Но при первой встрече Лилит не показалась ей благожелательной. Стараясь отогнать вещее чувство недоброго, Таис погнала иноходца бешеной рысью вниз, в сосновую рощу. Наслаждаясь быстротой, теплым ветром и свежестью омытого тела, Таис подъехала к храму Великой Матери, отдала поводья Ликофону и поблагодарила воина. С того момента, как они выбрались из озера Прибывающей Луны, как прозвала его Таис, тессалиец хранил молчание, словно под заклятием.
За-Ашт сказала, что явилась посланница верховной жрицы и оставила бронзовый диск. Как только госпожа отдохнет, то пусть ударит в него. Посланная придет снова и поведет в храм. Гетера поморщилась. Ей вовсе не хотелось идти в обиталище могучей богини. Она предчувствовала новые испытания.
Прекрасная, ясная и шаловливая радость богов и людей Афродиты отличалась от грозной необоримой Матери Богов, не противостоя ей, но и не соглашаясь. Одна была глубью плодоносящей Земли, а другая — как полет ветра на облаках…
Таис обедала по обыкновению вместе с рабыней. Финикиянка, любившая поесть, почти не притронулась к пище. Молчаливая, с опущенными глазами она уложила гетеру и принялась массировать ей утомленные скачкой ноги. Таис исподтишка присматривалась к рабыне и наконец спросила:
— Что с тобой, За-Ашт? Со вчерашнего вечера ты сама не своя. Или много выпила отравы?
Финикиянка вдруг бросилась на пол и, крепко сжимая колени хозяйки, страстно прошептала:
— Отпусти меня в храм, госпожа. Они говорят, что после года испытаний я сделаюсь жрицей — служить Ашторет-Кибеле, как они.
Удивленная Таис села.
— Называли ли жрицы испытания? Может быть, они таковы, что ты не захочешь даже думать о храме? Наверное, тебя заставят служить Кибеле с низшей ступени, отдаваться каждому пришельцу…
— Мне все равно! Я ничего не боюсь! Только бы остаться здесь и служить той, власть которой я испытала вчера и чьей силе покорилась!
Афинянка пристально рассматривала свою рабыню, прежде язвительную, злую и скептическую, а теперь вспыхнувшую пламенем и верой, как в четырнадцать лет. Может быть, мойра — судьба финикиянки привела ее для служения в храме? Если она нашла здесь себя, это все равно что встреча с любовью. В таких случаях Таис никогда не препятствовала, теряя красивых рабынь и вновь находя их, с радостью готовых служить ей. Таис заколебалась. Она всегда была осторожной при решении судьбы своих людей. Кроме того, сейчас За-Ашт у ней одна. Можно ли будет здесь в уединенном храмовом городке найти замену За-Ашт? И Таис покачала головой, не отказывая и не соглашаясь.
— Подожди. Сначала я узнаю, как поступят с тобой, потом поищу, кем заменить тебя.
— Ты не отказываешь, о благодарю тебя, госпожа!
— Не спеши радоваться! Еще ничего не решено, — предостерегла Таис финикиянку, которая принялась растирать ее с удвоенной энергией. — Скажи, За-Ашт, — задумчиво спросила, переворачиваясь на спину, Таис, — неужели не видишь ты иного пути в жизни, кроме служения Матери Богов? Ты умна и хороша собой, а что судьба сделала тебя рабыней, это может измениться… в храме же рабство худшее, ибо безгранична власть Кибелы.
— Ты не знаешь, госпожа, как ревнивы финикийцы, сирийцы и другие здешние народы! Мы, женщины, не любим красоты в других женщинах, а Великая Мать уравнивает всех в своей руке.
— Мне кажется, и ей служат по-разному? — возразила Таис. — Правильно ли я поняла? Ты совсем не любишь меня?
— Да, госпожа! Ты слишком прекрасна. Я давно ищу и не могу найти в тебе порока. Ты столь же гибкая, как наши тринадцатилетние девочки-танцовщицы, сильна, как кобылица, груди твои тверды, как на заре юности у нубиек…
— Перечисление, достойное любовника, — рассмеялась гетера, — но что же обижает тебя?
— Ты лучше всех вокруг и меня тоже!
— И из-за этого ты готова на рабство в храме?
— Да, да!
Таис пожала плечами, так и не поняв свою рабыню. После долгого молчания За-Ашт сказала:
— Как красивы голубые камни на твоей медной коже, госпожа! И твои серые глаза становятся еще глубже. Тот, кто подарил тебе ожерелье, понимает красоту вещей.
— Это главная жрица Кибелы-Реи, Ашторет, или Иштар, многоименной Матери Богов.
— А прежнее ожерелье ты теперь будешь носить пояском?
— Да, как Ипполита, царица амазонок! — Таис критически осмотрела золотой поясок и решила снять все звезды, кроме одной. Давно ушли в прошлое первые победы и успехи, ничего не значила для нее и подаренная Птолемеем звезда. Только последняя с буквою «мю»… жрица сказала М — женский символ с незапамятных времен…
— Поищешь мастера снять звездочки, кроме одной? — вслух сказала гетера.
— Позволь мне. Я ведь дочь ювелира и кое-что умею…
Финикиянка сняла поясок и, отойдя в угол комнаты, извлекла из своих вещей маленькие щипчики, поколдовала с ними и с торжеством надела на Таис цепочку с одной звездой.
— Теперь равновесие в центре, — поправила она бывшее ожерелье и подала Таис остальные звезды.
— Положи в шкатулку. Ты, оказывается, мастерица, разве я могу расстаться с тобой?
Финикиянка было огорчилась, но поняла, что Таис дразнит ее, и побежала за шкатулкой.
— Хочешь, завтра я возьму тебя с собой? — сказала гетера, лениво устраиваясь в подушках, — поблизости есть озерко синей воды, подобное серпу Луны. Я купалась там сегодня и давно не получала такого удовольствия.
— Что ты сделала, госпожа? — лицо За-Ашт исказилось от страха.
Таис недовольно приподнялась на локте.
— Ты кричишь, как на сирийском базаре! Что случилось?
— Мне сказали, что на востоке от храма есть священное озеро Иштар в форме лунного серпа. Там уединенно от всех совершается омовение Ашторет в дни празднества… Артемис, кажется, так зовут ее эллины. Всякого, кто посмотрит священное действо, жрецы с длинными копьями убивают на месте. Я боюсь за тебя, госпожа. Ашторет мстительна, а ее служители не меньше.
Таис призадумалась.
— Пожалуй, следует молчать о моем поступке. И я не возьму тебя с собой, хотя и поеду купаться снова.
— О, госпожа… — начала За-Ашт и метнулась к двери на террасу, откуда послышалось бряцание оружия. Таис потянула на себя серебристое покрывало. Немного спустя в комнату вошел Ликофон.
— Прости, госпожа, что потревожил тебя без времени, — поклонился он.
— Что-нибудь случилось? Боанергос или Салмаах?
— Нет, лошади живы и здоровы. Примчался посланец из войска и привез тебе письмо стратега Птолемея. Вот, — воин протянул зашнурованный пакет из тонкой кожи с привязанным к нему дельторионом — писчей дощечкой, на которой было обозначено имя Таис и приказание доставить без промедления.
Таис положила пакет на подушку, приказала воину сесть и выпить вина. Финикиянка, давно очарованная красотой Ликофона, мигом разбавила и подала розовое вино, вся извиваясь и бросая на тессалийца короткие и острые взгляды. Молодой воин приосанился, выпил чашу, и тотчас же За-Ашт налила вторую. Ликофон махнул рукой, отказываясь, и сбросил лежавший на краю стола бронзовый диск. Ударившись о плиты пола, бронза зазвенела громко и протяжно. Очень скоро в дверь из храмового прохода раздался стук. По знаку Таис финикиянка отодвинула засов. В комнате появилась жрица в черной сетке. Поднеся руку ко лбу, она выпрямилась и бесстрастно окинула взглядом присутствующих.
— Ах! Что ты наделал! — сказала Таис воину. — Теперь я должна идти!
Ликофон не заметил укора, медленно поднимаясь с сиденья. Он смотрел, не отрываясь, на черную жрицу, как будто сама Афродита явилась ему в пене моря и блеске звезд. Даже афинянку встревожило ощущение чуждой силы, нечто не совсем человеческое. Исходившее от диковинной женщины, будто она была ореадой — горной нимфой или мифическим оборотнем, титанидой. Жрица не осталась равнодушной к восхищению тессалийца, слегка склонила голову, и будто темные молнии вылетели из ее огромных глаз, добивая жертву. Юноша покраснел, вся кровь бросилась ему в голову. Он опустил взгляд, задержавшись на сильных ногах с удивительно правильными ступнями. Жрица, сверкая острыми зеркально-металлическими ногтями, откинула черную прядь, открывая, как перед боем, свое хмурое и прекрасное лицо.
Таис, обычно далекая от ревности, не могла перенести, чтобы одного из ее воинов при ней сгибали как тонкую веточку.
— За-Ашт, ты предложишь Ликофону еще вина? Может быть, он захочет поесть? Пойдем, — небрежно кивнула она черной жрице, которая улыбнулась бегло и снисходительно, послав молодому воину, еще один долгий, все обещающий взгляд.
Таис хотела пройти вперед, но жрица, так и не сказав ни слова, скользнула в проход и быстро пошла не оглядываясь. Только у заграждавшей коридор решетки она подождала гетеру, призывая прикованную привратницу, валявшуюся в едва освещенной нише на охапке сухой травы. Провожатая не пошла прямо в святилище, а повернула направо, в боковой ход, ярко освещенный и кончавшийся лестницей наверх. Они вышли на верхний этаж, поднялись еще по одной лестнице и оказались на веранде. Позади них высилось самое верхнее помещение без окон, с единственной бронзовой дверью огромной тяжести и прочности. Таис угадала сокровищницу и подумала, как неосторожно хранить драгоценности на высоте. Вдруг приключится пожар… Конические выступы красной плотной терракоты облицовывали стены сокровищницы и верхнего этажа.
— Что ты рассматриваешь, дочь моя? — окликнула главная жрица.
Обернувшись Таис увидела ее в кресле слоновой кости рядом с мужчиной, вероятно главным жрецом. Афинянка подошла к ней, присела на скамью, тоже отделанную слоновой костью, и поделилась своими опасениями.
— Я знаю, что ты умна, служительница Афродиты. Но и те, кто строил это святое место, не были глупцами. Весь храм состоит только из кирпичей, изразцов, плит гранита и мрамора, перекрывающих потолки. Строители сделали так, чтобы даже при намеренном поджоге ничего не могло сгореть, кроме нескольких занавесей и кресел.
Заинтересованная Таис ответила, что подобные приемы вечного строительства из одного камня она увидела в Египте. Главная жрица задала ей несколько вопросов и замолчала. Таис с высоты любовалась искусным расположением храма. В Элладе храмы строились на естественном возвышении — вершинах высоких холмов, на краю обрывов, на гребнях склонов. Поднимаясь к храму, человек возвышался сам, готовясь встретить образы богов.