Но, думалось мне, нелегко будет здесь справиться с Нилом, ох нелегко! Стиснутая скалами река зло и стремительно гнала сквозь каньон мутные воды тропической Африки. Шум доносился к нам на высоту. Вон парусную барку, пробирающуюся под крепким горячим ветром в сторону суданской границы, вдруг потянуло к водовороту. Суденышко завертелось, судорожно затрепетал парус, похожий на крыло птицы.
А жара! Правда, зимой в Асуане благодать: теплынь. Но сегодня, например, тридцать два градуса, и это в октябре. Летом же ртуть термометра подолгу не спускается ниже черточки «40».
— Сколько отсюда до тропика Рака?
— Напрямую? — прикидывает наш спутник. — Думаю, километров пятьдесят — шестьдесят.
— Только-то?! Так давайте завтра возьмем такси и…
Но инженер качает головой:
— Разрешается не меньше чем на трех машинах с цепями на колесах. Одна застрянет — другие вытянут. Пустыня, опасно. Застряли, остались без воды — верная смерть.
— Но как же здесь работать? Как строить?
— Ничего, здешний феллах привык. Тем, которые приезжают из Дельты, труднее.
— А европейцам?
— Совсем плохо. Долго не выдерживают. Летом здесь европейские туристы такая же редкость, как дождь. Вы же видели — гостиницы почти пусты.
Поджариваемые солнцем, вяло карабкаемся по камням.
— Здесь будет машинный зал, — говорит инженер и стучит каблуком, как бы пробуя надежность опоры.
— Так высоко?
Я все забываю о высотности будущей плотины: сто десять метров! Наша скала, с которой еле различимы люди на барках, конечно, окажется под водой.
— Деньги, деньги… — вздыхает инженер. — Двести миллионов фунтов на строительство первой очереди! Республика молода, у нас много нужд, а западные державы отказали нам в помощи, вы же знаете.
— Давайте спросим первого встречного: что он думает о Садд аль-Аали? — предлагаю я на обратном пути.
Первым встречным оказался каменщик Хишмет Сильданис, рослый парень из Асуана.
— Это руси, — сказал инженер. — Понимаешь: руси из Москвы.
— Москва? — переспросил парень.
— Ну да. Вот ему хочется знать, что ты сказал бы при встрече Ивану, который строит плотины на Волге. Слышал о Волге?
Но парень не слышал.
— Это русский Нил, понимаешь?
Хишмет закивал головой, подумал секунду:
— Ты мой брат, сказал бы я ему. Иван, давай строить вместе — такой была бы моя речь.
Тут иной читатель, пожалуй, подумает, что уж как-то очень кстати было это сказано: ведь немного времени спустя, той же осенью 1958 года, газеты всего мира облетело сообщение, что Советский Союз поможет строить великую Асуанскую плотину.
Но слова о братстве не мною были сказаны. Парень из Асуана не слышал о Волге, а о Москве он слышал и в том, где его настоящие друзья, разбирался.
Летят они в самолетах, качает их морская волна на палубах кораблей. В карманах у них паспорта с красной обложкой и золотыми буквами «СССР». В паспортах — визы посольств африканских стран.
Обладатели паспортов едут в Африку работать. Едут в одиночку, едут семьями. Едут не на месяц — на год, а то и на два, на три. Едут надолго, оставляя все, к чему привыкли, что им дорого, оставляя землю, на которой родились и выросли.
Едут потому, что их пригласили, позвали.
Господин президент попросил об этом нашего посла. Или господин посол некой африканской страны, посетив в Москве Министерство иностранных дел, обратился с соответст-ствующей просьбой.
Смысл этих обращений на высоком уровне примерно одинаков. Мы, сказал господин посол, решили строить завод, но у нас еще нет достаточного опыта; было бы хорошо, если бы советские специалисты согласились приехать в качестве консультантов. Или: мы думаем возвести на реке Тиваронго гидростанцию, но, к сожалению, наши инженеры встретились с рядом трудностей… Советский опыт разведок нефти заслуживает самых высоких оценок, и мы хотели бы пригласить…
Просьбы разные — смысл одинаков: приезжайте, пожалуйста.
И наши люди собираются в дальнюю дорогу. Едут искать нефть в мертвой пустыне, строить стадион на болоте, отвоеванном у непроходимых джунглей, лечить больных тропической лихорадкой, обучать охотников за носорогами искусству сталеварения.
Едут в одиночку, едут семьями, со своими Вовиками и Машеньками, с Валерками и Тамарками, привыкшими к детским садам, «Пионерской зорьке», лыжным вылазкам. В Африке «Пионерскую зорьку» не передают, лыж там нет, и многие вообще не верят, что вода может падать с неба белыми звездочками. Зато у Валерок и Тамарок появляется возможность увидеть тысячелетние баобабы, приручить смешную птицу абукрдана, выучиться болтать по-арабски или на языке одного из народов африканских джунглей.
Африка перестала быть загадочным материком из книг о путешествиях и географических хрестоматий, она теперь проще, ближе, понятнее. По Африке многие наши люди ходят на работу так же буднично, как ходили по земле Полтавщины или Ставрополья…
Примерно такие мысли занимают меня, пока «ИЛ-18», рейсовый самолет линии Москва — Каир, набирает высоту и ложится на курс.
Шесть лет минуло с той поры, когда я летел в Африку впервые, летел с посадками и пересадками, едва ли не целые сутки. А теперь… Мы с сыном вышли из дому вместе. Я поехал на аэродром, Никитка побежал в школу, крикнув на ходу, чтобы я не забыл насчет египетских марок. Когда он вернется из школы, я буду уже в Каире.
В самолете ни одного свободного кресла. Рядом со мной африканцы из Кении, молодые ребята в щегольских фуражках, таких же, как у пилота лайнера. Они окончили наш институт Гражданского воздушного флота. Оба говорят по-русски. Возвращаются домой; видимо, станут начальниками аэропортов. Их провожала толпа, они поднимались по трапу с балалайками в руках и с торчащими из всех карманов матрешками.
Африканцы — добрая треть пассажиров самолета. Летят также двое французов, муж и жена, тоже с балалайкой. Остальные — наши. Возвращаются в Африку из отпусков, из служебных командировок. Есть и новички.
Меня ждет в Каире заблаговременно вылетевший туда кинорежиссер Марк Антонович Трояновский. Через несколько дней строители Садд аль-Аали должны перекрыть Нил. Вместе с кинооператорами мы будем работать над документальным фильмом о стране и ее великой плотине.
Марка Антоновича я знаю давно. Он много снимал в Арктике и Антарктике, летал с первой воздушной экспедицией на Северный полюс, а потом неожиданно «заболел» Африкой, исколесил с кинокамерой Египет, мечтал пробраться к истокам Нила. Марк Антонович отличается редкостным хладнокровием и выдержкой, которые не изменяли ему ни на дрейфующих льдинах, ни на фронте, где он провел всю войну.
Еще в Москве нас обоих весьма заинтересовала карта Египта, которую мы увидели у одного крупного экономиста. На ней цветными кружками, треугольниками, ромбиками были обозначены места, где наши люди строили, проектировали, консультировали. Я насчитал сто тридцать значков!
За этими значками были новые цехи, металлургический завод в Хелуане, завод лекарств в Абу Заабале, учебные центры, трассы каналов, лаборатории исследователей и многое, многое другое.
Еще в Москве мы решили проехать из Каира в Асуан на машине, останавливаясь там, где работают наши. В самом деле, в Асуане около двух тысяч советских инженеров и рабочих, у них и клуб, и кино, и школа. А вот как живут наши одиночки среди людей с чужим языком, с незнакомыми обычаями, с другим укладом, с другой психологией, с иным отношением к труду? Как живет наш человек в Африке, если его Африка — тихий провинциальный городок, где впервые увидели загадочного «руси»?
…«Не курить, застегнуть ремни!» — вспыхивает красная надпись над входом в пилотскую кабину. Уже Каир? Да, идем на посадку.
— Вы готовы? — спрашивает Марк Антонович после первых приветствий, когда мы усаживаемся в машину.
— То есть? — не понимаю я.
— Да вот, думаю, завтра утром в Асуан. Как раз на этой машине. Саид, — тут Марк Антонович кивает в сторону шофера, который сдержанно улыбается, — хорошо знает дорогу и говорит…
— Марк Антонович, — чуть не кричу я, — дайте хоть на Каир взглянуть одним глазком! Нельзя же так!..
— Ладно, — вздыхает Марк Антонович. — Но послезавтра до рассвета — в дорогу.
Весь день мы носились по Каиру и пригородам, по знакомым улицам центра и по незнакомым улицам Миер аль-Гедида, нового района, или, вернее, каирского города-спутника. Мы объехали набережные Нила, и я пытался вспоминать, какие здания тут были и прежде, а каких прежде не было. Разглядывали город с верхней площадки новой ажурной башни «Панорама Каира», поднятой над Нилом выше высоты птичьего полета. Проехали через Гелиополис, район богатых вилл и особняков. Не знаю, много ли прибавилось здесь новых зданий, но толпа на улицах была куда проще, чем прежде, и уже не стояли у оград вереницы роскошных машин.
Некоторых обитателей Гелиополиса сильно пощипали. Еще совсем недавно они ворочали миллионами египетских фунтов, заседали в правлениях концернов, держали в сейфах толстые пачки акций, устраивали пиршества, о которых говорил весь Каир. Здесь жили люди, по выражению президента Насера, евшие золотой ложкой.
Эту ложку у них отняли. Сначала правительство прижало иностранные монополии. Каирские миллионеры потирали руки: меньше конкурентов! Но вот громом среди ясного неба ударил декрет о национализации египетского банка «Миср», тесно связанного с десятками египетских монополий. Встревоженные банкиры, фабриканты, владельцы крупных торговых фирм попробовали противиться политике правительства, пытались переводить капиталы за границу, но тут новые декреты обрушились на них. Постепенно под контролем государства оказались три четверти всего промышленного производства страны, все банки, все страховые компании, транспорт, судостроение.
В витринах Каира красовались свои, египетские, холодильники, египетские радиоприемники, египетские телевизоры на транзисторах — плоские, портативные, изящные. Ничего похожего прежде не было. За стеклом автомобильных магазинов блестели малолитражки «Рамзес» и «Наср». В витринах были многие другие товары, которые страна прежде получала за границей, а теперь производит сама.