Наконец черная лента асфальта прорезала невысокий, далеко тянущийся вал земли. Неужели это остатки знаменитой внешней стены великого города?
Шофер сбавил ход. На развилке дорог стоял обыкновенный полосатый столб с указателем. Такие понаставлены и у нас вдоль шоссе. Они сообщают путнику, что, скажем, до Линьково еще тридцать один километр, а до поворота на Белый Яр осталось двести метров.
У этого дорожного столба на стрелке было буднично написано черными буквами: «Бабилон» (Вавилон).
Вавилон!
Колыбель одной из древнейших культур планеты Земля!
Дорожная стрелка показывала туда, где быль переплелась с легендой, где на заре истории жили жестокие деспоты и великие ученые, где придумали семидневную неделю и с высоты башен следили за ходом небесных светил, где царь Хаммурапи писал свои знаменитые законы и огненные знаки выступали на стене во время последнего пира Валтасара.
Там, куда указывала стрелка, еще в древнейшие времена светлые головы впервые разделили год на двенадцать месяцев и разбили круг на триста шестьдесят градусов. Там научились извлекать квадратные и кубические корни, умели возводить числа в степень, знали теорему Пифагора задолго до рождения Пифагора.
Мы повернули к Вавилону.
Я бы никогда не поверил, что до недавнего времени туда вел обычный пыльный проселок, если бы не видел этого своими глазами. Асфальтовые котлы чадили в жидкой тени пальм, рабочие укладывали камни: республиканское правительство приводило в порядок место, которое должно стать национальной святыней. Наверное, со временем будет построен и настоящий музей вместо домика, где теперь хранятся древности, найденные при раскопках.
Хаджи Омран, служитель музея, открывает дверь.
— Я рад людям из России, — говорит он. — Рад друзьям!
Он привычно начинает рассказ, уводящий нас в лабиринты истории. Господа, конечно, знают, что находятся на земле, где человек жил за тысячелетия до того, как пророк Мухаммед поведал миру откровение аллаха. Эта земля многое видела, и если собрать всю кровь и весь пот, которые пролиты в Ираке, то Тигр и Евфрат вышли бы из берегов, как в половодье. Великое множество народов жило и умирало на здешней земле, и только мудрые ученые знают, как назывались все эти народы.
Но о некоторых народах может рассказать и он, Хаджи Омран, простой служитель музея. Уже шесть тысячелетий назад — мысль человека неясно различает эту даль времен — в Междуречье жили шумеры. Они умели орошать землю, строить города. Создав клинопись, шумеры палочками на влажных глиняных дощечках оставили для потомков знаки. Так ученые узнали о шумерских богах и героях.
Я прерываю Хаджи Омрана: слышал ли он такое имя — Михаил Никольский?
— Нико… Никоски? — с трудом повторяет Хаджи Омран и отрицательно качает головой.
А впрочем, чему удивляться? Кто стал бы при старом режиме говорить служителю музея о талантливом ученом, о невероятно упорном и неистощимо терпеливом человеке из России, разгадавшем тайны надписей на глиняных табличках, найденных при раскопках шумерских городов.
— Никоски, Никоски… — бормочет Хаджи Омран.
Просим его продолжать рассказ.
Возвышение Баб-Илу, что значит «Врата бога», началось после того, как шумеры смешались с другими племенами. Это было не так давно, всего только четыре тысячи лет назад. Город Баб-Илу, или Вавилон, стоял на берегу Евфрата, и купцы с севера и юга торговали здесь зерном и рабами, медью и лесом. А где торговля — там и золото, где золото — там и сила.
— О, велика была сила и слава Вавилона, когда он стал столицей Междуречья! — Хаджи Омран почтительно закрывает глаза. — А возвеличил его Хаммурапи. Вот, не угодно ли взглянуть…
В музейной витрине фотография черного каменного столба, испещренного надписями. Сам столб хранится в Париже. Наверху выбито изображение Хаммурапи, принимающего законы из рук самого бога Солнца и правосудия. Двести восемьдесят два закона передал щедрый бог царю.
Прочитав те из них, которые не стерты с камня, можно представить жизнь Вавилона. Сильное царское войско, защищавшее купцов и рабовладельцев, держало в страхе жителей соседних стран. Законы требовали, чтобы на богатеев и чиновников работали земледельцы, ремесленники, клейменные раскаленным железом рабы. Законы определяли, как торговать рабами и за какие провинности владелец мог избить раба до полусмерти или отрезать ему ухо.
Хаммурапи царствовал три тысячи семьсот лет назад. У тех, кто сменил его на троне, не было, как видно, ни мудрости, ни твердости. Через полтора века после того, как на черном камне были выбиты законы, Вавилон пал под ударами армии касситов.
Потом в верхнем течении Тигра стала укрепляться военная держава — Ассирия. Ассирийцы и вавилоняне долго враждовали друг с другом. В конце концов Ассирия покорила Вавилонское царство. Мстительный и жестокий ассирийский царь в наказание за мятеж велел смести, срыть Вавилон с лица земли. Рушились стены, в груды мертвой глины были превращены храмы, обломками и землей засыпали каналы, где еще недавно струилась вода.
Конец могуществу Вавилона? Нет, не конец. Вскоре на берегу Евфрата опять поднялись стены, еще грознее прежних. Власть ассирийцев ослабла. Город стал столицей быстро набравшего силу Ново-Вавилонского царства. Начался новый его расцвет.
— А теперь, господа, посмотрим этот Вавилон, — пригласил Хаджи Омран.
Мы поднялись на пологий холм за музеем и… ровно ничего, кроме беспорядочных груд битого камня, остатков глиняных стен, колонн, сводов. Все это почему-то в углублении, как бы в огромной яме.
— Вместо этой выемки был бугор, — сказал наш проводник. — Ведь Вавилон умер, обезлюдел навсегда больше двух тысяч лет назад, и ветры нанесли над остатками холм. Его раскопки, как видите, продолжаются.
Поодаль белели палатки. У невысокого обрыва копались в земле люди. Они осторожно разгребали песок вокруг кирпичной стены, насыпали его в фартуки из брезента и, придерживая полу, уносили к вагонеткам узкоколейки.
— Священная Дорога процессий! — торжественно произнес Хаджи Омран.
Вот когда из хаоса обломков вдруг приоткрылся нам великий город! Узкую улицу, или дорогу, обступали глухие высокие башни, мало тронутые временем. На них повторялись рельефные изображения странного драконоподобного животного с острым рогом на змеиной голове. Здесь при царе Навуходоносоре II устраивались пышные торжественные процессии в честь бога Мардука.
В конце Дороги процессий были медные ворота богини Иштар.
— Но они не у нас, их вывезли в Европу, — с горечью сказал наш проводник.
Мы углубились в развалины. Ящерицы скользили между камней, пыль вилась из-под ног. Только отличный знаток истории Вавилона мог бы угадать в руинах, к которым мы пришли, остатки былого великолепия Южного и Главного дворцов.
— Навуходоносоры и Валтасары оставили меня своим единственным наместником в этом городе, — пошутил Хаджи Омран. — Но король Фейсал не дал мне ни одной медной монеты, чтобы привести в порядок здешние дворцы, о которых знает весь мир. Ему хватило денег только на свой новый дворец.
— А висячие сады Семирамиды? Они не здесь? — спросил Евгений Михайлович.
— Мы скоро увидим их, господин. Но взгляните сюда.
На пьедестале грозно поднималась тяжелая, массивная фигура свирепого льва. Он стоял над поверженным человеком, Не так ли и Вавилон держал в своей власти города и народы? Изваянный из глыбы черного камня, лев был символом вавилонской мощи.
— Вот бы увезти в Москву на память кусочек вавилонской башни! — рассмеялся Евгений Михайлович и перевел остроту Хаджи Омрану.
— Если господа не устали, мы можем пойти туда.
— Куда?!
— К вавилонской башне.
Господа, наверное, знают, сказал Хаджи Омран, что в Междуречье умели строить многоярусные башни — зиккураты. Главным был зиккурат бога Бэл-Мардука. Его ярусы-этажи поднимались чуть не на сотню метров над землей. Изразцы на самой вершине башни были синее неба, а золотые рога, украшавшие ее, сверкали так, что издали ослепляли странников, подходящих к городской стене. Эта башня называлась «Домом основания небес и земли». Ее остатки, увы, почти сровнялись с землей. Ученые полагают, что именно эта башня, слух о которой разносился по соседним странам, и дала повод для создания библейской легенды.
Хаджи Омран рассказал затем о новогоднем «празднике очищения». Верховный жрец приводил в храм-башню к золотому изображению бога Мардука живого барана и после заклинаний отрубал ему голову. Теплой кровью принесенного в жертву животного он брызгал на стены и пол храма, а затем под громкие крики толпы бросал голову барана в воды Евфрата. Считалось, что вместе с головой река унесет и все прегрешения, все дурные поступки, совершенные жителями Вавилона. Другие древние народы поступали схожим образом: например, угоняли в пустыню «козла отпущения», который должен был своею гибелью искупить людские грехи.
— А где же все-таки сады Семирамиды? — повторил Евгений Михайлович.
— Но вы подле них, господа.
Эти жалкие развалины?! Эти полуразрушенные каменные своды, похожие на руины склада? Не может быть!
— Да, сады Семирамиды были именно здесь, — повторил Хаджи Омран.
Мы знали, конечно, что в действительности «висячие сады» вовсе не висели и что легендарная ассирийская царица Семирамида не имела к ним отношения. Эти сады Навуходоносор приказал посадить для своей любимой жены Амитис, тосковавшей на опаленной равнине по лесистым горам, где она родилась. Возле дворца были сложены из камня прочные террасы, поднимавшиеся ступенями к городской стене. На них насыпали слой земли и посадили множество растений, собранных со всей страны. Рабы день и ночь вращали огромные колеса, поднимая воду для полива садов.
Да, мы знали все это. Но террасы рисовались мне какими-то необыкновенными сооружениями. Тут же, судя по руинам, были не сады, а садики. Должно быть, древних поражала сама необычность царской затеи.
Геродот писал о Вавилоне в годы его нового расцвета: «Устроен он так прекрасно, как ни один из известных нам городов». И таким надежным казался наполненный водой глубокий защитный ров, так высоки и крепки были стены, по верху которых ездили на четверке лошадей, так массивны были медные ворота Вавилона, что сменявшие друг друга после Навуходоносора вавилонские цари, говоря нашим обиходным языком, самоуспокоились.