о телефону), открылся два месяца назад и этим летом стал горячим местечком. Он был почти битком набит. Часть клиентов из местных — зашли выпить кружечку пива с друзьями, но большинство разогревались и заводились на уик-энд. В прежние времена в Кастро существовали определенные условности: у кожаных ребят были свои забегаловки, у наркоманов — свои; начинающие не собирались в местах, где сходились старики; королеву, особенно в годах, нельзя было увидеть в баре для черных и наоборот. Но здесь были представители всех кланов — и даже больше того. Кто там в резиновом костюме потягивает бурбон у барной стойки — мужчина или нет? Да, мужчина. А парень, ждущий очереди у бильярдного стола, с пирсингом в носу, волосы выстрижены кругами — он любовник этого латина в хорошо сшитом костюме, который направляется к нему по кратчайшей прямой? Судя по их улыбкам и поцелуям — да. В этой толпе было и немало женщин. Как показалось Уиллу, и несколько девушек традиционной ориентации — пришли строить глазки гомикам и их бойфрендам (занятие сомнительное: бойфренд, если он принял дозу, обычно надеялся, что его оттрахают коллективно на бильярдном столе), и лесбиянки (и опять всех мастей — от кисок до усачей). Его немного пугало уже одно это смешение, но он был слишком увлечен вуайеризмом, чтобы уйти. Уилл протолкался через толпу к стойке и нашел свободное место в дальнем углу, откуда мог видеть большую часть зала. Приняв две кружки пива, он немного расслабился. Если не считать нескольких взглядов, никто не обратил на него внимания.
«И это меня вполне устраивает, — сказал он себе, — вполне».
А когда заказывал третью кружку (последнюю в этот вечер, решил он), кто-то оказался у стойки с ним рядом.
— Я выпью то же самое. Нет, пожалуй, нет. Выпью чистую текилу. А платит он.
— Я? — переспросил Уилл, поворачиваясь к человеку лет на пять моложе его, незадачливое выражение лица которого было ему смутно знакомо.
Узкие карие глаза смотрели из-под приподнятых бровей, улыбка, ямочки на щеках — он ждал, когда же его узнают.
— Дрю? — наконец выговорил Уилл.
— Черт! Надо было побиться об заклад. Я был с этим парнем…
Он оглянулся в зал на рослого парня в кожаной куртке — тот махнул рукой: явно ждал, когда его пригласят присоединиться. Дрю снова перевел взгляд на Уилла.
— Он сказал, ты меня не узнаешь: столько лет прошло. А я говорю: вот увидишь. И ты узнал…
— Но не сразу.
— Да. Что ж… волосы стали реже, — сказал Дрю.
Полтора десятка лег назад, когда между ними завязалась короткая интрижка, Дрю носил кудрявую копну золотисто-каштановых волос, нависавших надо лбом, самые дерзкие локоны щекотали переносицу. Теперь ничего этого не было.
— Ты не возражаешь? — спросил Дрю. — Я про текилу. Сначала я даже не был уверен, что это ты. Ну, то есть я слышал… Сам знаешь, какие бывают слухи. В половине случаев сам не знаешь, чему верить, а чему — нет.
— Ты слышал, что я умер?
— Да.
— Как видишь, — сказал Уилл, чокаясь пивной кружкой с налитой до краев рюмкой текилы в руке Дрю, — я жив.
— Хорошо. — Дрю сделал ответное движение. — По-прежнему живешь в городе?
— Только что вернулся.
— Купил дом на Санчес? — Их роман предшествовал покупке, а отношения, охладившись, не перешли в дружбу. — Все еще живешь там?
— Все еще живу там.
— Я тут встречался кое с кем на Санчес, и он показал мне твой дом. «Вот, — говорит, — тут живет этот знаменитый фотограф».
Глаза Дрю расширились, когда он цитировал приятеля.
— Я, конечно, не знал, о ком речь, но когда он мне объяснил, я сказал…
— …«а, этот».
— Нет-нет, я почувствовал гордость, — сказал Дрю с подкупающей искренностью. — Я не очень-то интересуюсь искусством, так что даже не связал это с тобой. Ну, то есть я знал, что ты фотографируешь, но помнил только тюленей.
Уилл прыснул от смеха.
— Господи, тюленей!
— Ты помнишь? Мы вместе ходили на тридцать девятый пирс? Я думал, мы надеремся и будем смотреть на океан, но ты ошалел от этих тюленей. Я так разозлился. — Он одним глотком ополовинил рюмку. — Забавно, как всякие глупости остаются в памяти.
— Кстати, твой дружок тебе машет, — заметил Уилл.
— О господи. Печальный случай. У меня с ним было одно свидание, а теперь стоит мне сюда прийти — он тут как тут.
— Тебе нужно к нему возвращаться?
— Вовсе нет. Если только ты не хочешь остаться один. Ну, я имею в виду, выбрать кого-нибудь из ребят.
— Хочу.
— Ты по-прежнему в прекрасной форме, — сказал Дрю. — А я стал вроде как беременный.
Он опустил глаза на свой живот, который уже не был похож на стиральную доску, как в былые годы.
— Целый час джинсы натягивал. А чтобы снять, понадобится вдвое больше времени.
Он посмотрел на Уилла.
— Ну, это если без посторонней помощи, — сказал он и погладил себя по животу. — А помнишь, ты меня фотографировал?
Уилл помнил: жаркий и влажный полдень, гора мышц и детское масло. Дрю тогда был настоящим атлетом — хоть на соревнования посылай. И гордился этим. Может, слишком гордился. Они расстались в ночь на Хеллоуин, когда он увидел, как Дрю, раздетый донага и весь покрытый золотой краской, стоит в окружении поклонников на заднем дворе дома на Хэнкок-стрит, словно фаллический идол.
— У тебя сохранились эти фотографии? — спросил Дрю.
— Да, конечно. Где-то лежат.
— Я бы не прочь их посмотреть… когда-нибудь.
Он пожал плечами, словно это не имело особого значения, хотя они оба поняли две минуты назад, когда он говорил о джинсах, что сегодня Уилл поможет ему из них вылезти.
По пути домой Уилл спрашивал себя, не совершил ли он ошибку. Дрю говорил практически непрерывно и все в довольно мрачном ключе — о его работе в «Кроникл», где он продавал рекламные места, о надоевшей связи с Элом, о приключениях его неудачно кастрированного кота. Но за несколько ярдов от дома остановился на полуслове.
— Меня несет. Извини. Наверно, просто нервничаю.
— Если тебя это может утешить, я тоже, — сказал Уилл.
— Правда? — недоверчиво спросил Дрю.
— У меня не было секса уже восемь или девять месяцев.
— Господи, — сказал Дрю с облегчением. — Ну, тогда мы можем делать это медленно-медленно.
Они уже были у двери.
— Это хорошо, — сказал Уилл, впуская Дрю. — Медленно — это хорошо.
В прежние времена секс с Дрю был настоящим шоу: множество поз, похвальбы и силовых упражнений. В эту ночь все было проще. Никакой акробатики, ничего рискованного. На самом деле и ничего особенного, кроме удовольствия лежать нагишом друг подле друга в большой кровати Уилла, где слабый свет с улицы заливал их тела, обнимать и чувствовать, как тебя обнимают. Жажда острых ощущений, которая прежде обуяла бы Уилла в такой ситуации, потребность до конца испытать все радости секса казались теперь такими далекими. Но они никуда не исчезли — еще одна ночь, может быть, другое тело (которого он не помнил в лучшие времена) — и, возможно, прежняя одержимость вернется. Но сегодня — малые радости, спокойные удовольствия. В один из моментов, когда они раздевались и Дрю впервые увидел шрамы на теле Уилла, их встреча грозила стать несколько более бурной.
— О боже-боже, — сказал Дрю, и голос его перехватило от восхищения. — Можно я их потрогаю?
— Ну, если действительно хочешь.
Дрю потрогал — не пальцами, а губами, проведя ими по следу, оставленному медвежьим когтем на груди и животе Уилла. Потом опустился на колени и прижался головой к нижней части живота Уилла.
— Я могу оставаться здесь хоть всю ночь.
Он завел руки за спину Уилла и явно был готов к тому, чтобы Уилл связал их там, если это взбредет ему в голову. Уилл провел пальцами по волосам Дрю, испытывая искушение ему подыграть. Связать, пусть целует его шрамы, называет «сэр». Но он принял иное решение.
— В другой раз, — сказал он и, подняв Дрю, повел его к кровати.
Он проснулся под звуки дождя, молотившего по световому фонарю наверху. На улице все еще было темно. Он посмотрел на часы — четверть пятого, перевел взгляд на Дрю, который лежал на спине, слегка похрапывая. Уилл не знал, что его разбудило, но теперь, проснувшись, решил встать и опорожнить мочевой пузырь. Но, выскальзывая из кровати, он уловил — или ему показалось, что уловил, — какое-то движение в погруженном в темноту дальнем углу комнаты. Он замер. Неужели кто-то проник в дом? Он вглядывался в тьму, пытаясь разглядеть или расслышать какие-то новые свидетельства того, что в доме незваный гость, но ничего не заметил. Темнота была пуста. Он посмотрел на своего любовника. Дрю во сне чему-то улыбался, поглаживая обнаженный живот. Уилл несколько секунд смотрел на него, зачарованный этим зрелищем. Из всех людей, кто мог бы устроить ему разговение после сексуального поста, Дрю был, пожалуй, самым маловероятным — этот мальчик-атлет, потерявший былые формы.
Дождь неожиданно усилился, теперь он выбивал по крыше барабанную дробь. Это подняло Уилла с постели, и он зашагал в туалет — этим путем он мог бы пройти и не просыпаясь. Из спальни через дверь, потом первый поворот налево на холодный кафель, три шага прямо, потом направо, и можно мочиться с изрядной долей уверенности, что попадешь в унитаз. Он с удовольствием опустошил мочевой пузырь и пошел назад в спальню, на ходу думая о том, как хорошо будет спать в объятиях Дрю.
Сделав два шага от двери, он опять краем глаза уловил движение. На этот раз успел увидеть тень незваного гостя — тот метнулся к лестнице.
— Эй! — крикнул он и бросился следом, подумав, что во всем этом есть что-то подозрительно игривое.
По какой-то причине присутствие незнакомца не встревожило его, он словно заранее знал, что опасности нет. Когда он добежал до нижней ступеньки и бросился по коридору в архив за тенью, то понял почему: он видит это во сне. А что могло быть более верным подтверждением этого, чем зрелище, которое предстало его глазам, когда он добрался до этой комнаты. Там в двадцати футах от себя на фоне забрызганного дождем стекла он увидел силуэт небрежно прислонившегося к подоконнику Господина Лиса.