то золото делает его бесчеловечным. «Я не стою больше, чем те из Сиона», — шепчет он. Он пытается думать о ней, вспомнить о ее нежности, возвышенности ее чувств, проникнуться ее любовью. Это все те вещи, за которые он пытается ухватиться, но ему это не удается. То, что неотступно преследует его в мыслях, находится где-то здесь, под землей. Тогда он встает на колени и начинает каяться, но ему не удается закончить начатое: слова ему кажутся лишенными смысла, потому что вера его не сопротивляется более бурному искушению, которое захватывает его целиком. Золото, золото Соломона сметает все предрассудки. Когда он вновь поднимается на ноги, его выбор сделан: сегодня вечером он столкнется лицом к лицу с Асмодеем.
Теперь отсчет минут, которые отделяют его от ночи, кажется ему вечностью. Он направляется к Ренн-ле-Шато против своего желания, как если бы он боялся, что у него украдут или же переместят в другое место эту дыру. И он спрашивает у себя, какие опознавательные знаки есть у этого места, остающегося неизменным на протяжении веков.
— Этой ночью весь мир будет принадлежать мне! — бросает он, оборачиваясь последний раз в направлении Пик.
— Ну, вот мы и пришли! — говорит он, тяжело дыша, Мари, узнавая пять каменных глыб, которые слабо светятся под звездным небом.
Мари страшно. Она завидует отваге Беранже. Он приседает перед ней на корточки, чтобы закрепить веревку. Он не изменился. Все та же точность, та же легкость движений, действий и мыслей. Она бросает взгляд на то место, откуда они пришли, в сторону руин Капиа, но она не видит ничего другого, кроме деревьев и хаотически разбросанных каменных глыб. В последнем усилии, с неясной головой, затуманенной опасностью, с которой она начинает смиряться, она двигается вперед к своему любовнику и остается стоять на краю отверстия, широко раскрыв глаза. Она зажигает лампу, когда он ее об этом просит. Она помогает ему и обдирает себе руки, когда необходимо расширить проход. И, когда он изображает довольную улыбку, она принимается плакать. Хорошо знакомое ей чувство уныния угнетает ее здесь, перед лицом того, кто, во имя удовлетворения своих личных амбиций, отказывается от простого счастья, которое она надеялась ему дать.
— Сейчас совсем не время хныкать! — изрекает он, целиком захваченный своей страстью. — Я сейчас спущусь; когда я попрошу, ты мне передашь лампу.
Крепко держась за веревку, он начинает спускаться ногами вперед в отверстие. Склон крутой, но он мог бы двигаться вперед без помощи веревки. Из осторожности он не делает этого.
— Лампу, — просит он.
Мари протягивает ее ему через отверстие, он хватает ее и поднимает вверх за своей спиной. За пределами овала, окрашенного в оранжевый свет, узкий проход, кажется, уходит дальше, расширяясь.
— Я пошел туда!
— Будь осторожен, любовь моя…
Она сказала ему самую простую вещь на этом свете, вложив в нее все свои чувства. Она передала ему свое чувство самым прямым, самым мгновенно ощутимым способом. Однако он ее не услышал или не захотел ее услышать. Она видит, как он уходит по наклонной плоскости. Отблески медного цвета цепляются еще в течение нескольких секунд за выступы мраморного свода, потом они темнеют и превращаются в черноту. Мари подносит руку к своему рту. «Да хранит тебя Господь», — шепчет она.
Конец веревки. Значит, он уже покрыл расстояние в тридцать метров. Беранже бросает его и выпрямляется: наклон ощущается слабее, и он может стоять. Он проходит еще несколько метров, достигает горизонтальной плоскости и делает остановку. В этом месте проход увеличивается в объеме в четыре раза, и лучи лампы едва освещают этот неф, выточенный в форме последовательности цилиндрических сводов. Опускаясь, он берет щепотку земли и сравнивает ее с той, что он взял на наклонном участке, по которому только что спустился; они разные, и граница между двумя разновидностями почвы слишком четкая, чтобы быть естественной. Пещера была заполнена искусственно. Чуть дальше беззвучно течет струйка прозрачной воды, едва подрагивая на белой гальке, выступающей из воды. Он следует вдоль нее, сердце его стучит. Вскоре он берет в руку распятие и закусывает губы, проходя в меньший по размерам зал. Это дверь! По крайней мере, он так бессознательно полагает, находясь в состоянии, в котором перепутались лихорадочное волнение, страх и возбуждение. В пяти шагах от него покоятся два скелета, кости их погружены в грязь в ручейке, странные цветные лохмотья разбросаны вокруг них, может быть, это остатки их одежды. Он узнает шлем, меч, кинжал, кельтский торквес. Соньер довольно долго внимательно разглядывает их, прежде чем собраться с мыслями. Хотя находка и произвела на него сильное впечатление, он остается неподвижным и молчаливым, помогая себе только распятием, зажатым в руке. Он черпает свою силу в кресте; он продолжает, весь в напряжении, готовый к действию. Воздух свистит в его ноздрях, когда он наполняет свои легкие, проникая в вытянутую в длину пещеру, где грудой лежат десятка два трупов. По их лучше сохранившимся одеждам, по форме их оружия, по варварским рисункам на их украшениях из бронзы он делает вывод, что это вестготы. Чем они были сражены? В его воображении рисуется кошмарный мир, наполненный безумными отвратительными тварями, волшебными силами. В какой-то миг его паника столь велика, что он подумывает о том, чтобы вернуться назад. Тогда он непрерывно смотрит на крест, чтобы поддержать свое мужество, потом переносит взгляд к краю пещеры, где открывается черная пасть другого прохода. Беранже ощущает насущную потребность устремиться туда. Пройдя через новое отверстие, он так сильно дрожит от радости, что не знает, выдержит ли его сердце. Там, у его ног, золотые слитки отражают свет его лампы. Когда он приближается к ним, он замечает, как они блестят. Он берет один слиток своими пальцами, самый маленький. Он весит не меньше четырех килограммов. Он насчитывает около сотни слитков, из которых самые большие должны приближаться к сорока килограммам. Ему кажется, что мозг его наполнен светящимся туманом, пока он наполняет свою котомку. Нагруженный таким образом, он бросает взгляд в глубину галереи, которая делает изгиб. Нет! Сегодня он дальше не пойдет. Он незамедлительно вернется на поверхность и поделится своим счастьем с Мари.
Когда он вновь оказывается рядом с девушкой и показывает ей свою находку, она падает к нему в объятия и начинает плакать, но он не знает, от счастья ли или от печали эти слезы.
На следующий день, как только родители Мари отправились на работу в Эсперазу, они закрылись в пасторском доме и стали ждать Будэ, к которому был послан пастух с письмом.
Три часа спустя аббат из Ренн-ле-Бэн стучится к ним в дверь. Мари открывает ему. На его лице видны нервные подергивания.
— Итак? — говорит он.
— Он вас ожидает в своем рабочем кабинете.
Не удосуживаясь даже снять свое пальто с широкими складками, он направляется в другое помещение, унося с собой ледяное дыхание улицы. Он хочет попасть к Соньеру, но рукоятка на двери рабочего кабинета крутится без особого результата.
— А ключ-то у меня, — говорит Мари.
— Это что, так важно?
Мари не отвечает. Ключ уже в замочной скважине и поворачивается, высвобождая створку двери, которая издает скрипучий звук, когда Будэ толкает ее.
Беранже стоит, руки его положены плашмя на стол. А между его рук лежит золото. Четыре слитка из чистого золота, у которого не холодное свечение зимних звезд, а теплое сияние дневного светила.
Чувствуя, что он задыхается от внезапного волнения, Будэ не удается произнести ни единого слова. Мечта, которая неотступно преследует Сион на протяжении веков, приняла вдруг реальную форму.
Как будто желая раздразнить его еще сильнее, Беранже бросает:
— Шестнадцать килограммов, Будэ! И там еще есть в сто раз больше, под вершиной по имени Пик.
Не отрываясь, Будэ смотрит с вожделением на золото. В тот момент, когда он не может не позволить своей руке пощупать его, ему бы очень хотелось притвориться и изобразить глубокое отвращение к этому металлу, но всякое сопротивление напрасно.
— Вы можете взять их, — продолжает Беранже, — они ваши. Вам останется только перечислить причитающуюся мне часть в наличных деньгах на мои счета. Таковы условия нашего соглашения, не правда ли?
Будэ не нравится надменный тон Беранже. В этот миг сила злопамятства разрушает магнетизм, который слитки оказывают на него, и он злобно смотрит на Мари, прежде чем встретиться со злым взглядом Соньера.
— Как вы намереваетесь забрать остальное? — наконец спрашивает он с агрессивным видом.
— У меня на этот счет есть одна идея, но, само собой разумеется, что я не смогу хранить его здесь.
— Что вы тогда предлагаете?
— Знаете ли вы развалины в Капиа?
— Да.
— В нескольких метрах ниже находятся ручей Фагустр и камень в форме сердца. Он полый в своей нижней части, я буду туда складывать все свои находки каждый день в три часа после полудня. Вам предстоит забирать их при помощи братьев.
— Договорились, Соньер, мы так и поступим. Однако одна вещь меня удивляет…
— Какая вещь?
— Что вы нашли только слитки.
— Я не продолжал своих поисков вне этой галереи.
— Продолжите их, ну, продолжите же их!
— Когда мне удастся полностью вывезти мою первую находку.
— Но вам ничего не стоит попробовать и проинформировать нас.
— Цена жизни вам кажется не очень высокой… Кто нам скажет, что в этом подземелье нет ловушек?
— Все это вздор и чепуха, ваши ловушки!
— Вспомните, Будэ: ДАГОБЕРУ II КОРОЛЮ И СИОНУ ПРИНАДЛЕЖИТ ЭТО БОГАТСТВО И ОНО ЕСТЬ СМЕРТЬ. Почему бы вам самому не отправиться туда?
— Я слишком стар.
— А братья?
— Только один должен знать место, где находятся сокровища. Мы доверяем только одному человеку, и этот человек вы!
— А Мари?
— Мари будет держать язык за зубами, она вас слишком любит для того, чтобы рисковать потерять вас.
— Меня от вас тошнит, Будэ. Забирайте свое золото и проваливайте.