Монашество существовало в Церкви, вероятно, с очень раннего времени, однако оно становится массовым в IV веке, когда прекратились гонения на христиан. Если раньше вера была подвигом и жертвой, готовностью на мученичество, то теперь христианство становится государственной религией, и искатели подвигов, жаждущие скорбей и лишений, взыскующие «тесного пути», устремляются в пустыни, чтобы там создать свое «государство в государстве». Прежде бесплодные пустыни Египта, Палестины, Сирии заселяются монахами, превратившими их в города: «В горах явились монастыри, пустыня населена иноками, оставившими свою собственность и записавшимися в число жительствующих на небесах… Монастыри в горах подобны были скиниям, наполненным божественными ликами псалмопевцев, любителей учения, постников, молитвенников… Представлялась там как бы особая некая область богочестия и правды. Не было там ни притеснителя, ни притесненного, не было укоризн от сборщика податей; подвижников было много, но у всех одна мысль – подвизаться в добродетели» (Житие преподобного Антония Великого).[215] Вскоре монастыри появились и в городах: в середине VI века в одном Константинополе было 76 монастырей.[216]
Монашество в IV–V веках существовало трех родов – общежительное, пустынножительное и полуотшельническое. В общежительных монастырях все жили вместе, ежедневно и по нескольку раз в день сходились в храм для богослужения. Отшельники жили каждый по отдельности и сходились в храм только по воскресеньям ради причащения Святых Таин. Средний путь – когда жили небольшими группами по два-три человека. «Все житие монашеское содержится в трех устроениях и образах подвига: или в подвижническом уединении и отшельничестве, или в том, чтобы безмолвствовать с одним, много – с двумя, или, наконец, в том, чтобы терпеливо пребывать в общежитии. Не уклонись, как говорит Екклесиаст, ни направо, ни налево, но иди путем царским. Средний из этих образов жизни многим приличен» (Иоанн Лествичник).[217] В настоящее время в Русской Церкви существуют по преимуществу общежительные монастыри. На Афоне сохраняются все три типа монашества.
Монашеские обеты сводятся к трем основным: послушания, нестяжания и целомудрия. Послушание – это добровольное отсечение своей воли перед Богом, перед старшими, перед всяким человеком. Монашеское послушание Богу – это вслушивание в Его волю, в Его замысел о человеке, проникнутое безграничным доверием к Богу стремление быть во всем покорным Ему. Многие беды человека – от его стремления всегда все сделать по-своему, перекроить мир, который не таков, как хотелось бы, переделать окружающих людей, которые недостаточно совершенны. А монах с благодарностью принимает все таким, как оно есть: он учится с одинаковой радостью принимать от руки Божьей как утешение, так и скорбь, как здоровье, так и болезнь, как добрых людей, так и злых. Живя так, он приобретает особый, ничем не возмущаемый, внутренний мир, непрестанную радость о Боге, которую не могут омрачить никакие внешние обстоятельства. «Слава Богу за все», – говорил святитель Иоанн Златоуст, лишенный епископской кафедры, изгнанный из отечества и умиравший на чужбине в тяжких страданиях. Подобно Христу, Который «смирил Себя, быв послушным даже до смерти, и смерти крестной» (Флп. 2:8), монах стремится быть послушным Богу до смерти, до креста.
Нестяжание – добровольная нищета, отказ от всякого земного обладания. Это не значит, что монаху нельзя ничего иметь – никаких вещей или утешений на земле: но это значит, что он ни к чему не должен иметь пристрастия. Внутренне отрекшись от богатства, он обретает евангельскую легкость духа, не будучи ни к чему привязан.
Слово «целомудрие» не является синонимом безбрачия: целомудрие как «целостная мудрость», как жизнь по заповедям Евангелия, как воздержание от сладострастного удовлетворения похотей плоти необходимо и в браке. Монашеское целомудрие, которое включает в себя безбрачие как один из составляющих элементов, есть всецелая устремленность к Богу, желание сверить каждый поступок, каждый помысел, каждое движение души с духом и буквой Евангелия. Что же касается безбрачия, то оно в контексте монашества есть состояние вышеестественное. Одиночество есть неполнота, ущербность, в браке оно преодолевается обретением другого. В монашестве этот другой – Сам Бог.
О монашестве как единении с Богом говорит преподобный Симеон Новый Богослов в одном из своих гимнов:
Но если в ком живет Христос,
То как же можно говорить,
Что он один и одинок?
Ведь пребывают со Христом
Сам Бог Отец и Дух Святой.
Так как же будет одинок
Тот, кто с Тремя соединен?
Кто с Богом, тот не одинок,
Хотя бы он и жил один,
Хотя б в пустыне он сидел
Иль в подземелье пребывал…
Кто через праведную жизнь
Всю келью в небо превратил,
Тот созерцает, сидя в ней,
Творца и неба и земли…
Всегда со Светом он живет
Незаходимым, неземным,
Не отлучаясь от Него
И никогда не отходя —
Ни днем, ни ночью, ни во сне…
Соединятся с Богом те,
Кто в покаянии живет,
Кто, удаляясь от других,
Ведет монашескую жизнь…
Их келья – небо, а они —
Как солнце, ибо в них живет
Незаходимый Божий свет…
Они одни монахи суть,
Уединенные они —
Кто с Ним одни и в Нем одни…[218]
Расхожее представление о монашестве как существовании, лишенном всякой радости, суровом и мрачном, глубоко неверно и основано на полном незнании духа монашества. «У монахов радость… тихая, чистая, именно веселие души добродетельной, – пишет архиепископ Иларион (Троицкий). – Ведь тот угар, то опьянение жизнью, которое принято называть “радостями жизни” – все это нечто мрачное, влекущее за собой пресыщение и болезнь похмелья… Мы, монахи, от радости, от умиления плачем и благодарим Господа… Слезы умиления знает каждый монах и перед этими слезами бедными и жалкими кажутся ему мирские радости… Я сам принял пострижение и думаю, что не придется еще в жизни пережить такой радости, как [в день пострига]… Я был полон радости целых два месяца. Так все ликовало в душе, так радостно было… Не напрасно при постриге постригающий, взяв рясу, говорит: “Брат наш (имя) облачится в одежду веселия и радости духовныя, во отложение и попрание всех печалей и смущений… Чем дальше от страстей, тем больше радости в сердце. Чистота сердца неразрывно связана с весельем».[219]
Чин монашеского пострижения совершается в храме епископом или настоятелем монастыря. С постригаемого заранее снимают всю одежду и надевают на него длинную белую ризу, в которой он и стоит перед игуменом. Постригаемый произносит обеты и выслушивает поучение игумена, после чего игумен символически постригает ему волосы и облачает в черные монашеские одежды. Вся братия монастыря подходит к новопостриженному монаху, спрашивая: «Как твое имя, брат?» На одну или несколько ночей монах остается в храме, где читает Псалтирь и Евангелие.
Монашество есть жизнь внутренняя и сокровенная, оно есть абсолютное выражение духа христианства как «тесного» пути, ведущего в Царство Небесное. Сосредоточенность на внутренней жизни не означает какого-то эгоизма или отсутствия любви к ближнему. Находясь вне суеты мира, монах не забывает о людях, но в тишине кельи молится за весь мир. «Некоторые говорят, что монахи должны служить миру, чтобы не ели народный хлеб даром, но надо понять, в чем это служение и чем монах должен помогать миру, – пишет преподобный Силуан Афонский. – Монах – молитвенник за весь мир, и в этом его главное дело… Благодаря монахам на земле никогда не прекращается молитва, и в этом – польза для всего мира… Преподобный Сергий постом и молитвою помог русскому народу освободиться от татарского ига. Преподобный Серафим мысленно помолился, и Дух Святой сошел на Мотовилова. И это есть дело монахов… Ты, может быть, скажешь, что теперь нет таких монахов, которые молились бы за весь мир, а я тебе скажу, что когда не будет на земле молитвенников, то мир кончится… Мир стоит молитвами святых».[220]
Отцы Церкви понимали, что обновление мира и счастье людей зависит не от внешних обстоятельств, а от внутреннего делания. Социальная активность и бурная деятельность тех, кто хотел в разные эпохи принести пользу человечеству, так и не сделали людей счастливее. Подлинное обновление жизни возможно только в духе. Монахи стремятся не улучшать мир, а преображать самих себя, чтобы мир преобразился изнутри. «Стяжи дух мирен, и тысячи вокруг тебя спасутся», – говорил преподобный Серафим Саровский.
Что же касается Крещения… крестите в живой воде во имя Отца и Сына и Святого Духа. Если же нет живой воды, крести в другой воде: если не можешь в холодной, то в теплой. А если нет ни той, ни другой, возлей воду на голову трижды во имя Отца и Сына и Святаго Духа… Что касается Евхаристии, благодарите так. Прежде о чаше: Благодарим Тебя, Отче наш, за святую лозу Давида, отрока Твоего, которую Ты явил нам через Иисуса, отрока Твоего; Тебе слава во веки! О преломляемом же хлебе: Благодарим Тебя, Отче наш, за жизнь и знание, которые Ты открыл нам через Иисуса, Сына Твоего: Тебе слава во веки! Как этот преломляемый хлеб был рассеян по холмам, а, будучи собран, сделался единым, так да соберется Церковь Твоя от концов земли в Царствие Твое. Ибо Твоя есть слава и сила через Иисуса Христа во веки.
Иерей: «Ты мя, о Владыко, клятвы изменил еси, яко Пастырь добрый к заблудшему притекл еси, яко Отец истинный мне падшему соболезнуя… Яко овча на заколение пришел еси, даже до креста о мне попечение показал еси. Твоим погребением мой грех умертвил еси… Твоего пришествия мне обетование дал еси, в немже хощеши приити судити живым и мертвым, и воздати каждому по делом его». Народ: «По милости Твоей, Господи». Иерей: «Ты ми таинственное сие предал еси Плоти Твоея в хлебе и вине причастие». Народ: «Веруем». Иерей: «В нощь, в нюже предаяше Сам Себе Своею властию… прием хлеб во святыя Своя и пречистыя и непорочныя руки, вознесл еси горе́к Самому Твоему Отцу, Богу нашему и Богу всяческих, благодарив, благословив, освятив, преломив, даде святым Своим учеником и апостолом, рек: Приим