нялась во всех уголках мира, целые города и страны исчезли с лица Земли, народы вынуждены кочевать по временным лагерям, а в мобильных госпиталях борются инфекциями, порожденными антисанитарией, мы с вами осознали, что для выживания нам необходимо вернуться к единовластию, сильной руке и непререкаемому авторитету.
— Мы вас полностью поддерживаем, — произнесла голограмма Тимура Унарова.
Сибиряк, как всегда сидевший у стены возле Василия Павловича, бросил взгляд на адмирала. Голограмма покачивалась — в океане был сильный шторм. Тимур спроецировал свои регалии, и теперь вся грудь на кителе была усеяна орденами и медалями.
— Я знаю, — кивнул Титов. — Вам, адмирал Унаров, отдельное спасибо. Без вас мы не смогли бы осуществить задуманное. Вы будете представлены к награде, как только подготовят все официальные документы.
Тимур встал, отдал Главнокомандующему честь.
— Значит, парламент назначил вас Верховным? — спросил один из генералов, которого Сибиряк видел здесь впервые.
— Именно так. Верховным Главнокомандующим Вооруженными силами Российской Федерации, — Титов вздохнул. — Теперь я несу личную ответственность за судьбу страны, и ваша поддержка мне жизненно необходима.
Голограммы отключались одна за другой. Присутствующие тоже ушли собирать вещи в дорогу. Сибиряк выходил последним.
— Постой, Сибиряк, подойди сюда, — попросил его Титов.
— Товарищ Главнокомандующий? — Сибиряк подошел к окну. Они с Титовым встали рядом и смотрели через оконное стекло. На улице суетились военные. Они готовили грузовики в путь: грузили андроидов всех серий, закатывали в кузова боевые роботы-колеса.
— Ты говорил с дядей? — спросил Титов.
Сибиряк кивнул.
— Он в больнице, в Москве, не отходит от Туяры ни на минуту.
— Я знаю. Меня интересует другое. Все мои люди должны в ближайшую неделю поехать со мной в Москву, и от тебя мне потребуется услуга.
Сибиряк согласно кивнул.
— Вы с генералом Ли и Четверкой останетесь здесь. Встретите поезд с грузом из Пекина.
— А что за груз? — спросил Сибиряк.
— Увидишь. Поезд прибудет завтра утром на станцию Нижний Бестях, потом его перенаправят сюда, по новому железнодорожному полотну. Ты, Четверка и Никки должны организовать прием груза и проследить за его размещением.
— Почему я? — поинтересовался Сибиряк. — Я просто летчик.
— Ты не просто летчик. Мы с твоим дядей много лет служим вместе, ему я доверяю, как себе. И тебе тоже доверяю. Да, в армии каждый должен заниматься своим делом, но доверенным лицам я часто поручаю разные задания.
— Так точно. Конечно, я все сделаю, товарищ Верховный Главнокомандующий.
Сибиряк вышел из кабинета. В коридоре его ждали Ай Пи и Четверка. Теперь он часто видел их вместе. Четверка пребывала в хорошем настроении.
— Мне уже поступило распоряжение, — сказала она. — Мы с тобой отвечаем за груз из Китая. Не знаю, что там, но я рада, что наконец займусь делом.
Они вышли на улицу.
— Как Туяра? — спросила Четверка.
— В тяжелом состоянии. Когда дядя включил свою голограмму, я едва его узнал. Он очень плохо выглядит.
— Все будет хорошо. Туярой занимаются лучшие врачи страны.
— Будем надеяться. Перед вылетом Антон сделал ей предложение.
Четверка засмеялась.
— Ну и как после такого события она могла погибнуть? Да я бы восстала из мертвых, лишь бы примерить свадебное платье!
Сзади хихикнули. Сибиряк обернулся. К карьеру они шли втроем. Ай Пи, он и Четверка.
— Это что за звук? — удивился Сибиряк.
Четверка радостно подмигнула ему.
— Я хотела, чтобы мы остались наедине, когда ты узнаешь кое-что. Это будет нашим секретом, идет?
Сибиряк остановился, как вкопанный, осененный догадкой.
— Ай Пи! — только и мог выдохнуть он.
— Надеюсь, ты не злишься. Я знаю, что меня не для этого приставили к тебе и…
Сибиряк обнял Ай Пи, не дав ей договорить.
— Ну дела! — Он повернулся к Четверке. — Я не думал, что вы обе решитесь на такое.
Они долго бродили по берегу озера. Солнце пряталось за облаками, холодный ветер шевелил проклюнувшуюся траву. Снег сошел окончательно, и в лужицах проталин отражалось перевернутое небо.
Сибиряк и андроиды проводили взглядом самолет Титова. После совещания тот отбыл в Москву, и теперь Сибиряку показалось, что здесь, в Мирном, он остался за старшего. Конечно, это было не так, но Главнокомандующий ясно дал понять, что рассчитывает на Сибиряка и, подумав об этом, Сибиряк невольно расправил плечи.
В темноте
Вечером он наконец решился проведать Артура. Радость за Четверку и Ай Пи придавала ему сил, и Сибиряк чувствовал, что в состоянии выдержать этот визит.
Дверь открыла Леда. Андроид шестой серии, приставленный к Артуру, расставляла чай и печенье на подносе.
— Я думала, ты никогда не придешь, — вздохнула Леда.
— Как он? — спросил Сибиряк.
— Да все так же. Мычит, иногда совсем расстраивается, наверное, вспоминает что-то. Я стараюсь его успокоить.
Она взяла чайник с подноса, налила чай в чашку и вставила трубочку. Осторожно поднесла трубочку к губам Артура и подождала, пока тот начнет пить.
Сибиряк принюхался.
— Таежные травы?
— Ага, — кивнула Леда. — После такого чая он хорошо спит, не ворочается.
Сибиряк опустился на табурет возле инвалидного кресла, в котором сидел Артур.
— Привет, приятель, — сказал он по-английски и положил руку ему на колено. Теплый плед, которым Леда накрывала ноги Артура, колол ладонь Сибиряка. Артур чуть поднял голову, посмотрел на Сибиряка исподлобья, промычал что-то.
— Как твои дела? — поинтересовался Сибиряк.
Леда неодобрительно хмыкнула.
— Зачем ты спрашиваешь? Он же не ответит, — строго сказала она.
— Мне казалось, ему нужно общение, — начал оправдываться Сибиряк.
— Нужно. Но у тебя есть другой способ «поговорить» с ним, — пальцами она изобразила кавычки.
Сибиряк опустил глаза.
— Да, но… Я боюсь узнать, что Артур винит во всем меня, — пробормотал он.
— А ты не бойся, — со знанием дела заявила Леда. — Люди эгоцентричны. Нам вечно кажется, что мир наших знакомых вертится вокруг нас, а это вообще не так. Я подозреваю, что Артур о тебе особо не думает, и уж точно тебя ни в чем не винит. Загляни в его душу, и ты поймешь, что я права.
Сибиряк потянулся к Артуру, взял его руку в свою. Рука была бледной, холодной, и Сибиряк представил, как согревает ее своим теплом.
***
Сибиряк погружался во мрак. Скоро даже воспоминания о свете показались ему обманом. Он чувствовал, что парит в воздухе с открытыми глазами, но ничего не различал в кромешной тьме. Душа Артура была как дно Марианской впадины: ни луча света, ни искры надежды, и будто тонны воды давили Сибиряку на грудь. Ему было трудно дышать. На черном фоне вдруг появились золотые точки. Золотые круги размером с ноготь задвигались. «Светляки», — предположил Сибиряк и протянул к ним руку. Светляки закружились вокруг его пальцев, выхватывая из темноты один за другим указательный, большой, безымянный, мизинец. И танцевали, являя свету лишь малую часть Сибиряка, но и этого слабого свечения ему было достаточно, чтобы ощутить надежду. Эту надежду дала ему душа Артура. Они оба сейчас чувствовали одно и то же, вместе парили в сумраке одной души, слившись в единое целое.
Светляки приблизились к лицу Сибиряка. Он видел их крохотные глазки, которых ни за что не разглядел бы в реальности, но сейчас его глаза были глазами души. Черные горошинки разглядывали Сибиряка, бесстрастно, как порой смотрели на него глаза Артура, если тот поднимал голову к своему другу. Сибиряк улыбнулся, и свет десятка маленьких брюшек замерцал. Он снова поднял руку, чтобы дотронуться до одной из букашек, но светляки в испуге разлетелись кто куда. Они повисли во мраке над головой Сибиряка, как звезды в небе, и теперь там были тысячи светящихся насекомых, застывших где-то сверху над парящим в пустоте Сибиряком. Мрак понемногу рассеивался, как бывает если в ночном небе появляется луна. Сибиряк посмотрел вниз — просветлевшая бездна уходит в бесконечность. Сибиряк позвал Артура, но тот не откликнулся. Казалось, Артур забыл все слова на свете, вычеркнул их из своего сознания. Зачем? За ненадобностью. Сибиряк понял это, ведь все было так очевидно. После того, что произошло с матерью Артура, с его отцом, после того, что Артур сделал с Тобиасом, после того, как он потерял Эмму, единственную девушку, которую любил, ему нечего было сказать этому миру. И он замолчал, как смолкает оркестр, когда концерт окончен и зрители разошлись.
— Твой голос нужен мне, — ласково сказал Сибиряк. — Я ждал тебя тридцать лет. Может быть, Эмма еще жива, и, если ты заговоришь, мы непременно найдем ее. Вместе. Мы все исправим. Клянусь тебе.
Ему отчаянно хотелось, чтобы Артур произнес хоть что-нибудь, снял с него груз вины, который Сибиряк сам на себя взвалил. Он снова посмотрел на небо. Светляки, ставшие звездами, падали вниз. Один за одним, тысячи светящихся точек валились с небосклона и гасли на полпути. Артур хранил молчание, ему было все равно. Он жил в своей тьме, а надежда зажигалась в нем и росла, превращаясь в тысячи огней, но вскоре гасла.
Сибиряк не хотел уходить ни с чем, тяжесть давила ему на сердце все сильнее. Он попробовал сделать глубокий вдох, но почувствовал лишь боль в груди. Он зажмурился от боли, а когда открыл глаза, перед ним в пустоте парило дерево. Его ветви без листьев поросли колючками. Он коснулся ветки, на которой висело круглое гнездо, и внутри раздалось пение птицы. Сибиряк узнал эту мелодию, песню стеклышек, что качаются на деревьях. Так звучал сад на Норт-Бразер, сад, украшенный Эммой. Чистый перезвон, музыка ветра и разноцветных осколков. Из гнезда выглянул ткачик. Он испуганно посмотрел на Сибиряка и спрятался в своем убежище. Сибиряк дотронулся до круглого гнезда — на ощупь он понял, что оно свито из белых волос Эммы.
— Что бы тогда ни случилось, мы были счастливы на острове, — прошептал Сибиряк.