Стоя на часах возле вестготского портика в ожидании епископа, Беранже видит, как люди медленно преодолевают последние метры подъема, ведущего в деревню. В нарядах для церемоний, надетых ради такого случая, они двигаются в правильном порядке и держась семьями: старики посередине, молодежь сзади и дети по бокам. Им сказали, что в церкви живет Дьявол, поэтому они по предписанию деревенского предсказателя надели медальоны с изображением святого Бенуа. Этот медальон помогает отвратить злой рок. А за неимением такового с собой, они повторяют «краткое слово Божье», которому их научили их предки. Беранже угадывает это по быстрому движению их губ. Он не может ничего сделать против этой защитительной молитвы, как и против деревенского предсказателя и колдуна. Может быть, они правы, так как в этой молитве говорится, кроме всего прочего, следующее:
…Là-bas, là-bas, il y a deux
passerelles
L’une est large, l’antre
étroite.
Les élus y passeront
Et les damnés ne pourront
pas[56].
Они проходят под портиком. Другие приходят на смену им и встречают жителей деревни, теть, дядь, братьев, сестер, произнося только самые нужные слова любви, прежде чем пройти в церковь, чтобы освободить себя от своих сомнений. Но Дьявол тут как тут. Местные жители не солгали. Оказываясь прямо перед ним, они ощущают, как их мужество глупо испаряется. Произносимые ими слова «Во имя Отца…» с трудом проходят сквозь горло, когда они со страхом обмакивают свои пальцы в кропильницу. И тогда им в голову приходят странные и ужасные видения, вместе с языками пламени, которые обвивают друг друга, рогами, клыками, жалами, когтями и клешнями. Устрашающий и полный ужасов мир демонов возникает перед ними; и их души, низвергнутые туда, горят в огне.
— Святая Богоматерь! — восклицает одна старая женщина, которая никогда еще не видела новую кропильницу, да так громко, что несколько уже собравшихся тут прихожан оборачиваются. Среди них Мари. Ощущая легко передающийся страх старухи, которая встала на колени рядом с ней и шепчет «краткое слово Божье», она подражает ей, крестясь десяток раз. Последние строчки она произносит со всем усердием, на которое только способна, со слезами на глазах и сердцем, колотящимся быстро и сильно:
Qui saura la parole de
Dieu
Trois fois par jour la dira,
Qui la sait et ne l’enseigne,
Qui l’entend dire et ne l’apprend
Le jour du Jugement
Souffrira un grand
tourment.
Mon Dieu faites-moi la
Grâce de bien vivre et
de bien mourir[57].
Успокоенная, она чувствует, как шепот вокруг начинает убаюкивать ее. Она стоит неподвижная и размякшая, как и ее соседка, старуха, которую теперь гипнотизируют бронзовые предметы на алтаре, с благоговением начищенные до блеска матерью Мари; как дети из хора, одуревшие от ожидания в пляшущем свете свечей; как святая Жермен, которая была бы на самом деле прекрасной, если бы действительно улыбалась.
Вдруг она настораживается. Монсеньор Бийар на подходе. Снаружи какой-то ребенок прокричал об этом. Шушуканье и приглушенный шепот прекращаются. Старуха выходит из оцепенения, выкручивает свою шею в направлении входной двери. Дети из хора стряхивают с себя пылинки и стоят в напряжении. Подталкиваемые любопытством люди, стоящие в задних рядах, выходят вперед и смешиваются с теми, кто предпочел ждать епископа перед папертью.
Беранже и Бийар снова встречаются. Они долго смотрят друг на друга в молчании, одновременно взволнованные и радостные, оба счастливые, потому что еще живы и невредимы после стольких лет рискованных приключений. Епископ шепчет:
— Мы победим.
Аббат ощущает, как негнущиеся пальцы епископа сжимают его руку. Бийар шевелит губами, словно хочет что-то добавить, но близость его секретаря мешает ему это сделать. Беранже кажется, что он заметил короткую вспышку страха в его глазах, под которыми видны круги. В них также читается беспокойство и ясность.
Маленькая паперть быстро заполняется шумной толпой, которая с нетерпением радостно встречает Бийара: епископ несет ответы на все их вопросы, вызванные опасениями и надеждами.
— Сейчас посмотрим, какую он скорчит рожу, увидев Дьявола, — говорит Сарда эскадрону республиканцев, сгрудившихся у дальней стены и исповедальни, между кропильницей и купелью.
Встречаемый песней во славу Бога, Бийар пересекает порог церкви и останавливается перед кропильницей. Слишком долго. Он нетороплив в своих движениях. Его взгляд привлекает не композиция из четырех ангелов, а Асмодей, хранитель Храма. Клянусь Христом! Какое различие с тем расплывчатым описанием, которое ему дал секретарь, прибывший в Ренн-ле-Шато с целью подготовки его визита. Уродливое лицо Бийара излучает жестокость, он в какой-то миг думает о том, чтобы попросить у Соньера тотчас же разбить это изображение. Но появляются дети из хора и отвлекают его внимание от кропильницы. Вслед за их белыми одеждами он движется к алтарю, вызывая при своем проходе шепот восхищения. И в толпе раздаются страстные вздохи, когда он благословляет собравшихся, прежде чем усесться в церемониальное кресло.
Чувство опьянения наполняет Мари. Ее голос становится громче, как и голоса других. Подобно разгорающемуся пожару, пение заставляет содрогаться своды нефа. Беранже ликует. Он вспоминает дырявую крышу, разбитый пол, гибкие и жирные тела крыс, скачущих между старыми статуями. Прошло двенадцать лет. И у него получилось.
Теперь он служит мессу при полном параде и повелевает верующим встать на колени, подняться, снова опуститься на колени, снова подняться… На своем месте монсеньор Бийар, с седыми волосами, торчащими из под митры, с влажными глазами, молится с усердием вместе со своим протеже. Беранже чувствует себя счастливым, крестится, преклоняет колено, вдыхает полной грудью ладан, снова поднимается, склоняется над Библией, читает строки из Евангелия от Луки, ласкает взглядом святых, крестный ход, фреску и изливает на склоненные головы слова, положенные в данной ситуации, без нажима, чуть-чуть с показной напыщенностью, чтобы насладиться своей властью. Когда он взбирается на кафедру, его голос снова усиливается и становится резким:
— В жизни христианина, в особенности для приходского пастора и для паствы, доверенной его заботам, нет более трогательного обстоятельства, чем визит епископа…
Головы медленно склоняются в знак согласия, поворачиваются к улыбающемуся епископу, потом возвращаются к Беранже. Аббат воспламеняется, восхваляет величие Бийара, прежде чем направить свой палец к толпе республиканцев:
— …Я видел несчастных, сбитых с толку вероломными советами, которые ожесточились против всех моих начинаний во имя прославления Бога и украшения его храма. В дни этого безрассудства все средства были хороши, даже насилие. К счастью, небеса наблюдали за этим, и само провидение расстроило их пагубные намерения…
Сарда делает скверный жест рукой и, кажется, начинает дрожать под воздействием взгляда Соньера. Аббат пронзает его глазами до самого затылка.
— Проклятый священник, — скрипит он зубами, — мы знаем твое провидение, это Дьявол.
— Тише, — говорит Закари, сидящий в последнем ряду, оборачиваясь к Сарда и поднимая кулак.
Сарда прижимается плотнее к исповедальне, позади Видаля, и пытается больше не слушать ставшую мягче речь своего врага.
— И так как я их прощаю всем своим сердцем… правильный путь… чуткое доверие… мир… источник утешения…
И далее следует описание приобретений и переделок в церкви, восхваление прихожан, потом выпад в сторону несознательных родителей, которые гонят своих детей на заводы. «Подлинные очаги аморальности и безбожия, где неминуемо погрязают добрые чувства и кроткие надежды, которые возлагал на них их пастор…» Эти слова заставляют улыбнуться немалое количество друзей Сарда, которые пытаются отыскать глазами кроткую надежду Соньера: Мари.
Наконец он подходит к заключительной части своей речи, заканчивая последнюю фразу широким жестом, предварительно адресовав Мари взгляд, которым он, казалось, хотел ее спросить: ну и каков я был?
Мари горда, красная от смущения. Еще чуть-чуть — и она бы встала и пошла к Беранже, чтобы звонко поцеловать его в щеку. Ее соседка поворачивает к ней свое сморщенное, как у ведьмы, лицо, в глазах ее мелькает лукавство. Она произносит:
— Тебе повезло, дочь моя.
— Мадам… Я не понимаю.
— Не красней, дурочка. Я прекрасно знаю, что ты его любишь, своего кюре. Найдется не одна такая, которая захотела бы быть на твоем месте.
Месса закончилась. Беранже принимает поздравления от одних, гневные и завистливые взгляды от других. Он стоит неподвижно у паперти, скрестив руки. Песнопения и ответ монсеньора Бийара на его речь все еще стоят гулом в его ушах, и он делает усилия, чтобы продолжить иллюзию этого праздника.
Освободившись от верующих, которые выказывают ему свое почтение, от детей, целующих его платье, епископ подходит к Соньеру. Он долго смотрит на него, потом снова изучает Асмодея. Ему бы хотелось знать, что их объединяет. Неужели аббат продал свою душу демону, после того как продал ее Сиону?
— У вас появилось больше уверенности с момента нашей последней встречи, и это не может не нравиться нам.
— Монсеньор слишком добр ко мне.
— А его аббат слишком амбициозен.
— Все, что было предпринято мною, было сделано для прославления Христа.
— И это? — говорит Бийар, указывая пальцем на кропильницу.
— Это зло, побежденное добром. Надпись «Этим знаком ты одержишь победу» очень хорошо указывает на это. А четыре ангела изображены здесь, чтобы раздавить Дьявола.