— Пить пьет, да зла никому не делает и не врет.
— Раз его Глафира позвала, он и пошел, надеясь на угощение, а там его чуть не убили... насилу ноги унес.
— Товарищ майор! Вы оскорбляете мое достоинство офицера милиции, позволяя такие провокационные высказывания. Здесь же собрались одни пьяницы и спекулянты. Вы им не верьте! Я буду жаловаться!
Кузьменко не выдержал:
— Какого черта вы здесь делаете? Я же вам приказал держаться подальше от поселка!
Байкин усмехнулся:
— Вы напрасно прицепились к Петрушкину, товарищ майор. Он честнее нас обоих, вместе взятых. Смотрите, как бы вам не пришлось отвечать за его смерть!
Майор сдержался, коротко приказал:
— Идите сейчас же в управление! Напишите рапорт о своих действиях. Вы поняли?
Байкин проходил мимо людей с высоко поднятой головой, бросая по сторонам вызывающие взгляды. У пожарища он заметил Талгата. На нем была новая, опрятная форма с капитанскими погонами. Лицо Кожаша перекосилось. Ведь он, Кожаш пришел в милицию гораздо раньше Талгата. Когда появился Талгат, у Байкина уже было две звездочки. Но вот как поднялся Талгат, вырос на глазах. И за что? За какие такие заслуги? А он, Кожаш, все еще лейтенант. Где же справедливость?
Последним, кто видел Петрушкина, был Савелий. Насир отвел его в сторону, расспросил.
— Кто из вас начальник? Кто главный? — спросил Савелий. — Покойный просил передать самому большому начальнику... Живые меня не считают за человека, а покойный доверился. Пусть не будет на моей совести, что я не выполнил его волю, — он достал из кармана вчетверо сложенный лист бумаги и передал ее Насиру.
Насир пробежал бумагу глазами и передал Талгату.
— Как ты думаешь, это его последнее письмо перед смертью?
Талгат не спеша прочел:
«Я — калека, несчастный человек. Не было места, куда бы я ни ходил с заявлением. Справедливости нигде не нашел. Я устал от такой жизни. Во всем виноват майор Кузьменко и его подручные. Они толкнули меня в могилу. А. Петрушкин».
— Что же мне делать с этим письмом? — спросил Талгат.
— Сохрани. Потом поговорим.
— Эксперты еще не пришли к единому мнению. Примерный вариант таков: Петрушкин был сильно пьян и случайно уронил спичку. Возник пожар. Сам он задохнулся в дыму. Или же уронил окурок, тогда загорелось сначала постельное белье, его одежда. Окончательно все выяснить можно только после лабораторных исследований.
Талгат хорошо изучил Петрушкина. Хотя ему и не приходилось говорить с ним лично, но он составил себе о нем представление — человек хладнокровный и жестокий. Не мог он так нелепо и легко умереть. Петрушкин был довольно высокого роста, а труп оказался ниже, короче, вроде бы и потолще. Но обгорелый ботинок принадлежит Петрушкину.
Подошел Кузьменко. Брови нахмурены, голос приглушенный, словно виноват в чем:
— Проглядели! Среди нас, оказывается, нечестный был. Поздно узнали, а то бы не довели до такого дела. С самого начала не надо было вмешивать его в эту работу. Ошибка наша.
Занятый своими мыслями Талгат не совсем понял, о чем говорит майор.
Когда все вернулись в управление, Талгат предложил:
— Петр Петрович! Давайте свяжемся с Госавтоинспекцией — не было ли случаев угона машины? Мне кажется, что дело с пожаром не совсем чисто.
Насир поддержал Талгата:
— Пусть проверят все личные машины, — сказал он. — У нас много таких, которые водят машины по доверенности владельца. На них пусть обратят особое внимание. И еще надо срочно выяснить местонахождение парикмахера Сигалова. Кажется, в его гараже нет машины. Следует узнать, куда и с кем он уехал.
Кузьменко засомневался — стоит ли? Труп налицо. Сгорел однорукий. Есть и свидетели. Дело и так сложное. Зачем же запутывать его еще больше? Но все же поднял трубку:
— Ну что ж, будем искать святого духа.
Насир рассмеялся:
— Если надо, будем гоняться и за призраками, Петр Петрович!
ГЛАВА ДВАДЦАТЬ ТРЕТЬЯ
— Ты, я вижу, совсем еще молодой, а слова у тебя, что иглы острые. Я тебе в отцы гожусь. Ну что ты меня пытаешь, обвиняешь в смертных грехах, которые мне вовсе и не снились? За что мне передали пятьсот рублей, спрашиваешь? А что это за деньги такие даровые? В жизни еще ничего подобного не видел и в руках не держал. Петрушкина не знаю. У меня сын взрослый, как ты, семья, дети. Что же вы мою седую голову перед ними на посмешище хотите выставить? — Тюнин выдавил скупую слезу. — У тебя есть будущее, надежды, все! А у меня ничего не осталось. Доскрипеть бы что положено. Отпусти меня, прошу тебя!
Талгат уже второй раз вызывал Тюнина и допрашивал его. Киоскер все отрицает, не хочет признать ничего. Первые его показания были записаны на магнитофонную ленту. Сегодня он повторяет то же самое.
— Конечно, сила на твоей стороне, власть у тебя. Может, и кулаки в ход пустите, чтобы своего добиться? Но моя совесть чиста. Ваш сфабрикованный протокол я не подпишу.
— Гражданин Тюнин, я же не придумываю сам протоколы. Ваши ответы записаны слово в слово. Вот что вы говорили, послушайте, — Майлыбаев включил магнитофон, и Тюнин услышал свой голос. — Или вы пытались ввести следствие в заблуждение?
— Что вы? — замялся Тюнин. — Я говорю лишь то, что знаю.
— Вы только что говорили, что у вас есть взрослый сын. Как его зовут? Где он работает?
— Мальчик от первой жены. После развода он остался у матери, я платил алименты. Сейчас он где-то в Сибири прорабом работает. Вторая жена у меня ревнивая очень, если о сыне хоть слово услышит, сразу начинает кричать, что я и сейчас с его матерью связь поддерживаю. А годы у нас уже немалые. Старому человеку покой дорог.
— Вы пятьсот рублей у Петрушкина ради покоя взяли?
— Ты меня зря не пугай. Не думай, что на крючок твой поймаюсь. Нехорошо ты поступаешь.
— Вы не хотите отвечать на мой вопрос?
— На клевету у меня нет ответа.
— Гражданин Тюнин, значит, вы утверждаете, что не знакомы с Петрушкиным?
— Я такого человека не знаю.
Талгат позвонил. Вошел старшина.
— Пригласите свидетеля Танатарова!
Вошел Хаким. Он посмотрел на съежившегося Тюнина, потом на Талгата. Где-то он уже видел этого парня. Да, конечно, это тот самый, что перед гостиницей встретился, курить еще не умел. Рядом с ним была тогда совсем юная девушка. Когда парень покупал газеты, девушка сидела на скамейке...
Талгат понял, что Хаким узнал его, но не подал вида.
— Танатаров, вы знаете этого гражданина?
Хаким повернулся к киоскеру.
— Я его хорошо не знаю, но один раз встречался.
— Где и при каких обстоятельствах произошла встреча?
— Я этого субъекта не знаю. Пусть не врет! — крикнул Тюнин.
— Спокойно, гражданин Тюнин! — прикрикнул Талгат и, обратившись к Хакиму, сказал: — Продолжайте!
Хаким Танатаров подробно рассказал обо всем, что уже было известно Талгату.
— Когда я передал ему деньги, этот киоскер и говорит: «Передай Петрушкину, пусть будет осторожен. За ним следит милиция».
— Хватит! Довольно! Я сам все расскажу! — И Тюнин зло взглянул на Хакима, а когда тот выходил, он буркнул себе под нос: «Сука! Грязная сволочь!» Хаким резко обернулся. Увидев, что Талгат встал с места, он молча вышел.
— Говорите, гражданин Тюнин, я вас слушаю.
— Простите, гражданин следователь. Я и в самом деле знал Петрушкина. Но он человек темный, я всегда боялся, что меня впутают в какую-нибудь страшную беду...
— Как вы с ним познакомились?
— С Петрушкиным я познакомился на «хитром» базаре — за мясом ходил. Я пришел туда в самый разгар торговли. Прямо посреди базара стоит пивнушка. Я купил мяса и зашел выпить кружку пива. Народу там было полно. У самого окошечка стоял однорукий человек. Я попросил его взять пива и мне, дал ему денег на две кружки. Когда он взял пиво, то как-то само собой получилось, что мы оказались вместе. Взяли потом бутылочку. Выпили. Познакомились. Он тогда только строил тот свой большой дом, жаловался, что денег на шифер не хватает. Я занял ему пятьсот рублей. Потом он стал оттягивать время, отдавать не спешил.
— Танатаров принес вам эти деньги. За что же вы его сволочью назвали?
— Это очень плохо, когда в денежные дела вмешивают постороннего.
— Ваше знакомство с Петрушкиным и долг в пятьсот рублей — это выдумка.
— Мне больше нечего сказать. Я виноват, что помог человеку?
— Вы говорите о том доме Петрушкина, который сгорел?
По лицу Тюнина прошла усмешка. Он посмотрел прямо на Талгата.
— Так у этого несчастного сгорел дом? Это для меня новость. Не везет бедняге.
— Почему же Петрушкин не вернул вам деньги сам, а передал их через Танатарова?
— Этого и я не понимаю. Спросите у него самого, — Тюнин искоса, украдкой наблюдал за выражением лица следователя. Талгат спокойно ответил:
— Петрушкин находится сейчас в больнице.
— А что с ним случилось? Он жив?
— Уже поправляется. На днях устроим вам встречу. Смотрите, как бы вам трудно потом не пришлось.
Кузьменко и Насир в соседней комнате, включив динамик, слушали показания Тюнина. Когда Талгат сказал Тюнину о том, что дом Петрушкина сгорел, они были недовольны, считая, что тот совершает ошибку. Объяснили это неопытностью. Но потом поняли, что Талгат опередил Тюнина, который непременно потребовал бы очной ставки с Петрушкиным.
Талгат встал с места.
— Хорошо, поверим вашему рассказу. Но почему вы, получая долг, просили предупредить Петрушкина, что милиция напала на его след? Судя по всему, на совести Петрушкина есть какое-то преступление. А вы знаете и скрываете.
— Гражданин следователь, я о его преступлении ничего не знаю.
— Может быть, он знает что-нибудь про ваши дела?
— Бросьте, я-то что сделал?
— Об этом лучше расскажите сами.
— Я честный человек.
— Скрыть преступление — значит стать его соучастником. Если вы это забыли, то напоминаю. Раньше вы работали в аптеке, так? И тайно изготовляли и сбывали таблетки, прерывающие беременность. Хотели нажиться на этом. Однажды женщина, купившая у вас «лекарство», скончалась. Тогда, к сожалению, не удалось установить, что таблетки она получила от вас.