Не видя ее, стоя спиной к окну, Илья следит за ней. Аглая попала в ловушку. В глубинах сознания крестьянки он улавливает слабые, но никогда не прерывающиеся отзвуки страха. Иногда этот звук нарастает до такой степени, что становится раздирающим криком. Порой раздается имя Жана Ви, которое смешивается с упоминанием Девы Марии. Аглая обращается к ним, чтобы они защитили ее.
— Кто такой Жан Ви? — резко спрашивает Илья у Беранже.
— Жан Ви? Жан Ви, ясновидец? Прежний аббат в Ренн-ле-Бэн?
— Может быть… Дайте мне подумать.
Сказав это, Илья пытается читать мысли старухи. «Бог возьмет весы, чтобы взвесить наши тщедушные душонки», — поет она. Трудноразличимые мужчины и женщины с расплывающимися чертами населяют ее память. Все они умерли. Она, кажется, перебирает их всех в памяти. К этому прибавляется то, что появляется из ее глубины каждый раз, когда страх проникает в нее. Она жалуется, ругается, проклинает, перемешивает молитвы с магическими заклинаниями, снова взывает к Деве и Жану Ви. Среди потертых картин, которые проносятся в голове бедной Аглаи, Илья видит, как появляется маленький грустный человечек в черном одеянии. Это Жан Ви, предшественник Будэ. Никакого сомнения: церковь в Ренн-ле-Бэн вырисовывается за его спиной.
— Да. Речь точно идет о кюре из Ренн-ле-Бэн, — заключает Илья.
— Это был странный священник! — роняет Беранже. — Говорят, он прожил свою жизнь, как если бы то была постоянная мука и ежесекундная боль. Говорят также, что он казался одержимым. Он все время говорил о богине Лето и ее родах в труднодоступных местах. Он упоминал о золоте богов, спрятанном в гротах… Вы представляете себе, богов! Он путал гиперборей с раем! Святотатство, скажете вы мне. Однако ему ни разу не было вынесено порицание вышестоящими священнослужителями. Никогда… В то время как я из-за простых выборов…
— Служил ли он здесь службы?
— Здесь? Это вполне возможно. Каждому из нас приходится служить в соседних деревнях, когда наши коллеги бывают больны. Но я не могу этого утверждать: Жан Ви покинул наши края около 1870 года.
— Куда направляется эта женщина? — резко спрашивает Илья.
— Как вы можете знать, что мимо прошла женщина? Вы стоите спиной к окну.
— Простое умозаключение. Я видел, как вы следили взглядом за кем-то.
— Женщина! Вы сказали — женщина. Илья, вы колдун.
— Мне так почудилось, и я думаю, что не ошибся. Нужно прислушиваться ко всем вещам и людям, что вас окружают. Я достаточно ясно выразился?
— Нет, ваше объяснение не убедило меня.
— Вы ничего не поймете до тех пор, пока считаете себя центром мироздания. В вашей деревне вы мне казались вдали от текущего века, по дела обстоят совсем не так. Действуйте, Беранже. Используйте все свои чувства и душу, откройтесь Вселенной. Станьте вместилищем, куда попадают ветры и дыхание звезд, тогда вы поймете. Мы поговорим обо всем этом снова. Скажите мне теперь, куда направляется эта женщина.
— На кладбище.
— В этот час, под таким солнцем! Вот уж она оригинал.
— Она не любит, чтобы ее видели. Она боится, что ее сочтут ведьмой.
— Продолжайте, Беранже, продолжайте… Расскажите мне о ней, это жизненно необходимо.
Наполовину прикрывая глаза, Илья отправляется на поиски сгорбленной женщины в черном. Аглая продвигается вперед между изуродованных могильных камней, брошенных среди зарослей чертополоха и крапивы.
— Она сейчас отломает стебель шиповника на могиле Мари де Негр Дарлес, дамы д’Отпуль де Бланшфор, чтобы «изгнать злых духов», так она говорит, но я нисколько не верю этому: злые духи не живут в могилах, они поселяются в домах. Старая Аглая нам лжет, она прекрасно знает, что эти духи могут быть побеждены только в полночь: стебель шиповника здесь совсем ни при чем.
— Давайте догоним ее.
— А когда вы будете изучать манускрипты?
— Потом! Идемте же, время не ждет.
Беранже вздыхает от досады и следует за толстым евреем, который вытирает своей влажной рукой пот со лба. Подавляя всякую мысль, Илья позволяет спокойствию деревни овладеть всеми его чувствами. Сквозь жужжание мух он улавливает слабое и необычное позвякивание колокольчика.
— Вы слышите? — говорит он.
Беранже прислушивается, но только шепот ветра, резвящегося среди грабов, доносится до него. Движением головы он отвечает «нет» Илье, но тот не смотрит на Беранже, борясь с ужасной жарой, которая проникает под все его одежды.
— Следуйте за мной, — говорит Беранже.
Он обладает бьющей через край жизненной силой, почти как юноша. В несколько шагов он огибает церковь и попадает на кладбище. В то же время Илья двигается с трудом, увлекая свое грузное тело, живот в форме яйца, по которому стучит котомка, с которой он никогда не расстается. С каждым шагом у него возникает впечатление, что его кожа сейчас лопнет. «Клянусь Малхутом, — думает он, — я что же, был сегодня утром преувеличенного мнения о своих силах?» А так как у него все в порядке с чувством юмора, он просит Яхве дать ему грациозность и легкость серафима. Небеса глухи к его просьбе. Они оставляют его ползти по растрескавшейся, словно старая миска, земле. У первой же могилы он усаживается в тени от большого креста, который возвышается над ним. Тогда он говорит душам, которые бродят еще среди надгробий и слегка задевают его: «Ищите то, что наверху, путь на небеса для вас не закрыт». Вдруг он вздрагивает. В опасной близи некая злая сила бьет из земли. Он оборачивается. В десятке метров, частично скрытый травой, которая растет в том месте, во весь рост стоит священник.
Беранже делает знак Илье. Тот тотчас же присоединяется к нему. Сила бьет из-под их ног. Невидимый враг бродит рядом. Стоя на коленях на потертом камне одного из надгробий, похожая на обуглившийся сучок, с руками, израненными артритом, Аглая молится. Оба мужчины медленно приближаются к ней. Они немного удивлены тем, что видят, как блестит на солнце какая-то квадратная стальная пластина. Она положена на горизонтальную плиту из песчаника сразу же над двумя выгравированными буквами: PS. Две другие детали поражают Илью: странное расположение греческих и латинских букв с одной и с другой стороны от слов REDDIS REGIS CELLIS ARCIS и, в нижней части плиты, изображение осьминога и цифр LIXLIXL. Что же касается вертикальной плиты, ему не хватает времени, чтобы прочесть то, что там написано. Аглая только что встала на ноги с невероятной для женщины ее возраста резвостью.
— Зачем вы пришли сюда? — выплюнула она со злостью.
— Я навещаю своих умерших, вы видите в этом какое-то неудобство, дочь моя? — отвечает Беранже с самым что ни на есть естественным видом.
— А он? — говорит она, показывая на Илью пальцем.
— Достаточно вопросов, Аглая, — повелевает Беранже. — Это мне стоит спросить у тебя о том, что ты делаешь на этой могиле, которая не принадлежит твоей семье! И откуда эта пластина из металла, положенная на плиту?
В тот момент, когда он хочет взять ее, старуха кричит:
— Не прикасайтесь к ней!
— Нет, не трогайте ее! — бросает Илья в свою очередь.
Он делает шаг вперед и вытаскивает из своей котомки полоску фиолетовой материи, которую набрасывает на пластину.
— Грязный вонючий еврей! — выплевывает старуха.
_ Она с вызовом уставилась на него взглядом, полным подозрения. В первый раз с того момента, как он оказался во Франции, Илье кажется, что эти слова, полные ненависти, затронули его. Эта женщина-антисемитка, кажется, была отравлена речами Эдуара Дрюмона[17]. Илье кажется, что он слышит торжественные речи этого ложного католика: «… Главными признаки, по которым можно узнать еврея, остаются: этот знаменитый горбатый нос, моргающие глаза, крепко сжатые зубы, выступающие уши, квадратные ногти вместо того, чтобы быть выточенными в форме миндаля, очень длинный торс, плоские стопы, круглые колени, сильно вывернутые наружу лодыжки, нежная и растекающаяся в рукопожатии рука лицемера и предателя…» Страшная тень проскакивает в его взгляде, на миг задержавшемся на лице Аглаи. Но голубые глаза очень быстро снова становятся добрыми и трогательными, как бы показывая тем самым всю любовь и силу, сконцентрированные в нем.
— Иди! Воздастся тебе по вере твоей! — говорит он женщине, поднимая обе руки в знак мира.
И старуха, преобразившись, почтительно кланяется и уходит в сторону деревни. Беранже ошеломлен. Определенно, его друг очень силен, он говорит, как Иисус в Капернауме. Подражая ему, он присоединяется к нему, цитируя другие слова Господа, произнесенные в тот день:
— Ну же! «Говорю же вам, что многие придут с востока и запада и возлягут с Авраамом, Исааком и Иаковом в Царстве небесном».
Илья улыбается ему, наклоняется и берет пластину так, чтобы избежать ее контакта со своей кожей, заворачивая ее в полоску материи.
— Что это за предмет? — спрашивает Беранже.
— Это талисман, насылающий гибель, он охраняет эту могилу.
На вертикальной плите видна следующая надпись, загадочная из-за расположения слов и четырех букв поменьше:
CT GIT NOBLE M
ARIE DE NEGRE
DARLES DAME
DHAUPOUL DE
ВLANCHEFORT
AGEE DE SOIX
ANTE SEPT ANS
DECEDEE LE
XVII JANVIER
MDCLXXXI
REQUIES CATIN
PACE[18]
— Это была знатная дама, — говорит Беранже. — Следует читать: Мари де Негр Дабль. Семейство Дабль проживало на плато Со. Она вышла замуж за последнего маркиза де Бланшфор.
«Ну, вот мы и добрались, — думает Илья. — Семейство Бланшфор! Духовные наследники Великого Магистра тамплиеров Бертрана де Бланшфора».
Он ощупывает каждую букву имени этого седьмого Магистра ордена и спрашивает у себя, почему барон Анри д’Отпуль вдруг взял титул сеньора де Бланшфор в XVII веке. Какая правда скрывается за этими буквами? Аббат Будэ сказал ему не все. Он ему рассказал о существовании этой могилы туманными терминами, а также о том, что она охраняется: «На могиле находится второй ключ, который интересует наш орден. Жан Ви, мой предшественник, знал о нем, он мне сообщил его после того, как смог расшифровать. Орден принял тогда все меры, чтобы сделать эту могилу недоступной. Никто не может приблизиться к ней, не почувствовав отвращение, потом тошноту. Долгое нахождение рядом с ней неизбежно привело бы к смерти. В настоящее время только одна старая женщина, подготовленная Жюлем Буа, может отважиться приблизиться к ней; в ее обязанности входит регулярно активировать вредное излучение, которое исходит от нее с помощью тинорамозы»