Казалось, граф забыл в эту минуту, что говорит не со взрослым, а с ребёнком, так твёрдо и решительно звучал его голос. Видно было, что он вместе с тем давал обещание самому себе.
Он до сих пор ясно не представлял себе, как глубоко проникли в его сердце любовь к мальчику и гордость за него. Никогда так ясно не видел он его хорошие качества, его красоту и благородство, как в эту минуту. Его упрямой натуре казалось немыслимым отказаться от того, что он так лелеял. И он решил не отказываться от этого без ожесточённой борьбы.
Несколько дней спустя после того, как женщина, называвшая себя леди Фаунтлерой, виделась с мистером Хевишэмом, она явилась в замок и привезла с собой сына. Её не приняли. Лакей у входа передал ей, что граф не желает её видеть и предлагает обратиться к мистеру Хевишэму.
– Сейчас видно, что она не настоящая барыня, – рассказывал после Томас, отворявший ей двери. – Я достаточно послужил в знатных домах, чтобы сразу отличить настоящих господ от поддельных, а эта уж никогда не была леди, сразу видно. То ли дело барыня в Лодже, уж не знаю, американка она или нет, а сразу видно, что она настоящего сорта, это признает любой джентльмен, только взглянув на неё. Я так и сказал Генри, когда мы её в первый раз увидели.
Незнакомка между тем уехала. Она, видимо, сердилась и вместе с тем чего-то боялась. Во время своих разговоров с нею мистер Хевишэм заметил, что, несмотря на развязность манер и бойкость в словах, смелость её была напускная. По временам она явно робела и не выдерживала той роли, которую хотела играть, так как не ожидала столь сильного отпора со стороны графа.
– Она, очевидно, принадлежит к самым низшим слоям общества, – говорил мистер Хевишэм, обращаясь к миссис Эрроль. – Она совершенно необразованна, с плохими манерами и, по-видимому, совсем не привыкла встречаться на равной ноге с людьми нашего круга. Первый визит к графу сбил её с толку. Она была взбешена, но растерялась. Он сперва не хотел её видеть, но я посоветовал ему поехать со мною в гостиницу, где она остановилась. Как только он вошёл, она сразу перепугалась, побледнела, но затем яростно набросилась на него, наговорила ему дерзостей и грозила судом.
Действительно, граф стоял перед ней во весь рост, с достоинством настоящего аристократа и с презрительной улыбкой глядел ей прямо в лицо, не удостаивая ни единым словом и меряя её взглядом с головы до ног, как какую-нибудь отвратительную диковинку. Он спокойно выслушал её дерзости и, когда она наконец остановилась, заговорил:
– Вы уверяете, что вы жена моего старшего сына. Если это правда и если у вас имеются достаточно веские доказательства, то закон на вашей стороне. В этом случае ваш сын – лорд Фаунтлерой. Суд разберёт и решит этот вопрос. Если вы выиграете процесс, то будете получать приличное содержание, но, пока я жив, я не желаю видеть ни вас, ни вашего сына. К несчастью, после моей смерти всё перейдёт вам. Прибавлю только: я всегда думал, что мой сын Дэвис выберет себе жену именно такого сорта, как вы.
С этими словами он повернулся к ней спиной и вышел. Несколько дней спустя после этого происшествия миссис Эрроль сидела у себя в будуаре и писала письмо. Вдруг вбежала в комнату испуганная горничная и доложила о приходе посетителя. Девушка, видимо, находилась в сильном волнении, и глаза её чуть ли не с ужасом глядели на миссис Эрроль.
– Сам граф пожаловал! – доложила она дрожащим голосом.
Когда миссис Эрроль вошла в гостиную, она увидела высокого красивого старика с орлиным носом и длинными седыми усами.
– Вы, должно быть, миссис Эрроль? – спросил он.
– Да, – ответила она просто.
– А я граф Доринкорт.
Он немного помолчал и посмотрел ей в глаза. Они так напоминали большие ясные и наивные глазки внука, которые он в последние месяцы каждый день видел подле себя, что старик невольно вздрогнул и отрывисто сказал:
– Мальчик очень похож на вас.
– Мне это часто говорят, милорд, но я счастлива думать, что он похож и на отца.
Её голос звучал так мягко, так симпатично, и во всех её движениях было столько достоинства и простоты, что граф невольно припомнил слова леди Лорридэль. Она, по-видимому, не чувствовала ни малейшего смущения от его внезапного визита.
– Да, – сказал он, – он действительно похож также и на моего сына.
Старик помолчал и принялся дёргать свой длинный седой ус.
– Знаете, зачем я приехал?
– Я видела мистера Хевишэма, – начала было миссис Эрроль, – и он мне сказал о притязаниях…
– Я пришёл вам сказать, – перебил её граф, – что намерен оспаривать притязания этой женщины и всеми силами буду бороться против неё. Его права…
Молодая женщина прервала графа на полуслове:
– Но мой сын не должен получить того, что ему не принадлежит, хотя бы даже закон мог это сделать.
– К несчастью, закон не может, – сказал граф. – Эта отвратительная женщина и её сын…
– Но эта женщина, может быть, любит своего сына так же, как и я Седрика, – произнесла маленькая миссис Эрроль. – И если она была женой вашего старшего сына, то её сын – лорд Фаунтлерой, а мой – нет.
Она говорила и глядела на него так же спокойно и уверенно, как Седрик, и это нравилось старому деспоту, перед которым всегда все трепетали. Люди обыкновенно не решались противоречить ему, и незнакомая ему до сих пор оппозиция занимала его.
– Я полагаю, – сказал насмешливо граф, – что вы в душе были бы даже довольны, если бы мой внук не сделался графом Доринкортом.
Её прекрасное молодое лицо залил румянец.
– Бесспорно, прекрасно быть графом Доринкортом, я это знаю, милорд, но я больше забочусь о том, чтобы мой сын был таким же, каким был его отец, – неизменно добрым, честным и искренним человеком.
– Другими словами, явился бы диаметральной противоположностью своему деду, не так ли? – заметил иронически лорд.
– Я не имею чести вас знать, – возразила миссис Эрроль, – но знаю, что мой сын полагает… – Она на мгновение остановилась и потом спокойно добавила: – Я знаю, что Седрик любит вас…
– А как вы полагаете, любил ли бы он меня, если бы знал причину, почему я не пригласил вас жить вместе с ним? – сухо спросил граф.
– Не думаю, – ответила миссис Эрроль. – Я потому и скрыла это от него.
– Хорошо! – заметил отрывисто граф. – Не всякая женщина поступила бы так.
С этими словами он принялся ходить взад и вперёд по комнате и всё энергичнее дёргал свои длинные усы.
– Да, он меня любит, и я его люблю, – сказал он наконец. – Признаюсь, что до него я никогда никого не любил. А его люблю. Он понравился мне с первой минуты. Я стар, жизнь мне надоела, а он прямо-таки оживил меня. Я горжусь им, и мне отрадно было думать, что после моей смерти он с достоинством займёт моё место, место главы нашего дома, а теперь, теперь я глубоко несчастен… – прибавил он и остановился перед миссис Эрроль.
Голос его дрожал. Он забыл свою гордость, и на его суровых глазах даже навернулись слёзы.
– Я приехал к вам, – продолжал граф, – именно потому, что глубоко несчастен. Сознаюсь, что я ненавидел вас, ревновал вас к сыну, и вот теперь под влиянием этого неожиданного удара всё изменилось. После того как я увидел эту гадкую, вульгарную женщину, которая называет себя женой моего сына Дэвиса, мне захотелось познакомиться с вами. Я человек недобрый, старый сумасброд… и я виноват перед вами… Мой внук очень похож на вас, а он – вся моя жизнь… Теперь я в большом горе и потому пришёл к вам… вы похожи на мальчика, и он всегда думает о вас… А я думаю о нём… Ради него будьте добры ко мне, если можете…
Всё это он говорил отрывисто и, как всегда, сурово, но старик, видимо, был убит горем, и миссис Эрроль стало жаль его. Она встала, подвинула ему кресло и мягко сказала:
– Садитесь, милорд, вы совсем измучились, отдохните немножко…
Такое внимание было для него новостью. Он не привык встречать по отношению к себе ни ласки, ни нежности, совершенно так же, как не привык слышать противоречия со стороны других. Молодая женщина в эти минуты напоминала ему внука, и он беспрекословно последовал её приглашению. Кто знает, может быть, это горькое разочарование являлось хорошим уроком в его жизни. Не будь этого несчастья, он, по всей вероятности, продолжал бы ненавидеть её по-прежнему, а теперь он пришёл к ней с повинной головой. По сравнению с женой Дэвиса всякая женщина показалась бы ему очаровательной, тем более миссис Эрроль с её милым и прелестным, нежным личиком. Под влиянием её тихого голоса он мало-помалу успокоился.
– Что бы ни случилось, мальчик будет обеспечен и теперь, и в будущем, – сказал он.
Перед отъездом граф окинул взглядом комнату.
– Вам нравится ваш дом? – спросил он.
– Очень нравится, – ответила миссис Эрроль. – Здесь очень уютно.
– Позвольте мне бывать у вас…
– Сколько угодно, милорд, – ответила молодая женщина.
Граф вышел и сел в карету. Оба выездных лакея – Томас и Генри – просто опешили от изумления при виде столь неожиданного оборота дела.
Глава 13Дик выручает из беды
Как только история о лорде Фаунтлерое и затруднениях графа Доринкорта появилась на столбцах английских газет, о ней тотчас же заговорили и в Америке. Случай этот был настолько любопытен, что нельзя было обойти его молчанием, но замечательнее всего было то, что ни одна версия точно не передавала фактов: по одним источникам Седрик являлся чуть ли не двухмесячным ребёнком, по другим – он оказывался молодым студентом Оксфорда, получающим все награды и особенно отличившимся своими поэмами на греческом языке. Говорили, что он жених какой-то необычайной красавицы, дочери герцога, а некоторые газеты утверждали даже, что он уже давно женат. Удивительно только, что нигде не было сказано правды, а именно что он был просто семилетний мальчик. Какой-то корреспондент уверял даже, будто он вовсе не родственник графа Доринкорта, а просто самозванец, продававший газеты и спавший на улицах Нью-Йорка, и что мать его весьма ловко обманула мистера Хевишэма, приехавшего отыскивать наследника графа Доринкорта. Затем появились описания нового лорда Фаунтлероя и его матери, которая фигурировала на столбцах этих газет в виде цыганки, красавицы-испанки или актрисы. Но все описания сходились только в одном: а именно что старый граф положительно отказывается признат