— Авачинский каньон в пятидесяти милях прямо по курсу, — доложил Уэлли. — Мы по-прежнему направляемся туда?
— Да, — сказал Стэдмен.
На самом деле он уже поднял антенну и отправил радиограмму в Норфолк, сообщая о том, что «Портленд» больше не следует за «Байкалом» и даже не имеет понятия, где находится русская лодка. Есть только надежда на то, где она может оказаться.
— Бам-Бам, вы записали этот импульс?
— Так точно, центральный пост. Двести сорок три децибела. Этот гидролокатор буравит воду со страшной силой. Полагаю, каждый раз перед тем, как пустить новый импульс, приходится ждать, когда рассеются пузырьки. Знаете, что я вам скажу? Эта гуделка нажигает столько электричества, что я не хотел бы оплачивать счета.
— Бам-Бам, берегитесь вертолетов. Тот, кто управляет этим акустическим монстром, вероятно, уже знает, где мы находимся, и, возможно, поспешит поделиться этой информацией со своими дружками.
А это означает, что больше нет смысла красться бесшумно.
— Рулевой, довести скорость до десяти узлов.
Это был максимальный риск, на который готов был пойти Стэдмен.
— Слушаюсь, скорость десять узлов.
«Портленд» шел на юг в восьмидесяти милях от берегов Камчатки, зажатый между молотом китайских кораблей позади и наковальней низкочастотного гидролокатора впереди. Стэдмен рассчитывал отыскать «Байкал», снять с него экипаж и покинуть район, прежде чем молот ударит по наковальне.
Вот только бы «Байкал» оказался на месте.
В торпедном отсеке царила напряженная, наэлектризованная атмосфера винтовки с досланным в патронник патроном, застывшей в ожидании появления мишени. Но курок не может оставаться взведенным вечно. Через какое-то время даже непривычный вид четырех торпедных аппаратов с табличками «ЗАРЯЖЕНА БОЕВАЯ ТОРПЕДА» становится лишь еще одним элементом декорации.
Энглер прекрасно видел признаки этого привыкания. Подобно табличкам с грозным напоминанием, два человека, прикованные к зарядным подносам правого и левого бортов, также стали элементом декорации. Поэтому, когда при смене вахты старшина Бэбкок начал инструктировать заступающего старшину отсека, Энглер обратился к молодому торпедисту:
— Эй, Рыжий, мне нужно в гальюн.
Коротко остриженные волосы матроса на солнце выгорали до морковно-красного цвета. Сейчас, в замкнутом корпусе подводной лодки, под голубым свечением люминесцентных ламп, они приобрели более тонкий оттенок осенней листвы.
— А я тут при чем? Я только что сменился и отправляюсь пожрать.
— Так скажи своему командиру, твою мать, что я вот-вот наложу в штаны.
Рыжий вмешался в разговор старшин. Три лица повернулись в сторону Энглера, и Бэбкок, с отвращением поморщившись, кивнул.
Рыжеволосый торпедист вернулся с ключом от наручников.
— Ты подумай, как будешь вытирать задницу без рук.
— Слушай, дружище, не тяни. Пошли, поимей сердце, твою мать.
— Все зависит от тебя. Будешь вести себя хорошо, и я разрешу тебе вытереться одной рукой. Станешь козлить — ходи вонючим.
— Как скажешь. Мне руки держать спереди или за спиной?
Задумавшись, Рыжий вспомнил репутацию Энглера и сказал:
— За спиной.
Торпедист отстегнул наручники от подноса, Энглер покорно сложил руки за спиной. Рыжий с громким щелчком закрыл наручники на запястьях.
Когда Рыжий и Энглер проходили между коек «крысиного прохода», там царила мертвая тишина. Все взгляды были прикованы к наручникам на руках радиста. Если расправились с Энглером, кто будет следующим?
У молодого матроса-трюмного по фамилии Бронсон был особый интерес. Бронсон, здоровенный недалекий малый, был родом из Топики. Обычно прозвища на подводных лодках дают не сразу, но Бронсон получил его чуть ли не в первый день: Бронтозавр. Он давно лелеял мечту получить рекомендацию в школу радистов, и Энглер обещал ему помочь. Но теперь, если Энглер оказался в заднице, о школе радистов придется надолго забыть.
Гальюн на нижней палубе представлял собой крохотный закуток, отделанный линолеумом и нержавеющей сталью. Рыжий открыл дверь, предлагая Энглеру пройти вперед.
Тот, остановившись перед унитазом, развернулся, показывая скованные руки.
— Рыжий, ты не хочешь спустить с меня портки?
— Давай сюда руки. И помни, одно неверное движение — и я прикую тебя к очку и открою клапан, а когда буря дерьма уляжется, тебя будут называть Веснушчатым.
Энглер подчинился. Рыжий открыл наручники, затем застегнул одно кольцо на поручне, оставив руку Энглера свободной.
— Рыжий, ты настоящий друг, — сказал Энглер. — Я тебя не забуду.
— Сделай одолжение, забудь.
Расстегнув комбинезон, Энглер спустил его до колен и присел на корточки. Издав громкие звуки и изобразив бесконечное облегчение, он потянулся к туалетной бумаге и отмотал кусок, после чего опустил руку между ног.
Когда его рука появилась снова, вместо бумаги в ней был маленький ключик.
Рыжий рассматривал в зеркало свое усталое лицо. Что-то неладное он заметил только тогда, когда послышался громкий щелчок. Рыжий успел обернуться, и яркая, блестящая сталь наручников попала ему наискосок в лоб. Энглер нанес удар изо всех сил. Налетев на мойку, торпедист ударился головой о переборку и без звука рухнул на палубу.
— Извини, дружище, — пробормотал Энглер, застегивая одно кольцо наручников на руке Рыжего, а другое на трубе.
— Центральный пост, говорит акустик. Гидролокатор «Хвост ягненка» за кормой по пеленгу ноль четырнадцать. По моей оценке, дистанция превышает двадцать миль.
«Как раз там, где мы были два часа назад», — с удовлетворением подумал Стэдмен.
Пока что ему удавалось быть на шаг впереди. Ровно на один шаг.
— До Авачинского каньона тридцать миль, — сказал Уэлли.
Пора.
— Радист, говорит центральный пост.
— Радист слушает, — ответил лейтенант Уоллес.
— Скавалло по-прежнему на посту?
— В каком-то смысле да, — ответил Уоллес. — Если честно, она спит.
— Разбудите ее и пришлите сюда.
— Ты так ничего и не понял, да? — сказал Энглер. — Он накормил капитана снотворным, твою мать, после чего захватил власть. Тебе это нравится?
— Нет, — ответил Бронтозавр.
Голос, донесшийся из темного кубрика, прозвучал по-детски наивно.
— Тогда говори, куда ты его спрятал.
— Я хочу только вернуться поскорее домой.
— Если не скажешь, куда его спрятал, твою жирную задницу свернут на сторону.
— Говори! — крикнул кто-то. — Я слышал, один офицер сказал, что старпом ведет лодку в Россию.
— В Россию? — испуганно переспросил Бронтозавр.
— Как тебе это нравится? — настаивал Энглер. — Ты хочешь, чтобы твои родные прочитали в газетах о том, как ты передал подводную лодку врагу?
Пять человек крикнули в один голос:
— Говори!
— За дверью масляного насоса носовых горизонтальных рулей, — пробормотал Бронсон.
Энглер отвесил ему звонкую пощечину.
— Трюмное дерьмо!
Он побежал вперед, затем на среднюю палубу.
Масляный насос носовых горизонтальных рулей находился за дверцей, втиснутой прямо в переборку за двумя койками, сразу за «козлиным рундуком» и кабинетом судового писаря. Одна из коек была занята. Энглер схватил сонного матроса за руку и сбросил его на палубу. Тот начал было ругаться спросонья, но Энглер, не обращая на него внимания, забрался на теплую койку и нащупал дверцу.
Недостающая «беретта» лежала там, где и сказал Бронтозавр.
— Что ты здесь делаешь?
Схватив пистолет, Энглер развернулся.
Это был старшина Бэбкок. Он стоял в дверях залитого водой «козлиного рундука». Потоп лишил его крова, и Бэбкок перетаскивал книги и фотографии в сухое место.
— Кто тебя освободил? — воскликнул старшина.
— Вот это.
Энглер показал «беретту».
Бэбкок застыл.
— Помнишь, что я тебе говорил?
— Не делай этого, сынок.
— Я тебе не сынок, папаша.
Энглер нажал на спусковой крючок, взводя курок. Второе нажатие на крючок — и раздался громкий хлопок выстрела. Бэбкок отлетел назад в «козлиный рундук», взмахнув руками, тщетно пытаясь ухватиться за переборку. Он упал на палубу, оставляя ярко-алый след.
— Что… что… — воскликнул полностью проснувшийся матрос. — Ты убил старшину!
— Болван, он работал на врага. — Энглер склонился над Бэбкоком. Глаза старшины были раскрыты, губы шевелился, но из продырявленной груди вырывался лишь хриплый свист. — Я держу свое слово.
— Энглер!
Радист обернулся к моряку.
— Несколько долбаных офицеров подняли бунт и арестовали командира, а теперь они ведут корабль в Россию. Я этого не допущу.
— В Россию?
— В Сибирь. Ты со мной или ты тоже предатель, твою мать?
Матрос не отрывал взгляд от пистолета.
— Я с тобой.
Бам-Бам не слышал выстрел, но от системы слежения за собственными шумами «Портленда» этот звук, естественно, не укрылся. Однако сейчас, когда изувеченная лодка шла со скоростью десять узлов, смятый нос скрипел и дрожал, громкий хлопок стал лишь одним из тысячи новых незнакомых звуков, с которыми приходилось иметь дело системе.
А теперь к тому же еще вернулись вертолеты.
— Центральный пост, говорит акустик. Гидролокатор «Хвост ягненка» по пеленгу ноль пятнадцать, дистанция двадцать тысяч ярдов. Он находится выше слоя температурного скачка.
— Рулевой, снизить скорость до шести узлов, — приказал Стэдмен.
Вертолеты слишком близко, и незачем, шуметь больше необходимого.
— Центральный пост, говорит акустик. В воде второй гидролокатор. Пеленг триста пятьдесят, дистанция двадцать две тысячи ярдов. Этот ниже термоклина.
Буйки работают вместе, направляемые мощным наземным гидролокатором. Рано или поздно они обнаружат «Портленд». А вертолет движется значительно быстрее подводной лодки; от него не убежать.
— Авачинский каньон прямо по курсу, — доложил Уэлли.
Сняв микрофон, подключенный к подводному телефону, Стэдмен протянул его Скавалло.