Через день мы, наконец, подошли к вехе-гнилушке, которую поставили во время осеннего, самого первого маршрута. Теперь съемка вокруг острова Октябрьской Революции замкнулась, и ее можно было считать законченной. До дома по прямой, по морскому льду, осталось около 40 километров, а по берегу, через мыс Серпа и Молота, — вдвое дальше. И хотя ехать сейчас по льду рискованно, все же решили следовать этим путем.
Но и этот путь оказался не из легких. Местами приходилось идти чуть ли не вплавь. Измученные собаки падали одна за другой, и поднять их не было возможности. Лежали как мертвые, а некоторые, может быть, и действительно были уже мертвые. Разбираться не было времени, упавших отпрягали и следовали дальше. Кое-как, с трудом прошли все же 14 километров и стали лагерем среди скопления старых полуобтаявших многолетних торосистых льдов, которые при вскрытии ломает не сразу. Продовольствие на исходе, отдали собакам три последние банки пеммикана и не пожалели одну свою. У нас осталось только три четверти банки пеммикана, кружка риса и керосин в примусе. Галеты и сахар кончились еще неделю назад.
Погода ухудшилась. Туман такой, что в двух шагах ничего не видно, приходилось стоять и выжидать. Через два дня северный ветер отогнал воду со льда к югу, туман рассеялся, и мы увидели остров Средний из архипелага Седова, до него было километров 20. Запрягли оставшихся собак и пошли прямо к острову, с трудом перевалили через него и 20 июля к вечеру были дома. Нас встретили с распростертыми объятиями. По радостным восклицаниям и суетливой беготне чувствовалось, что товарищи нас заждались, может быть, считали погибшими, так как все назначенные сроки возвращения давно миновали. Лед за островом с мористой стороны еще стоял, но западнее его уже не было. Вовремя мы вернулись.
Помылись, побрились и сразу приобрели культурный вид. Собаки лежали пластом, не поднимая голов, ничего не ели, хотя мяса было вдоволь. Если бы наш путь затянулся еще на два-три дня, то пришли бы мы без собак. У северного края острова Голомянный на север и северо-запад виднелось открытое море. По сообщению Журавлева, там много морского зверя. В августе море начало вскрываться и у нас. Работы много, надо выполнить инструментальную съемку нашего острова, провести месячные приливо-отливные наблюдения, заложить долговременные нивелирные репера, сделать полную переборку грузов. Ушаков с Журавлевым озабочены заготовкой мяса для собак. Хотя среди старых собак, годных для езды, осталось не более половины, зато появилась смена — 16 щенят, родившихся весной у двух сук. Журавлев в двери амбара, где хранилось мясо, проделал маленький лаз, чтобы щенки в любое время могли туда забираться и кормиться. Росли щенки очень быстро.
Охотники приехали с Голомянного, чтобы немного передохнуть. Убили семь медведей, восемь морских зайцев, три нерпы. Около берегов появились большие стаи мелкой рыбешки — сайки (полярной тресочки). Мы наловили ее целое ведро и сварили отличную уху. В начале сентября сильным северным ветром и волнением поломало льды вокруг нашего острова, теперь везде открытая вода. В погоне за сайкой появились стада дельфинов-белух, для которых сайка здесь — основной вид корма. Следуя за ней, белухи шли вдоль берега, огибая мысы и заходя в бухты. Этим и воспользовался Журавлев. В то время, когда белухи высовывались из воды, чтобы перевести дыхание, он азартно палил в них, стоя на верху мыса нашего острова. Мы с Ходовым сидели с гарпунами в шлюпке наготове, чтобы сразу же подхватить убитого зверя и прибуксировать к берегу, не дав ему затонуть.
В общей сложности добыли 14 белух, что составило около 5 тонн мяса; вместе с медведями, зайцами и нерпами это количество обеспечивало собак кормом на всю зиму. Пробовали и мы мясо белух, но нам оно не понравилось — слишком водянисто. Зато из плавников и хвостов выходил превосходный студень. Основа нашего питания — жареное во всех видах медвежье мясо и тюленья печенка. Супов мы не ели, зато компот из сухофруктов пользовался большим успехом.
Не откладывая, приступили к разделке мяса белух. Около магнитного домика, который стоял на берегу лагуны, в месте, удобном для выгрузки туш, мясо разрубали и относили в амбар. Шкуры с салом пока складывали в штабеля. На разделку, полакомиться обрезками, слетелось множество чаек, преимущественно белых. Шум и гам стоял несмолкаемый. На запах сала иногда подходили медведи, но, услышав лай собак, бросались наутек. Сейчас они нас не интересовали, мяса было достаточно.
С середины сентября по временам стало крепко морозить, иногда до 20 — 25 градусов. В проливе между островами лед настолько окреп, что по нему можно было свободно ходить и ездить. Дни сокращались, наступала темная пора, но мы встречали ее без забот, совершенно готовые к зимовке. Я решил утеплить свой магнитный домик, чтобы в нем можно было спокойно заниматься. Работы накопилось много; надо было вычислить астропункты, подготовить планшет для карты Северной Земли, нанести на него географическую сеть координат и вычертить заснятые участки. В нашем доме все это делать невозможно. Шумливый и беспокойный Журавлев не давал сосредоточиться, да и места в доме не было. Для магнитного домика я сделал стол, табуретку и небольшую железную печку с дроссельной заслонкой в трубе, позволяющей регулировать тягу.
Размер домика внутри, после обшивки его вагонкой, стал 1,9x1,9 метра. Когда стояли стол и табуретка, то места хватало только, чтобы встать и расправить уставшие конечности, для разминки я выходил на улицу и делал несколько пробежек по отмели. Эти прогулки очень нравились нашим щенкам, которые сопровождали меня всей оравой, норовя схватить за пятки или за голенища. Медведи не оставляли нас в покое, хотя наступила уже темная пора и море кругом замерзло. Их привлекал запах белушьего и тюленьего сала, обрезки которого после разделки туш были разбросаны вокруг. Однажды, когда я вышел из домика, меня окликнул Журавлев и спросил, не вижу ли я медведя. Оглянулся назад и только тогда заметил его, стоящего у домика. Как я его не увидел раньше, когда выходил оттуда, непонятно. Пока мы с Журавлевым взяли винтовки, медведь подошел к дому вплотную. Сытые собаки спали в загоне, и ни одна его не почуяла. Хорошо, что медведь — зверь мирный, будь у него нрав тигра, мы бы не ходили "по улице" столь беспечно. Все же теперь, идя работать в домик, я стал брать с собой карабин.
За обедом Журавлев информировал нас, что сегодня Михайлов день и следует ждать гостя. Все посмеялись: ждать так ждать. Возвращаясь в домик, я услышал около него характерное шипение, которое издает медведь, когда он рассержен. Было так темно, что я, сколько ни всматривался, ничего не мог заметить. Я заскочил в домик, схватил карабин, вышел и только тогда заметил зверя. Он стоял метрах в пяти от меня, около того места, где лежало сало, и продолжал сердито шипеть, очевидно недовольный моим присутствием. Мушку не было видно, я прицелился по стволу и выстрелил. При вспышке огня было видно, как зверь сделал гигантский прыжок и исчез. На выстрел примчались собаки, кинулись по следу, но скоро вернулись обратно. Очевидно, я промахнулся. Тогда я решил устроить сигнализацию. Около сала, близ домика, положил тушку нерпы, обвязал ее шнуром и протянул его в домик через крышу так, чтобы шнур свисал под столом, а на конец привязал бубенчик.
Как-то раз, уже в середине декабря, углубившись в вычисления логарифмов астропунктов, я услышал бряканье бубенчика. Быстро потушил лампу, взял винтовку и осторожно выглянул за дверь. Когда глаза привыкли к темноте, я увидел силуэт медведя, склонившегося над нерпой. Я долго прицеливался и, наконец, нажал курок. При вспышке увидел, как медведь, подпрыгнув, мелькнул в воздухе всеми четырьмя лапами и исчез. "Неужели опять промазал?" — подумал я. На выстрел примчались собаки, и было слышно, как они остановились и лают где-то недалеко. Позвал Журавлева, и мы увидели метрах в ста от дома мертвого медведя, а около него кучу собак. Вернулись домой, позвали остальных и, взяв нарты, пошли, чтобы привезти тушу к амбару и разделать ее там при свете огня. Винтовки оставили дома. Идем, разговариваем, спустились уже на лед, и вдруг навстречу нам вынырнуло из мглы нечто белое, громадное. У всех мелькнула мысль: "Еще один медведь", — и мы врассыпную бросились домой за оружием. А оказалось, что это был белый ездовой пес Торос из упряжки Ушакова. Он находился около медведя и, услышав нас, радостно помчался навстречу. Во мраке полярной ночи, когда кругом серо, однотонно и нет предметов для ориентировки, все представляется в масштабе, значительно преувеличенном.
После встречи нового 1932 года стали готовиться к весенним маршрутам. Решили организовать две опорные продовольственные базы: одну на мысе Неупокоева — юго-западной оконечности острова Большевик, а другую на его северном конце. На каждую надо будет отвезти 100 банок пеммикана, бидон керосина, галеты, как обычно, в запаянных ящиках. Кроме того, надо будет заснять и обследовать остров Пионер.
Темная пора в феврале уже кончалась, но все время были сильные пурги. Выезжать из дому, даже на нашу охотничью базу, на остров Голомянный, было почти невозможно. В марте стало тише, и Ушаков с Журавлевым, взяв продовольствие, отправились в первую поездку. Они собирались все оставить на полдороге, где-то около мыса Кржижановского или Гамарника, и вернуться домой, а во второй раз, выехав уже налегке, завершить заброску. Вернулись они только на шестой день. На протяжении всего пути дули встречные ветры и была пурга, поземка так забивала глаза собакам, что они бежали с большим трудом и все время поворачивали назад, по ветру. В конце марта поехали еще раз и, добравшись до мыса Неупокоева, сложили там 116 банок пеммикана и керосин. На обратном пути убили медведя и тушу подвесили на кромке айсберга, чтобы не растащили песцы, а шкуру привезли с собой. Теперь у нас была прочная база для съемки южного острова.
Во время последней остановки перед мысом Неупокоева путники увидели трех оленей, один из них молодой, прошлогодний. Значит, на южном острове олени есть и, может быть, даже размножаются. Попадают они туда скорее всего со льдами прибрежных припаев, оторванных ветром от берегов Таймыра, где олени любят стоять, спасаясь от оводов. Дувшие все время пурги мешали очередному выезду для заброски второй продовольственной базы. Пришлось от нее отказаться. Съемку решили начать с пролива Шокальского, и дальше на юг вдоль западного берега острова. В этом случае без се