— По широкому кругу обходи, не надо что бы они нас услышали.
— Принял.
— Ты засёк место их посадки?
— Так точно, сели вот здесь, — личный пилот вождя протянул планшет с картой, указал на отметку. — Там старая изба отмечена, больше негде.
— Да и незачем, если есть изба, самое удобное место для базы, — согласился вождь, — Давай еще правей, не поджимайся близко. Будем начинать.
И он обернулся к сидящему позади Константину.
— Готов, сынок?
— Всегда готов, святой отец, — сразу же отозвался знакомый голос — спокойный, чуточку усталый, но полный решимости. Для усиления доказательности Костя бережно похлопал зеленый пластиковый футляр с винтовкой, лежащий рядом с объемным баулом.
— Посмотрим, — Пантелеймон одарил его тяжелым взглядом. — Ты, пока что, запомни одно: никакой отсебятины.
Вообще-то, вертеть головой в тесной кабине не было никакой необходимости, лётное переговорное устройство — глухие наушники и маленький микрофон на гнутой штанге — позволяли переговариваться, не напрягая связок и шеи. Но Пантелеймон любил смотреть в глаза собеседнику, тем более — подчиненному.
Костя тоже пристально смотрел на начальство. Подумать только, раньше глянул бы, и не заметил среди прочих. Лицо суховатое, чуть сморщенное, будто алкоголизированное, в посёлках однозначно сошел бы за бича… Хотя все знали, что святой отец не употребляет ничего крепче травяного чая. Однако взгляд шефа проявлял суть вождя. Сам Пантелеймон считал, что его взгляд обладает неким гипнотическим свойством. Что ж, порой в это можно было поверить.
— Ты теперь мой спецназ и наша надежда. Тебя долго готовили, проверяли и теперь ты выполнишь эту задачу. Но уточню! Даже если тебе не удастся завершить миссию, ты просто вернёшься назад. Ни наказаний, ни репрессий с моей стороны не будет. Потому что мои люди — самое дорогое, что есть у нашего общества. И этим мы отличаемся от бандитских группировок или государства, с готовностью жертвующими лучшими кадрами. Это ты понимаешь?
— Да, святой отец, — сказал Константин серьезно.
— Идёт битва! Битва не только за реликвию, способную сплотить многих и показать преемственность поколений хранителей истинных ценностей. Идёт битва за территорию, за будущие земли и за расклад в новом мире. Это будет славная битва, и она заслужит многих и многих пересказов, — произнес Пантелеймон еще громче. — И эта битва покажет поколениям мальчиков, чего именно от них ожидают, и как должны действовать честные воины.
На какое-то время Ягельник повернулся вперёд, что-то высматривая, и продолжил, уже сидя прямо:
— Эта битва делается не оружием, Костя… Не только оружием. Поэтому ты зря так уповаешь на свой «винт». Там тоже не пионеры.
Костя непроизвольно снял руку с футляра.
— Ты должен следить и слушать, запоминать и записывать. Когда они пойдут в Портал, а они обязательно пойдут туда, ты отправишься за ними. Реликвия там, я давно это понял, и она находиться где-то неподалёку от входа, что бы поколения Хранителей могли иногда доставлять ее в этот мир и убеждаться, что святыня с нами. Воплощение веры должно являться пред паствой. Всё понимаешь ли, Костя?
— Понимаю я, — отозвался тот глухо.
— Эту святую землю уже раздирают на части! Посмотри, сколько на Таймыре китайцев! На подходе другие южноазиаты. Государство всё чаще и чаще являет народу свою беспомощность и неумение осваивать такие пространства, — слышался кипящий возмущением голос. — А теперь еще твари из-под земли. Чудища другого мира решили, что им пора захватить эти территории!
— Может быть, мне все-таки придётся пострелять, так просто они не отдадут, — сам не понимая, почему, Костя всё же решился перебить постепенно впадающего в ярость проповедника.
— Что? А… — словно спохватился Ягельник, недовольно посмотрев на агента. Глянул на часы, потом на планшет с картой. — Может и придётся… Это уж ты сам определишь. Нужно, что бы ты понимал, что такое эта миссия. Она не закончится, пока Святыня не окажется в капище на Аякли. Эта тяжелая работа требует отречения. Не получится взять сразу, будешь идти за ними дальше. Главное, не дать им вывезти её с полуострова.
Великий человек, вождь, властитель отличается от обычных людей вовсе не тем, что очень любит власть и деньги. Власть любит даже милый домашний папа в тапочках. А деньги в наше время ценят и любят уже и трехлетние дети. Великий человек отличается тем, что постоянно и неизбежно придумывает некие Великие Цели. И ради этих целей он, на беду окружающим, всегда способен (и склонен) жертвовать. То есть отдавать на заклание нечто действительно ценное: жизни целых армий и психическое здоровье поколений, общественную мораль и территории. Тем он и страшен, в общем-то. А вся подлость в том, что именно и только Великая Цель способная людей добровольно взорвать мозг и слепо пойти за ней, ломая остатки того, что еще недавно было головой.
Частицей своего старого, еще не отформатированного сознания, Костя отмечал нелепицы в речах верховного, но даже не успевал осознать это — здравые ростки сомнений стремительно увядали, уступая место новым установкам и идеям. Раз уж есть цель, то он — оружие и средство. И он сделает всё что надо.
— Начинай снижение к точке выброски, — скомандовал Ягельник пилоту и посмотрел на него, показывая, что ждёт немедленной реакции.
Но тот, сосредоточенно придерживая наушники одной рукой, что-то напряжённо выслушал и вместо ожидаемого действия сообщил:
— На хвосте вертолёт госбезопасности. Вот, хозяин, послушайте, — он переключил какой-то тумблер и следующее сообщение услышали уже все в салоне «Робинсона».
— Вертолёт «Робинсон» к северу от нас! Прекратите движение и ждите дальнейших указаний! Здесь проводится спецоперация. Повторяю, прекратите движение!
Что знает подавляющее большинство жителей нашей страны о Таймырском полуострове XXI века? В основном немного и только штампы. Одни представляют себе стародавние жилища наивных кочевников и сонмища оленей, бредущих неведомо куда, другие — лес нефтяных и газовых вышек в бескрайней тундре. Третьи, путая все на свете, что-то слышали о «зеленом море тайги» и «длинном рубле», муксунах, бурундуках и белых медведях. Четвертые — начитанные — вспоминают о существовании где-то там поблизости златокипящей Мангазеи, знают, что тут есть великие могучие реки, на «тихом бреге» которого сидели когда-то казаки-первопроходцы, типа Ермака, «объятые думами», пятые — экономисты и финансисты, знают про существование медно-никелевого комбината-гиганта, завалившего едкими выбросами весь Таймыр. Конечно, все это в разной степени было или есть.
Но главное на Таймыре — его ландшафт, в том числе уникальный вид настоящей бескрайней тундры. Вы смотрите на неё, и у вас тут же появляется щемящее чувство ожидания путешествия, тревожное и волнующее предчувствие дороги. Вы понимаете, что слишком много времени проводите в насыщенном статическим электричеством кресле, что вашей психике надо забыть границы, очерченные обоями стен, глазам милей бесконечность простора, а ногам — длинный путь в неизвестность. Даже если никуда не пойдете, привычно отложив замыслы «на завтра», то томительные сны останутся, ведь в каждом из нас живет путешественник, как ни души его спасительными бытовыми отговорками. Если же вы, в отличие от большинства обывателей, представляете, сколько тайн и загадок таит заполярная тундра, то возвращение «в бетон» втройне тягостней. Ну… тогда хоть полюбуетесь вволю.
Таймырские тундры бесконечно разнообразны. В них есть огромное количество экологических ниш — мест обитания растений и животных. Они появились в результате множества причин: неодинакового геологического строения местности, различий в ветровом и температурном режиме, сдувании или навевании снега. Вечная мерзлота создаёт удивительные ландшафты, при взгляде с вертолета они напоминают то гигантские бородавки (остаточно-мерзлотные бугры «байджерахи»), то южно-азиатские рисовые чеки. Жизнь в заполярной тундре, следуя узору природных условий, создает собственный рисунок. Охотящиеся за леммингами совы и чайки выбирают самые высокие бугры для засидок и, унавоживая почву, помогают появлению высокой зеленой травы, сетка ярко-зеленых точек заметна с воздуха. Порою с вертолёта видно, как оленьи и лемминговые тропы меняют рисунок сети мерзлотных трещин. Тундра — особый мир, где земля, не прикрытая защитой леса, создает неповторимые по красоте узоры, а их подчеркивает приспосабливающаяся и меняющая их жизнь.
Донцов попытался разглядеть что-либо в бинокль, протиснувшись между пилотами, но безуспешно, освещение уже не позволяло. Тогда он откинулся назад и, продолжая жевать зубочистку, спросил у командира:
— Это точно «Робинсон»?
Тот еще раз посмотрел на монитор радара.
— Все характеристики сходятся, «Робинсон» Пантелеймона, никаких сомнений.
— Передай еще раз. И дай карту.
Карта была сложена так, чтобы весь район операции был на одной стороне. Андрей смотрел на неё рядом с «праваком» (летчик-штурман вертолета Ми-8), тихо выспрашивая какие-то подробности.
— Вертолёт «Робинсон» к северу от нас, с вами говорит командир вертолета Ми-8МТ Гречкин, госбезопасность Таймыра, на борту полковник Донцов. Здесь проводится спецоперация. Повторяю, прекратите движение, ждите указаний!
— Запроси, кто пилотирует, сам Пантелеймон, или как, — бросил полковник.
— «Робинсон», кто у штурвала? Что здесь делаете?
После небольшой паузы наушники сообщили:
— У штурвала летчик первого гласа Игнашёв. Выполняю чартерный рейс охота-рыбалка, курс на Волочанку.
Строго говоря, термина» вертолетчик» несуществует, слово это разговорное. Всех тех, кто поднимает летательные аппараты ввоздух, штатное расписание именует летчиками.
— Хорошо, Игнашёв, повисни и жди указаний.
— Принял.
Пилот вопросительно поглядел на Андрея:
— Будем тормозить? Товарищ полковник, он по кругу огибал точку.
— Это понятно. Ни в коем случае не тормозить, будем его работать… Ишь ты, хорошо Пантелеймон своим нукерам платит, если у него на «Робинсоне» летчик первого класса работает… Вы ты, Гречкин, сколько у нас получаешь? Ну, тихо-тихо… шучу.