Доктор сделал снимок: снежная хижина на полюсе, над ней американский флаг, возле нее два эскимоса. Этот исторический снимок украшал книгу.
Узнав, что Пири обозвал его лжецом и мошенником, великий доктор не снизошел до ответной брани.
— У меня нет сомнений, — заявил он представителям печати, — что мой друг Пири, которого я бесконечно уважаю, действительно достиг полюса. Но я был на полюсе 21 апреля 1908 года, а мой друг Пири — 6 апреля 1909 года. Годом позже. Я понимаю его состояние и не сержусь на его выходки.
Однако Пири не собирался признать себя побежденным. Он нашел подозрительные противоречия в книге Кука и неустанно повторял везде и всюду, что тот наглый обманщик.
Тогда доктор Кук ожесточился. Он направил президенту телеграмму, обвиняя Пири… в похищении денег с целью распространения в Арктике многоженства. «В данное время, — заключал Кук свою кляузу, — на безотрадном севере есть по крайней мере двое детей, которые кричат о хлебе, молоке и своем отце. Они являются живыми свидетелями пакостей Пири, который покрыт паршою невыразимого порока».
Сторонники Кука поставили под сомнение и сам факт достижения экспедицией Пири Северного полюса. Его не обвиняли в сознательном обмане, но говорили, что он сделал ошибку в астрономических наблюдениях и не дошел до полюса на полтора градуса широты.
Не буду приводить здесь дальнейших подробностей ссоры Пири и Кука, которую американская печать раздувала несколько лет. Расскажу, чем она кончилась.
«Великого доктора Кука» разоблачили его спутники-эскимосы. Кук считал их наивными дикарями. Но эскимосы неплохо разбирались в карте и великолепно ориентировались на льду. Они рассказали, что построили Куку хижину в 12 милях от одного из островов. Эскимосы сразу узнали тот снимок, под которым Кук написал: «На Северном полюсе». В действительности от хижины до полюса оставалось 900 километров!
Когда все это выяснилось, некоторые газеты объявили Кука «психологической загадкой». В самом деле, доктор прославил себя участием в полярных экспедициях, имел положение в обществе — и вдруг такой конфуз!
Какая там психологическая загадка! — возражали другие газеты. Просто этот ловкач Кук сумел захватить приз под самым носом у Пири, да еще заработать кучу денег лекциями и книжкой. А история с ученым Рассмусеном — тоже психологическая загадка? У этого Рассмусена где-то там, во льдах, не хватило продовольствия, и ему уже ничего не оставалось, как жевать лямки от собачьей упряжки. Но тут подвернулся доктор Кук. Он дал Рассмусену провизии в обмен на кучу голубых песцов, хорошо заработав на этом деле. А на обратном пути Кук нашел в хижине Рассмусена проданные этому простофиле продукты и сам же воспользовался ими!
Пири после победы на скачках к полюсу уже не путешествовал в Арктике. Он достиг своей цели. Его имя навсегда осталось в истории географических открытий.
Говорят, что Пири был больше спортсменом, чем ученым. Но он и не приписывал себе научных заслуг. В последнем походе к полюсу Пири пытался лишь измерить глубины океана. Однако во время многолетних разведок он выполнил немало важных исследований ледникового покрова Гренландии и дрейфа льдов в океане.
Наиболее известный портрет покорителя полюса необычен не только потому, что Пири снят в странном меховом костюме, делающем его похожим на «снежного человека». Необычно лицо победителя: усталый, безразличный, старый человек, у которого обвисли усы и потухли глаза…
На "острове метелей"
Деревенъка у Амура. — Неведомая Северная Земля. — «Капитан Боб» терпит аварию. — Случай в бухте Провидения. — Как Георгий Ушаков стал «умилеком». — Хитрый черт Тугнагако. — Знак у океана
Мне памятна далекая весна 1930 года.
Вместе с дипломом я получил назначение на Дальний Восток. Моя жизнь изыскателя должна была начаться на Амуре. Когда я приехал в Хабаровск, экспедиции уже готовились в путь. Несколько дней спустя пароход «Ильич» высадил нас у амурской казачьей станицы Михайло-Семеновской. Здесь каждый получил задание.
Мне предстояло начинать топографическую съемку возле деревни Лазаревой, потом перебраться в соседнее большое село Бабстово, через которое проходила знаменитая «колесуха» — бывший каторжный тракт, забытый и заросший.
Бабстово? Странное название. Оказалось, что село назвали в честь казачьего офицера Бабста. А казачий сотник Лазарев увековечил свою фамилию по соседству.
Большинство лазаревцев жило охотой. Охота в Приамурье тогда была фантастической: дикие фазаны забегали в лопухи за огородами и крик их, похожий и не похожий на петушиный, раздавался вдруг среди дремотной тишины. Да что фазаны! Возле лавки Дальторга видел я охотника со свежей, еще не выделанной шкурой тигра. У болот при дороге из Лазаревой в соседнее село водились свирепые кабаны. В таежных падях Даурского хребта били медведей. Коз лазаревцы стреляли, не соскакивая с седла.
В горнице, где я поселился, из украшенной бумажными розами рамки глядели усатые бравые казаки в мундирах Амурского войска. На стене висели шашки в потертых черных ножнах. Хозяин, старый, припадавший на правую ногу вояка, не считал меня стоящим человеком. Он видел, что в седле я сижу «как пес на заборе» — и это в краю, где мальчишек с четырех лет приучают к коню!
Потом старик немного оттаял, узнав, что я, выросший в городе, верхом езжу впервые в жизни и что Лазарева — первое место моей самостоятельной работы. Как-то мой хозяин упомянул, что хаживал в тайгу с Владимиром Клавдиевичем Арсеньевым. Я, понятно, набросился на старика с расспросами: какой же изыскатель не зачитывался «Дерсу Узала», чудесной книгой о следопыте уссурийской тайги? Но старик в ответ только невнятно бурчал: было похоже, что знаменитый путешественник за какие-то прегрешения отчислил его из экспедиции.
А не ходил ли с Арсеньевым еще кто из лазаревцев? Да, было дело, ходил парнишка Гошка Ушаков, только он сызмальства подался из родной деревни в Хабаровск и домой давненько не наведывался…
И вот четыре десятка лет спустя я сижу на Суворовском бульваре в здании, которое москвичи знают как Дом полярника. На его фасаде мемориальная доска: здесь жил выдающийся исследователь Арктики Георгий Алексеевич Ушаков.
Пока Ирина Александровна, вдова полярника, ворошит старые папки и перелистывает бумаги, я разглядываю кабинет. Шашка на стене, не простая казацкая, а в дорогих ножнах: трофей хозяина, в гражданскую войну воевавшего против белых. Акварельный рисунок угрюмого острова во льдах; это остров Ушакова, открытый во время знаменитой высокоширотной экспедиции «Садко», в которой участвовал Георгий Алексеевич. «Садко» побил тогда рекорд «Рузвельта», судна Пири, проникнув на север дальше его. Помню, с каким трепетом годом позже поднимался я на борт знаменитого судна, отправившегося в новую экспедицию и завернувшего ненадолго в гавань Диксона. Корабль был завален ящиками, частями разборного дома, баллонами, а в кают-компании рядом со стенгазетой «Сквозь льды» и голубой доской «Последних известий» висел рисунок острова Ушакова…
В кабинете масса книг. Вон Нансен, Лондон, Скотт… Часть книг вместе с хозяином путешествовала на собачьих упряжках, качалась в каютах кораблей ледового плавания. Их страницы сохранили следы тюленьего жира, копоти, сырости.
На полу огромный, по грудь человеку, глобус, подаренный исследователю за границей в тот год, когда он был уполномоченным правительственной комиссии по спасению челюскинцев, летал в их ледовый лагерь, вывез в Ном больноного начальника экспедиции Отто Юльевича Шмидта. Возле Северной Земли, исхоженной Ушаковым, на глобусе по-немецки написано ее прежнее название: Земля кайзера Николауса II.
Сквозь стеклянную дверь виден бивень мамонта, загромоздивший балкон. И еще моржовые клыки, охотничьи доспехи, медвежья шкура…
— А, вот, пожалуйста! — Ирина Александровна протягивает старую анкету. — Видите: «учился в Бабстовской школе». Значит, это действительно та самая Лазарева. И хозяин ваш говорил именно о Георгии Алексеевиче!
Подумать только: я встречался с Ушаковым и в Москве, и в Арктике, но никогда не заводил с ним разговора о его юности. А ведь, наверное, ему было бы приятно вспомнить свою Лазареву.
Правда, Георгий Алексеевич был удивительно неразговорчивым, и один острослов отозвался о нем так:
— Это был большой застенчивый человек, который, как мне показалось, все время порывался не сказать ни слова.
Да, он мало говорил и много делал. Главным подвигом его жизни, принесшим ему всемирную известность, было обследование необитаемой Северной Земли.
Этот полярный архипелаг, открытый экспедицией Северного Ледовитого океана в 1913 году, в канун долгих лет войн и разрухи, долго ждал исследователей. Лишь семнадцать лет спустя туда отправилась четверка отважных: начальник экспедиции Георгий Ушаков, геолог Николай Урванцев, радист Василий Ходов, охотник-промышленник Сергей Журавлев.
Первые дирижабли уже плавали тогда над Арктикой, и первые самолеты рисковали садиться на ледяные поля. Но нехоженую землю архипелага сначала нужно было просто разведать, протоптать первые тропы там, где еще не ступала нога человека. Разведать так, как это делали и в начале нынешнего века: пешком и на собачьих упряжках.
Экспедиция Ушакова провела на Северной Земле два года. Она исчертила архипелаг труднейшими санными маршрутами, уходя во тьму полярной ночи и в слякотную ростепель короткого полярного лета. Когда читаешь описание невероятно трудного семисоткилометрового похода Ушакова и Урванцева, невольно сравниваешь эту полярную одиссею со знаменитым походом Нансена и Йохансена по льдам на юг от неведомой Белой Земли. Это сравнение не умаляет подвига великого норвежца. Оно говорит лишь о том, что нашлись достойные продолжатели дела, прославившего Нансена.
Но полярная биография Георгия Алексеевича Ушакова началась не на Северной Земле. Странным образом она переплетается с судьбой Роберта Бартлетта, «капитана Боба», сопровождавшего Пири в походе к Северному полюсу.