— Муш куейс! Нехорошо! — сердито кричит Марк Антонович.
Он заставляет Фоменко раз пять подниматься к пульту землесоса, сам ложится на землю, чтобы снять несколько кинокадров с нижней точки, месит перекачиваемую со дна грязь; сгорает на солнце, обливается потом, покрывается густейшей пылью — одним словом, работает, как обычно…
Вечером я был гостем Захара Юнусова и его жены Веры. Захар самый молодой в отряде, родом он из Башкирии, по специальности тракторист. Служа в армии, научился работать на бульдозере и немного на экскаваторе. Его всегда тянуло в Арктику. Он сам не знает почему. Прежде всего, наверное, потому, что там трудно. Захар зачитывался книгами о подвигах арктических путешественников.
— Вот люди, вот люди! — восклицает он. — Это же какую волю надо было иметь!
Вера, библиотекарь по специальности, тоже не прочь была поехать, скажем, в бухту Двух медведей или на мыс Челюскина: библиотекарю везде найдется дело, а она ведь и стряпать умеет, и всякой другой работы не чурается.
Захар подал заявление. Но подумайте, как не повезло: работники его специальности временно на полярные станции не требовались. Ждать? Ждать не хотелось. Захар пошел в ЦК комсомола. «В Арктику? А почему бы, товарищ, не в Африку? Разница всего в двух буквах и в одном знаке: в Арктике — минус сорок, а в Африке — плюс сорок».
Вера обрадовалась: Африка! В ее памяти еще свеж был школьный учебник истории древнего мира, раскрашенная таблица с белым храмом и пальмами, рисунки пирамид и статуй фараонов.
— Вот и приехали, — как бы все еще удивляясь, говорил Захар. — Первым делом — к пирамидам. И храмов насмотрелись. Бывали вы в Лусоре? Там в храмах краска сохранилась с фараоновых времен. Вот это краска! А какие колонны! Мы сейчас всей нашей техникой здешний гранит едва пробиваем, а они, древние-то египтяне…
Тут в соседней комнате раздается рев Юнусова-младшего. Утирая кулачком мужественные слезы, он появляется в дверях заспанный, в длинной рубашонке.
— Не хочу-у-у такой сон смотреть! — басом ревет он. — Не хочу!..
Витьке скоро четыре года. Африка останется первым воспоминанием его детства. Если он в Юнусова-старшего, много удастся ему повидать!
…Чем дальше на юг, тем заметнее, что стройка Асуана втянула в свою орбиту всю нильскую долину, что ее строительная площадка — вся страна.
Весна была томительно жаркой и сухой, пыль поднималась над долиной и долго держалась в воздухе. Рубчатые следы скреперных колес тянулись всюду, горы вырытой земли местами подступали к самой дороге, надолго скрывая горизонт. Казалось, что страна навеки утратила покой и уже никогда не сможет замедлить этот сумасшедший, невиданный для нее разгон.
Останавливая машину, мы карабкались на земляные валы, чтобы сообразить, где Нил и откуда может пойти вода. Чаще всего, грязные и потные, с раздражением вытряхивая землю из башмаков, мы возвращались не солоно хлебавши, потому что Нила не было, а виднелись лишь каналы разной глубины, старые и новые, валы земли и облака пыли, в которых рокотали моторы.
В одном месте работал, как выразился Марк Антонович, «многоковшовый шагающий экскаватор». На штурм вышли тысячи феллахов. Разбившись на артели, они состязались с землеройными машинами. По тропинкам, протоптанным босыми ногами, непрерывно двигались вереницы людей. Вверх — вниз, вниз — вверх. Одни нагребали землю в плетеные корзины, другие торопились вынести эти корзины по крутым откосам и, высыпав содержимое, бежали назад. Вниз — вверх, вверх — вниз.
Потом мы долго ехали вдоль другого канала, сухого и непонятного: не то осушенного, не то ждущего воду. На голом откосе каркали вороны. Женщины в черном с кувшинами на голове пересекали дорогу. Они уходили за водой куда-то дальше. Куда? Мы опять поднялись на откос.
Да вот он, Нил! Наконец-то! До него метров триста, и к нему, увязая в песке, тянутся вереницы женщин.
Женщины в Верхнем Египте обычно не участвуют в самых тяжелых полевых работах. А прошагать несколько раз в день от той вон деревушки, приткнувшейся к жародышащему плато, прошагать с кувшином на голове через сухой канал, карабкаясь по его склонам, потом проделать тот же путь, имея уже не меньше ведра воды на голове, — это что же, увеселительная прогулка? Да еще под черной накидкой, босыми ногами по камням, на которых, наверное, можно жарить яичницу.
Ласточки носятся низко-низко. «К дождю», — сказали бы у нас. А тут дождя надо ждать лет этак пять, а то и десять… Вот вам и верные приметы.
Канал тянется до самых окраин городка Исны.
За белым забором — фруктовый сад, огромное дерево манго прикрывает одноэтажный просторный дом.
— Помещичья усадьба! — смеется Марк Антонович.
Сам «помещик» Константин Васильевич Свитов спешит нам навстречу. Какие новости в Каире? Давно ли мы из Москвы? Но Марк Антонович, который любит во всем порядок, прежде всего осведомляется о канале.
— Канал? — переспрашивает Свитов. — Есть старый и есть новый. Совсем новый. Вдоль него вы и ехали. Это большой канал для большой воды. Ясно?
Сознаемся, что не очень. Инженер рад просветить новичков.
— Здесь было бассейновое орошение. Как в древности. Как при фараонах. Разливается Нил, заливает всё на два месяца. Потом земля начинает подсыхать, ее пашут, засевают и собирают один урожай. Понимаете, один! Это и есть бассейновое орошение. Как при фараонах. Шесть месяцев земля пустует. В Верхнем Египте эта старая система сохранялась до сих пор. Теперь Садд аль-Аали покончит с ней. Канал, который вы видели, оросит много земли. Но счет надо вести не только по площади. До сих пор здесь снимали один урожай. Теперь, при круглогодовом орошении, будут получать два-три. Вот вам арифметика Садд аль-Аали. Для здешних феллахов это как сказка.
Свитов кончал политехнический институт в Куйбышеве. И жена его, Алла, тоже волжанка. Работали на ремонтном заводе. Пришла заявка: нужны люди в Африку. Африканская жара не очень пугала: летом в засушливом Заволжье ведь тоже бывает за тридцать, а кто привык к тридцати, перенесет и сорок.
Смотрел я на семейство Свитовых и думал: легок на подъем наш человек! Спрашивал у многих наших людей в Африке, что заставило их сняться с насиженных мест, долго ли они раздумывали, прежде чем решиться на такой шаг. И что же? У большинства, особенно у молодых, все решалось быстро, без колебаний: хотелось увидеть, узнать мир.
Свитов пришел домой, сказал жене: «Алла, предлагают в Египет». — «В Египет? Надо же! Конечно, поедем!» Прилетели в Каир под Новый год. Остановились в отеле «Виндзор». За окном дерево цветет розовым цветом, маленький сынишка хнычет: «Где снег? Хочу на коньках…»
Потом приехали вот сюда, в Иену. Тут работает около сотни наших машин, надо помогать их осваивать. Свитовы соскучились, конечно, по Волге, хотелось бы посмотреть, как там… Но вообще-то скучать особенно некогда.
К нашей машине, остановившейся у канала за Иеной, направляется какой-то индиец. Смуглое лицо, короткая бородка чернее воронова крыла — даже отливает сизым, — черные пронизывающие глаза. Недостает только чалмы.
— Здравствуйте, товарищи! — говорит индиец с сильным акцентом.
Мы онемели. Он бросает взгляд внутрь машины:
— Кино, да?
— Где вы так хорошо научились говорить по-русски? — спрашиваю я.
— Не так хорошо. Приехал сюда, чтобы совершенствовать свой арабский и русский.
— Давайте познакомимся, — осторожно говорит индийцу Марк Антонович. — Кинорежиссер Трояновский.
— Трояновский? Очень приятно. Слышал о вас.
— Вот как? — Марк Антонович польщен: индиец, а знает!
— Рад познакомиться. Абульфаз. В Египте на практике. Окончил факультет восточных языков. Есть такой в Баку.
— Так вы азербайджанец?!
— Из горного села неподалеку от Нахичевани. Здесь — переводчик при наших изыскателях. Строим канал для воды Садд аль-Аали. Поворачивайте к нам, да?
За поздним ужином я расспрашивал Абульфаза о феллахах. Марк Антонович, по обыкновению, заперся в темной комнате, и перезаряжал кассеты. Шофер Саид оставался с нами.
— Я хожу по деревням, у меня тут везде знакомые, — говорил Абульфаз. — Настоящий народный язык — у феллахов. Поговорки и пословицы очень интересны. Есть такие, что нам с вами как раз подойдут. Вот например: «В чужой стране и зрячий слеп». Почему? Потому что «У каждого дерева своя тень, у каждого народа — свои обычаи», и пока ты их не узнаешь, не поймешь, будешь зрячим слепцом, да? И еще в Египте говорят: «Выучил новый язык — узнал новых людей». Нам хочется больше узнать о феллахах, феллахам — о нас. Идешь по деревне, тебя остановят: «Можно с тобой говорить, руси?» — «Пожалуйста!» Или в поезде едешь. Узнают, откуда ты, и сейчас начинают спрашивать. Отвечаешь. За весь Советский Союз отвечаешь. Феллах спрашивает: «Деньги у вас есть? Религия у вас есть? Феллахи у вас есть?»
Абульфаз хорошо знает египетскую деревню. Да, за последние годы сделано много. Феллахов впервые избирают в Народное собрание, в парламент, феллахи заседают в Каире вместе с президентом. В деревнях появилась чистая питьевая вода, строятся школы, ребят учат бесплатно, стало больше врачей. Но разве короткие годы способны изменить все, что сложилось за тысячелетия гнета и бесправия? Верно, среди феллахов распределено немало земли, однако безземельных еще много и живут они трудно. Вот сейчас несколько тысяч работает на постройке канала…
— Привезли с собой сухие лепешки из дома. Размачивают в воде и едят. У некоторых есть еще с собой сыр. Из снятого молока сыр, калорий мало, его бы хорошо тем, кто хочет вес терять. Еще лук. Феллах везде лук найдет. От такой еды силы настоящей нет. А работа весь день на солнце.
Спрашиваю Абульфаза, что здешние феллахи думают о великой плотине.
— Феллах? Он не думает о плотине. Он не представляет себе плотину так, как представляем мы. Садд аль-Аали для него больше, чем сооружение. Если ему сейчас живется туго, он говорит: «Ничего, скоро будем кончать Садд аль-Аали, будем жить лучше, будет свет, телефон». Зачем ему телефон? Он видел: в городе телефон, в полиции телефон. Значит, это нужная штука, раз она у важных господ. Телефон как мечта, понимаете? Земля, вода — это уж само собой, но еще и телефон. Феллах — ведь он поэт, мечтатель.