Но сперва они, Карташ и костровой, выстрелили одновременно. «Вот у кого оказался мой пистолетик!» Из разжавшейся ладони азиата вывалился табельный «Макаров» Карташа.
Некогда было предаваться запоздалым страхам: «Если б он взял чуть левее, если б успел шмальнуть второй раз». Карташ метнулся вперёд, держа азиата на мушке, наклонился над костровым, проверил…
Мёртв.
Всё. В голове гудели колокола. На ватных ногах он направился к Болеку. Только теперь в пальцы будто вонзились тысячи иголок – восстанавливался ток крови.
Чёртов «археолог», припадая на левую ногу, вышел на освещённый пламенем пятачок, склонился над Шурупом. А Карташ вытащил заточку из-за голенища сапога мёртвого Болека и ею перерезал верёвки на руках и ногах Маши, потом освободил от верёвок руки Гриневского. На всякий случай, по въевшейся за время службы привычке, отпихнул трофейное оружие подальше от Таксиста. Таксист понимающе хмыкнул под нос, но промолчал.
Дочурка «хозяина» Топтунова, на ходу запахиваясь дрожащими руками, подошла к трупу Болека и несколько раз с силой пнула его в бок, всхлипывая при каждом ударе. Карташ оттащил её в сторонку, приговаривая утешительно: «Ну, ну, хватит, девочка, всё кончилось, успокойся…»
Наконец Маша уткнулась лицом ему в шею, прошептала бессильно: «С-сука…» – и приглушённо зарыдала.
– Закопать бы надо, начальник, – угрюмо бросил Гриневский, деловито роясь в карманах азиата.
– Зачем? – сказал Алексей. – Таёжное зверьё быстро избавит лес от этой падали.
– При чём тут зверьё. Не по-людски как-то…
– Так они нелюдями и были. А Фрол – это кто есть таков?
– Я ж шантарский, – усмехнулся Таксист. Кто ж Фрола не знает в нашем городишке…
– А неплохо мы сработали, чисто, не хуже «Рысей»… – Гена отошёл наконец от Шурупа, морщась и хромая, подошёл к костерку, сел, откинулся на валун.
Суперменский видок его малость потускнел с момента последней встречи. Брезентовая куртка порвана на плече, через всю щёку тянулась длинная, подсохшая царапина, в растрёпанных волосах застряли иголки. Левая нога, прямо поверх штанины, была перетянута уже загрязнившимся, распушившимся бинтом, сквозь который проступало тёмно-красное пятно.
– Что с отцом? – глухо спросила Маша.
– Не знаю, – помолчав, угрюмо сказал «археолог». – Хотя надежды, честно признаюсь, никакой. Я не успел. Хотел – но не успел. А когда уже началось… – Поправил повязку на ноге. – Меткие, черти, еле ноги унёс… – И вдруг цепко глянул на Гриневского:
– Ну что, Таксист, отстал от своих дружков?
– Они мне не дружки, – быстро отрезал Гриневский. – А я тебе не Таксист.
– Ишь как перевоспитался быстро… Не крысься, не крысься, теперь-то уже всё равно…
– Уходить отсюда надо, – вставил своё слово Карташ. Трофеи обнадёживали: два «калаша», плюс два запасных магазина, плюс «Макаров»…
Плюс ещё какие-нибудь хитрушки наверняка у лжеархеолога припасены. – Мало ли ещё какие гости на огонёк заглянут.
– Вряд ли, – возразил Гена. – Вся толпа в Парму поскакала. Ох и весело там сейчас…
– Мой отец остался там, – очень, слишком уж спокойно сказала Маша, отстраняясь от Алексея, поворачиваясь к Гене. – Ты понял это? Ты меня в эту херню затащил и теперь говоришь – весело?!
– Так, стоп, – Карташ встал между ними, взял Машу за руки, хотя и самому сил нет как хотелось заехать «аспиранту» промежду глаз, – драки после танцев. И так вчерашняя ночка была ещё та, так ещё и сегодня приключений подвалило… Давайте присядем и разберёмся, без недомолвок и вранья. Нам ещё выбираться отсюда.
– Я здесь не останусь, – сказала Маша.
– И не надо. Уйдём отсюда вдоль по ручью, выйдем из распадка – там и заночуем.
– Я не смогу заснуть…
– А вот это, дорогая, – нарочито зло сказал Карташ, – уже твои проблемы. Хочешь – не спи, хочешь – здесь оставайся. Нам надо добраться до станции и под случайную пулю не угодить, это доходчиво? И я помирать в тайге из-за капризов всяких там городских штучек не намерен. Агент КГБ, тоже мне… Соплячка!
Ага! Похоже, он добился желаемого. Машка вскинулась, оттолкнула его, отвернулась, двинулась к костру. Ничего, позлится и перестанет, зато позабудет про все эти интеллигентские мерехлюндии насчёт «не могу», «не справлюсь»…
– Лёша, сокол мой, не в службу а в дружбу, – нейтральным голосом сказал Гена, – вон там, за выворотнем рюкзачок у меня припрятан, принеси, будь ласков.
– Ну ты, археолог, совсем обнаглел, – подай, принеси… – покачал головой Алексей. Но просьбы выполнил.
Принеся тяжеленный вещмешок, – камни он там таскает, что ли? – Карташ присел возле раненого и участливо, едва сдерживая гнев, спросил, кивнув на повязку:
– Во время раскопок поцарапался?
– Типа того, – ответил Гена, развязывая шнуровку на мешке.
– А я и не знал, что Контора Глубокого Бурения ещё и археологией занимается…
Гена быстро глянул на него.
– Догадался? Как, позволь спросить?
Алексей пожал плечами.
– Да элементарно. Потому что чушь это всё – наисекретнейшая какая-то ферма посреди болот, подрыв мировой торговли соболями, мент в шкуре археолога… детский лепет и романы про майора Пронина. Там, в Шаманкиной мари, что-то другое, так ведь?
– Да… – нехотя признался «археолог». – Совершенно другое. И гораздо страшнее… Про Машу тоже догадался?
– Только что, – сказал правду Алексей, на Машу не глядя. И что-то неприятно кольнуло у него в груди. – Сама проговорилась – ты её в эту херню затащил. И потом, у неё какой-то «маячок» был, а ты нас каким-то манером посреди тайги нашёл. Так что трудно не сопоставить. Мата Хари, блин. Доктор Зорге в юбке…
– Лёша, я…
– Помолчи, – излишне грубо оборвал её Карташ. – А ты продолжай.
– Красиво, ублюдки, придумали, что и говорить, – невпопад сообщил Гена и откинулся на мшистый туф. – А я купился, дур-рак… Пугач-то всех убедил, что хочет власть передать Баркасу, под это дело и водкой затарился… На фиг ему Баркас этот не нужен был – ему надо было с зоны слинять, и не через пять дней, а раньше…
– Знаю.
– Таксист раскололся?
– Ну.
– Баркаса, кстати, первым и шлёпнули.
Гена вынул из бокового кармашка мешка несколько одинаковых пластмассовых коробочек, выбрал с синей сигнатурой, приставил к раненой ноге, сжал. Коротко пшикнуло.
– Обезболивающее, – объяснил он. – Есть, кстати, транквилизаторы и стимуляторы. Никому не требуется?
– Я лучше другого стимулятора выпью, – проворчал Гриневский и наклонился над упавшей набок крышкой от термоса – в ней ещё оставался чифирь. Поднял, подул, отхлебнул.
– Но как Пугач сумел сгоношить весь народ на прорыв? – спросил Карташ.
– А ему и гоношить особо не надо было, – грустно улыбнулся Гена. – Водочка-то не простая была…
Алексей вспомнил лицо Лупня, бегающие глазки недавних «гостей»… и его осенило:
– С добавкой какой-то химической?!
– Молодец, соображаешь. Я тоже это понял, только слишком поздно. Какая-то отрава, вызывает стремительный выплеск неконтролируемой агрессии – так что Пугачу оставалось только направить эту агрессию в нужное русло…
Карташ представил себе, как в сумерках гонцы разносят по баракам гостинцы от Пугача, как зэки выпивают и… Он поёжился. А ведь замешкайся ты, браток, в клубе, и быть тебе растерзанным на мелкие клочья.
– Но зачем?!
– Это ты у него спроси, – Гена зло кивнул на Гриневского.
– Я не знаю, – покачал тот головой, прихлёбывая. – Я уже говорил… Знаю только, что Пугач собрал здесь, на зоне что-то типа уголовного спецназа – обученных бойцов, ну, которые в горячих точках были, раньше в какой-нибудь там «Альфе» служили, ещё что-нибудь. Некоторых даже специально сюда переводил с других лагерей. Ему, короче, нужен был отряд, чтобы с ним именно сейчас и именно отсюда уйти незаметно. А как ещё семерым угловым можно было с зоны уйти незаметно?
– И ты тоже, что ли, спецназовец? – фыркнул Карташ. – Знаменитый сербский полевой командир Йобан Всрачану?
Гриневский лишь пожал плечами и вновь склонился над крышкой.
– Они туда рвутся. К Шаманкиной мари, – тихо сказал «археолог».
– Давайте уйдём отсюда… – прошептала Маша.
Глава четвёртая.Во глубине сибирских мхов
29июля 200* года, 01.48.
Наверное, это как-нибудь объяснимо с точки зрения психологии и какой-нибудь там физиологии, но едва они нашли новое место для стоянки, возле начала распадка, у устья ручья, едва перекусили концентратами из «аспирантского» мешка, как Маша тут же провалилась в глубокий, спокойный, прямо-таки младенческий сон, словно не она только что едва не погибла от заточки накаченного наркотиком уркагана. У троих же оставшихся сидеть возле костра беглецов сна не было ни в одном глазу. Хотя поспать ох как не мешало – учитывая, сколько им ещё предстоит топать до станции.
Над ручьём стлался туман, мерно клокотал далёкий лягушачий хор, изредка взбулькивала рыба. В таёжной чаще давешний ручеёк теснился в обрывистых берегах, временами превращаясь чуть ли не в речку; нырял под коряги, подмывал корни вековых елей, разделялся мизерными островками на микроскопические протоки, закручивался водоворотами.
Гена и Гриневский говорили по очереди – сначала неохотно, но когда поняли, что только совместно могут нарисовать общую картину, то разошлись, дополняя друг друга и уточняя детали. Карташ же всё больше слушал – и в голове его наконец стала выстраиваться та самая мозаика, стройная, в которую вписывались все загадки, странные события последнего года и необъяснимые, на первый взгляд, факты.
В самом деле, не было никакой соболиной фермы в Шаманкиной мари. А есть там нелегальный платиновый прииск – по отрывочным сведениям, неимоверно, несказанно богатый.
Кто и когда его открыл – неизвестно, однако достоверно, что он вовсю разрабатывался до самого недавнего времени. Платина превращалась в доллары, доллары уходили за бугор и там оседали – непонятно на чьих счетах.
А вкалывают на прииске рабы. Иначе говоря, примитивно похищаемый по окрестным городам и весям рабочий материал – мужчины, женщины, подростки – желательно из тех слоёв населения, кого не кинуться разыскивать с собаками и вертолётами, но который способен к физическому труду. Материал сей эксплуатируется на выработке до полного износа, а затем уничтожается. Просто, дёшево и удобно.