— Но я никогда не знал, в чем заключается ваша роль, — возражает Беранже.
Фон Габсбург бросает вопросительный взгляд в сторону Ильи. Тот моргает глазами в знак согласия и говорит:
— Вы можете говорить, Иоганн. У нас полное доверие к Соньеру. Он оправдал его. Он оказал помощь династии и принесет себя опять в жертву для нее, когда мы его об этом попросим.
— Хорошо, — говорит фон Габсбург, прочищая свой голос.
— Прежде всего, я хотел бы, чтобы вы меня извинили за то, что я вам солгал во время нашей встречи в Ренне.
— Извинить вас?
— Мое имя не Иоганн-Стефан фон Габсбург. Это по его совету я всюду выдавал себя за него. В то время мне было трудно покинуть Австрию, так как мои отношения с императором были скорее натянутыми.
— Кто бы вы ни были, я вас прощаю, — говорит Беранже с поспешностью, желая узнать настоящее имя этой вызывающей столько ажиотажа особы.
— Мое настоящее имя — Иоганн-Непомуцен-Сальвадор фон Габсбург. Я сын Леопольда II и Маргариты Сицилийско-Неаполитанской. Мой отец принадлежал к Сиону. Он на протяжении всей своей жизни тайно стремился к тому, чтобы один из Габсбургов стал однажды во главе Европы, а я попытался продолжить то, что он начал. Я боролся против двора, против этикета, против законов, против императора, против Папы и Пруссии. И я был сослан в Линц по приказу Франца-Иосифа. Габсбурги… Эта фамилия должна была бы выделяться золотыми буквами на фронтонах церквей; при одном только ее упоминании Папа должен был бы преклонить свое колено. Вместо этого с данным именем связано много драм, и оно угасает в серых венских буднях, где поселились пруссаки… Я хотел изменить судьбу империи, пытаясь завладеть болгарским троном. Из этой страны я бы смог противостоять Бисмарку, сегодня — Вильгельму II и русским. Император Франц-Иосиф расстроил мои планы и сместил меня со всех командных постов. Вот что я получил, попытавшись объединить европейцев вокруг священной фамилии Габсбургов. Я удалился в замок Орт, творя на благо Приората и Рудольфа до того дня, когда последнего убили в Мейерлинге. Тогда, из чувства отвращения, я отказался от всех своих титулов и взял имя Жана Орта, прежде чем стать Фредом Оттеном в Южной Америке. Продолжение вам известно, и я нахожусь здесь по просьбе братьев из Приората для того, чтобы спасти то, что остается от династии Габсбургов. Мы должны расширить и укрепить власть будущего императора — маленького Карла. Это будет нелегкой задачей, он еще слишком юн и плохо подготовлен к такому предназначению. Смерть его кузена Рудольфа, морганатический брак его дяди Франца-Фердинанда, чьи дети ввиду такого брака отстранены от наследования трона, вдруг сделали из него наследника, предназначенного для того, чтобы носить тройную корону. Будем молиться за то, чтобы Франц-Иосиф прожил еще долго для того, чтобы это дитя превратилось в настоящего мужчину и смогло противостоять Германии и Церкви. Приорат должен защитить Карла и положить основы нового социального порядка в Европе. Золото, которое вы добыли для нас, находится в надежном месте, оно послужит нашему делу; документы, которые благодаря вам предстали на свет, доказывают, что Меровинги имели потомство; остается только доказать, что Габсбурги являются этим потомством, чтобы сделать законной их власть над всеми нациями при поддержке католиков. Если да, то мы окажемся выше Папы. Ищите дальше, Соньер. Доберитесь до самой глубины секрета, до Ковчега Завета. И тогда мир изменится. Что же касается меня, то я собираюсь отправиться назад в Южную Америку. Иоганн-Стефан заменит меня. Он обладает качествами, которых у меня больше нет. Это все, что я намеревался вам сказать, Соньер.
Иоганн-Сальвадор стучит своими каблуками и склоняет голову в поклоне, соответствующем официальному протоколу. Прошло много времени, но ему не удалось избавиться от поведения и привычек эрцгерцога. И когда он закрывает глаза, ему кажется, что он все еще в генеральской форме, с медалями и орденами, которых не заслужил, но они принадлежат к необходимым аксессуарам, связанным с именем Габсбургов.
— Идемте со мной, — говорит Илья Беранже. — Я отведу вас сейчас в вашу комнату.
Оба мужчины покидают помещение, оставляя лишенного своих полномочий эрцгерцога и магистра спиритов в странном и патетическом разговоре наедине.
Сидя на кровати, потерянный посреди совершенно голой комнаты, украшенной только двумя рисунками пером Обри Бердсли, изображающими ведьм, Беранже слушает Илью. Его друг рассказывает ему о перипетиях своих путешествий и сообщает о договоренностях, заключенных с очень влиятельным Еврейским благотворительным фондом «Prurim Association».
— Весь народ Израиля находится рядом с вами, — говорит он. — Ваши поиски являются нашими поисками. Найдите священные предметы из Храма Господня, и вы разделите с нами и с Габсбургами власть.
Потом он признается в том, что побаивается Германии, Вильгельма II и его коллег, которым император хочет навязать свою волю: фон Каприви, Бюлов и фон Тирпиц. Наконец, он говорит об опасностях, которые подстерегают братьев Сиона с тех пор, как епископ из Монпелье, монсеньор де Кабриер, получивший мандат от Папы Льва XIII, ведет расследование по поводу их действий.
— Согласно сведениям, которые нам предоставил монсеньор Бийар, монсеньор Кабриер является роялистом, очень сильно привязанным к традициям, но это всего лишь видимость. На самом деле в его обязанности входит заключение всевозможных альянсов с республиканцами, чтобы усилить во Франции авторитет Папы. Мы думаем, что он стоит во главе иоаннитов. Пользуясь таким своим положением, он будет использовать все средства для того, чтобы заполучить золото из Ренна.
Волна отчаяния накатывает на Беранже. Золото, спрятанное в цистерне, приходит ему снова на память. Он трясет головой, словно хочет отделаться от этой мысли, и Илья нежно берет его за плечо.
— Какое безумство, — говорит Илья.
— Пардон?
— Оставить у себя золото.
— Вы знали об этом?
— Я понял это, как только увидел вас. Я обладаю странным свойством читать в сердцах людей. Золото очаровывает вас. Оно обладает для вас качествами… Как бы это сказать? Да: плотскими. Владение нм воодушевляет вас, и это чувство все более усиливается в вашем сердце, беспощадно, заменяя даже Бога и чувства, которые вы испытываете к тем, кто дорог вам. Вы должны были взять часть его, это было неизбежно.
— Нет! Я не такой гнусный, как вы меня себе представляете. Что-то изменилось во мне с момента обнаружения золота, это правда. И это вы, люди из Приората, вы разрушили часть моего существа, направляя меня к этой пещере. У меня такое впечатление, что моя душа осталась под землей, узницей у этого каменного демона, который стережет сокровища. Однако я всегда воспринимаю человека сильным, гордым, чистым, благоразумным и бесстрашным. Я вижу в человеке рыцаря, и именно в качестве рыцаря я участвую в этой авантюре. Мои восторженные чувства очищают мое сознание от всех грехов, они позволяют мне искать правду, осуществлять мои самые высокие помыслы, не знать стыда и быть способным смотреть на солнце. Может быть, в этом ослеплении я навлекаю на себя проклятие. Может быть, но я ни о чем не сожалею. Я взял себе часть золота, и я больше не желаю его. Я хотел бы, чтобы вы помогли мне перевезти его с целью принести в дар мадам Кальве.
— Это будет сделано, — говорит Илья. — Эта тайна останется между нами тремя. Это золото пойдет на пользу нашей подруге, которая в нем сильно нуждается в данный момент. Что касается нас, то мы отправимся, чтобы вырвать вашу душу из рук Асмодея. А теперь хорошенько отдохните: завтра мы поедем на рассвете в Ренн-ле-Шато.
Глава 24
14 июля 1895 года, Ренн-ле-Бэн.
Илья отваживается приподнять свою голову, чтобы попытаться разглядеть врага. В какой-то миг порыв теплого бриза срывает с кустов завесу и позволяет ему увидеть мужчин, которые пытаются расчистить вход в пещеру.
— Пригнитесь! — приказывает Будэ.
Илья снова падает носом в заросли тимьяна рядом с Беранже. Он на грани своих сил, его ноги размякли от усталости. Будэ и Соньер заставили его подняться до скалы в Клотс, на высоту в двести метров над Ренн-ле-Бэн, таща и подталкивая его, первый из них чертыхался, а второй подбадривал. Зачем им нужно было преследовать этих четверых авантюристов, переодетых в отдыхающих на водах? Они ничего не найдут в этом месте. Он знает это. Никаких волн не исходит из того отверстия, за исследования которого они принялись.
— Что они делают? — шепчет Беранже, передавая свою флягу Илье.
— Они играют в золотоискателей. Им кажется, что они чувствуют в себе кровь своих предков, а их предки не были рудокопами. Это жители Марселя.
— Откуда вам это известно?
— С помощью нескольких монет, которые я дал кучерам фиакров, стоящих возле гостиницы, где проживают отдыхающие на водах. Они проводят много времени неподвижно на своих сиденьях и узнают гораздо больше, нежели мы, расположившись на краю пропасти. Вы увлекли меня в горы вслед за этими мужчинами прежде, чем я смог вам о них что-либо сказать. Я проживаю вот уже три месяца в гостинице и в течение более девяти месяцев обследую регион; у меня было время нанять нескольких информаторов.
— Что вы еще узнали?
— Что один из них дважды обедал на постоялом дворе по дороге в Куизу с каким-то субъектом, который, очевидно, принадлежит к Церкви, хотя и был одет в гражданское платье.
— С чего вы так решили?
— У него ужасная мания раздавать направо и налево «спасибо, сын мой, идите с миром» или «я буду молиться за вас» служащим постоялых дворов и гостиниц, в которых он останавливается. Более того, он наведывался епископство в Каркассоне. Этого вам достаточно?
— Да.
Будэ ползет к ним, приложив палец к губам. Там, вдали, незнакомцы прекращают поиски, ругаясь своими поющими голосами; но как бы они смогли выразить по-другому свое замешательство по поводу провала.
— Вот сучьи отродья! Нас заставили жрать землю впустую.