таки заметил, что взгляд, брошенный на него, не был так суров, как обыкновенно, и что он как будто забыл рассердиться.
– А, это вы? – сухо сказал он, но всё же довольно учтиво подал ему руку. – Здравствуйте, Мордант, как видите, я нашёл себе новое занятие!
Говоря это, старый граф положил руку на плечо Седрика. В эту минуту в душе его шевельнулось чувство гордого удовлетворения от возможности представить мистеру Морданту такого наследника. По крайней мере, в глазах его промелькнуло нечто вроде удовольствия в ту минуту, когда он слегка выдвинул мальчика вперёд.
– Вот новый лорд Фаунтлерой, – сказал он. – Фаунтлерой, это священник нашего прихода мистер Мордант…
Фаунтлерой внимательно посмотрел на него и подал ему руку.
– Очень рад с вами познакомиться, сэр! – произнёс он, стараясь в точности припомнить те слова, какие обыкновенно употреблял мистер Гоббс, когда церемонно приветствовал новых покупателей. Седрик сознавал, что со священниками надо быть особенно вежливым.
Священник на мгновение задержал маленькую руку в своей руке и, улыбаясь, смотрел на мальчика. Седрик с первой же минуты понравился ему. Его, как и всех, поразила не столько красота ребёнка, сколько его милое, простое обращение. В каждом его слове чувствовались искренность и милая детская наивность. Глядя на мальчика, мистер Мордант совершенно забыл о графе. Ничто на свете не имеет такой силы, как доброе сердце, и хотя перед ним стоял всего лишь семилетний ребёнок, однако его присутствие, казалось, освещало и согревало всю эту большую и мрачную комнату, изменяя её обычный вид.
– Я очень рад познакомиться с вами, лорд Фаунтлерой, – сказал он. – Вы совершили далёкий путь, и мы очень рады, что вы благополучно окончили путешествие.
– Да, мы долго плыли по морю, – ответил Фаунтлерой, – но милочка, то есть моя мама, плыла вместе со мной, и мне не было скучно! Конечно, когда едешь с матерью, всегда весело, да и пароход оказался чудесный!
– Садитесь, Мордант, – сказал граф.
Тот сел и перевёл взгляд с Фаунтлероя на графа.
– От всей души поздравляю вас, милорд, – горячо сказал он.
Но граф, по-видимому, не желал высказывать своих чувств и только сухо заметил:
– Он лицом похож на отца, будем надеяться, что вести себя будет лучше. – Затем прибавил: – Ну, Мордант, что скажете? Кто опять умирает с голоду?
Для начала это было не так плохо, как можно было ожидать, но мистер Мордант всё же едва решился сразу приступить к делу.
– Речь идёт о Хиггинсе, милорд, о Хиггинсе с Дальней фермы. Ему не повезло: он был тяжело болен осенью, а у детей скарлатина. Положим, я не могу сказать, что он очень хороший хозяин, но всё же человек он честный – ему просто не везёт. За ним, конечно, числится большая недоимка, и управляющий заявил ему, что если он не заплатит аренды, то должен будет очистить ферму, а это было бы большим несчастьем для семьи. Жена его заболела… Он вчера приходил ко мне с просьбой побывать у вас, милорд, и попросить отсрочки. Он надеется, если вы дадите ему время поправиться, в скором времени уплатить свой долг.
– Они всегда только надеются, – проворчал граф.
Фаунтлерой невольно подвинулся вперёд; стоя между дедом и просителем, он с напряжённым вниманием слушал разговор. Он уже сочувствовал Хиггинсу, и ему хотелось узнать, сколько у него детей и как они перенесли скарлатину.
– Хиггинс весьма порядочный человек… – продолжал пастор, стараясь подкрепить свою просьбу.
– И достаточно плохой фермер, – перебил граф. – Невик говорит, что за ним всегда числятся недоимки.
– Но теперь он в большом горе. Он очень привязан к жене и детям, и, если вы отнимете у него ферму, им буквально придётся умереть с голоду. Он и теперь не может кормить их как надо. Двое из его детей не оправились ещё после скарлатины, доктор прописывает им вино и дорогую пищу, а у него ничего нет…
При этих словах маленький лорд ещё ближе подвинулся к говорившему.
– Так было с Микелем! – воскликнул он.
Граф слегка вздрогнул.
– Я про тебя и забыл, забыл, что у меня в доме появился филантроп. Кто такой Микель? – уже мягче спросил он.
– Муж Бриджет; он тоже был болен и не мог заплатить за квартиру. Помните, вы ещё прислали мне денег для него…