Все это произошло так неожиданно, что я вначале ничего не понял. Серый ком ударился о веер-хвост и взмыл в небо. Это был ястреб-тетеревятник. Глухарь убрал со спины веер и зашагал к лесу, зорко наблюдая за небом.
Я слышал от охотников о таких поединках, но видел впервые. Ястреб описал круг и опять спикировал на глухаря. А тот замер на месте. Ястреб уже рядом, вытянул когти, чтобы вонзить в спину глухаря. Сейчас произойдет страшное. Но глухарь точно исчез. Там, где он стоял, был черный блестящий круг с белым пятном на кромке, это виднелись перья подхвостника.
Ястреб скользнул когтями о перья хвоста и взлетел над яром.
— Поел, разбойник, — смеется Авдо.
А мы уже в нескольких шагах от глухаря. В его черных глазах застыл ужас. У него мощный клюв. Казалось бы, глухарь одним ударом этого клюва может убить ястреба, который по сравнению с глухарем весит раз в десять меньше. И тем не менее ястреб сильнее этой огромной птицы.
А глухарь спешит к лесу. На нас не смотрит, все внимание его приковано к небу, в котором мечется ястреб. Меня всегда поражала длина хвоста глухаря, особенно хорошо его размер виден во время полета. Я думал, что такой длинный хвост-руль нужен только для полета между деревьями. И на небе. Оказалось, что это еще и защита от пернатых хищников, своеобразный щит. Ястреб убивает птицу не грудью, а наносит смертельную рану на спине когтем, и птица падает. А тут коготь проходит между перьев хвоста, а до спины глухаря не достает.
Ястреб набирает высоту и стремительно мчится к глухарю. Нервы мои не выдержали. Я вскинул ружье. Выстрелил. Ястреб ударился о стену яра и скатился к воде в двух шагах от глухаря.
Глухарь беспокойно крутит головой, не поймет, что же случилось. Затем срывается с места, бегом поднимается в конце яра на залавок и скрывается в лесу.
— Страсть как напугался, — смеется Авдо. — Теперь весь день на небо заглядывать будет.
Глава 3
Авдо жарит шашлыки. Рожни-веретена делает из тальникового прута, на них насаживает куски тайменя, посыпает их перцем, солью, мелко нарезанным луком и ставит к костру. На это у нее уходит не более десяти минут. В прокопченном котелке варится уха.
С шашлыков на угли капает жир. Воздух наполняется запахом жареной рыбы. В желудке просыпается голод. Нет в мире лучшего блюда, чем шашлык из тайменя. Костер разводится из березовых и тальниковых дров. Вместе с дымом шашлык пропитывается запахом березы и тальника. Этот букет запахов придает мясу своеобразный вкус. Если ты не едал сибирского шашлыка из тайменя, не знаешь всей прелести таежной жизни.
Ожидая завтрак, я настраиваю спиннинг: ставлю блесну покрупнее, на «байкалку» рыбачить невозможно — окуни одолевают. Иной с вершок величиной, а все равно хватает.
Авдо косится на спиннинг. Она иногда часами сидит на берегу и смотрит, как я рыбачу. Когда цепляется крупная рыба, Авдо покачивает головой, на ее лице удивление и какое-то детское любопытство. Она никак не может поверить в то, что рыба ловится на блестящую железку.
— Совсем без мозгов рыба, — говорит она, когда я поймал первого тайменя.
С этого времени рыба у Авдо потеряла всякое уважение, ведь она привыкла иметь дело со зверями, да такими, как соболь, а его так просто не возьмешь. Но к спиннингу относилась серьезно, как к ружью.
— Сегодня я тебя буду учить рыбачить спиннингом, — говорю я Авдо шутя.
— Однако, попробовать можно, — несмело отвечает Авдо.
Выходим на берег. Я рассказываю Авдо, как надо делать взмах, как тормозить катушку. Она кивает. Берет спиннинг, взмахивает. Я боюсь, что будет «борода». Блесна летит кверху и как-то винтом, но падает удачно.
— Теперь сматывай леску, — говорю я.
Авдо вращает катушку. Рывок!
— Кто-то поймал! — испуганно кричит Авдо.
— Тяни!
— Бойё, возьми свою удочку!
У Авдо округлились глаза, и она не знает, что делать со спиннингом, смешно топчется на месте и умоляюще смотрит на меня.
— Тяни!
И вот у берега бьется шука. Авдо пятится. Щука срывается. Авдо сунула мне спиннинг и облегченно вздохнула.
— Совсем какая-то сумасшедшая рыбалка.
— Ты еще попробуй.
Авдо машет руками.
— Ты што, бойё. Пускай в баню идет твоя рыба…
В полдень на небо набросило тучи, подул ветер, а к вечеру пошел дождик, мелкий и нудный. Я облачился в плащ и пошел на косу покараулить гусей. Присел на замытый в песок ствол дерева и от нечего делать закурил.
Время тянулось медленно. В темном небе, попискивая, пролетали табунки куликов. С шумящим свистом проносились утки. Я не успевал даже увидеть их. А дождь моросил, монотонно шуршал о мой плащ.
Но вот до меня донесся крик гусей. Их караван шел над рекой, быстро приближаясь ко мне. Молодые гуси кричали беспокойно и нетерпеливо, требуя остановки. Вожаки гоготали громко и отрывисто, успокаивая стаю.
Прошло несколько секунд, и все вокруг наполнилось разноголосым криком птиц. Я услышал тугие взмахи крыльев и поскрипывания, будто кто-то шел по картофельной муке. И в тот же миг над головой увидел тени.
Не целясь, я два раза выстрелил по теням. Вслед за выстрелами два тяжелых удара раздались за мной. Испуганный многоголосый крик оглушил меня.
Я подобрал гусей и положил возле дерева. На выстрел прибежал Орлик, понюхал птиц и ткнулся головой мне в колени. Я потрепал его по загривку.
— Вот так стрелять надо, — хвалился я ему.
Я радовался, и этому была причина. Я днем просто оскандалился перед Авдо. Мы сидели у костра, и она первая заметила стаю гусей, которая низко летела над лесом.
Я схватил ружье. И когда птицы подлетели, я выстрелил дуплетом. Один гусь упал. Стая с перепугу сбилась в кучу. Я успел перезарядить ружье и выстрелил по этому живому кому. Казалось, ни одной дробине пролететь мимо гусей некуда было. И тем не менее я промахнулся.
— Однако, бойё, клюку тебе дать надо, — проводив взглядом птиц, проговорила Авдо.
И вот теперь я оправдался. Но Авдо не забыла моей оплошности. Когда я принес гусей, она посмотрела на них и сказала:
— Где это тебе бог дал пропащих гусей? Поди, Орлик задавил?
Такая уж Авдо. Не могла она без шутки.
Глава 4
Домой мы вернулись на шестой день. На берегу нас встретили мама с Федей. На матери длинное темное платье, голова покрыта платком. Глаза ее светятся радостью.
— Как порыбачил, сынок? Как поуточил? — спрашивает мать.
— Спасибо, мама, не жалуюсь.
— А ты чем эти дни занимался? — спрашиваю Федю.
— Ондатру ловил.
Федя старается держаться солидно. За пять лет он вытянулся, повзрослел.
— Вчера глухаря принес, — говорит мать. Она рада, что внук уже стал охотником. — Такого матерого никогда не видела.
— Лиственничный, — смущенный похвалой, уточняет Федя.
Лиственничными здесь называют глухарей, которые достигают особенно крупных размеров.
— Где ты такого отыскал? — спрашиваю Федю.
— За озером, в наволоке. Минутка облаяла. Я этого глухаря еле приволок.
С Валентином топим баню. Валентин только что вернулся из больницы после операции, в тайгу не пойдет. Очень жалею об этом. Охотник он добрый.
— Пропала осень ни за понюх табаку, — грустно говорит Валентин.
Испокон веков таежники ждут осени с большим нетерпением. К ней готовятся с такой же тщательностью, как пахари к уборке хлеба, потому что охота кормит этих людей. А еще она приносит большое моральное удовлетворение. Если тебе удастся спромышлять медведя или особенно ценного соболя, об этом будут говорить годами и относиться к тебе с уважением. А своим достоинством охотники дорожат.
Приходят Андрей с Михаилом. Андрей в белоснежной рубашке, брюки отутюжены. Он сграбастал меня в объятия.
— Да ты мне все кости переломаешь, медведь эдакий, — говорю я.
— Да и тебя тоже бог силенкой не обидел, — смеется Андрей.
Мне протягивает руку Михаил. У него, как и пять лет назад, пышные усы и курчавая рыжая бородка. Защитного цвета рубаха с большими карманами расстегнута, ношеные брюки небрежно заправлены в сапоги.
Мужики рассаживаются вокруг стола.
На этот раз в тайгу я иду с Андреем и Михаилом. Это меня волнует. Они всю жизнь провели на охоте, и осрамиться перед ними недолго. Правда, я теперь числюсь в охотниках-любителях, то есть считаюсь чем-то средним между горожанином и таежником. Вот это среднее-то меня больше всего и угнетает. Уж лучше быть ничем, чем оказаться в положении «ни в городе Богдан, ни в селе Селифан». Придется не жалеть силенок. Надеюсь только на одно — что прежний опыт, сноровка помогут мне встать вровень с охотниками.
— Где это тебя не видно было? — спросил Валентин Андрея.
— Сохатить ходил. Да ружье подвело. Патроны отсырели.
— А я рыбачил, — говорит Михаил. — Две бочки сигов наловил. Пришел за вами, на жареху пойдемте.
— А таймень будет? — спросил я.
— Ты погромче говори, я на уши туговат. В лесу в прошлом году были, приболел немного, так, самый пустяк, всего два дня пролежал, и, на тебе, с ушами что-то сделалось.
— Грипп, — проговорил Андрей. — Врачей-то с нами нет. Да и порошки забыли с собой взять. Вот и дало осложнение…
— А как же ты охотишься? — невольно вырвалось у меня. — Без хорошего слуха в тайге не обойтись.
— Всяко приходится выкручиваться.
— А он нюхом берет, — посмеивается Андрей, — не хуже любой собаки. Соболя за версту чует.
— Не морочь голову человеку, Андрей, — добродушно останавливает его Михаил. — Три собаки с собой беру. Две белку ищут, а одна на поводке. Залают собаки, та, что на поводке, дернет, отпускаю ее и иду следом.
— А если соболя угонят собаки да еще где-нибудь в стороне перехватят след?
— Ищу собак. Сделаю по лесу круга два-три и найду след. Приходится и терять собак. Думал плюнуть на все, но подойдет осень, места себе не нахожу, в тайгу охота.
От порога, махнув рукой, меня позвал Федя. Я вышел из дома. Мы с Федей обошли амбар, возле стены в капкане крутился колонок. Когда мы подошли ближе, он зло оскалил зубы и затрещал.