— Пригнитесь! — приказывает Илья.
Они думали, что дверь заколочена, забыта всеми, больше не используется. А она раскрывается. И тогда появляется мужчина с седыми волосами, не очень высокого роста, невооруженным глазом видно, что он настороже, так как прикладывает руку ко лбу наподобие козырька, чтобы посмотреть вдаль.
— Жан… — бормочет молодой человек. — Жан! — кричит он, вырываясь из укрытия. — Жан! Спаси меня! Он скоро вернется.
Упомянутый Жан делает движение назад, замечая своего сообщника, потом бросается внутрь дома, когда Беранже пытается удержать беглеца. Жан оказывается самым трусливым из всей банды, но он умеет пользоваться охотничьим ружьем и очень хорошо стреляет по кабанам. Когда он вновь появляется вместе с четырьмя другими сообщниками, его первый выстрел предназначается молодому человеку.
— Предатель, вот тебе за это, — сплевывает он, отправляя второй заряд крупной дроби в живот того, кого только что ранил в грудь. — Другие где-то рядом, — кричит он своим компаньонам, перезаряжая ружье. — Здесь аббат из Ренн-ле-Шато, я узнал его. А вместе с ним толстый еврей.
— Он мой, — бросает верзила, которого Соньер уже однажды поколотил в Тулузе.
— Быстро найди его, я же займусь жидом при помощи этого. Эй, оставайтесь здесь, — говорит тот, который любит играть с ножом.
Лезвие сверкает в его кулаке. С голым торсом он грузно продвигается вперед по пустоши, отбрасывая позади себя свою морскую фуражку. Спрятавшись за кустом, Илья подпускает противника поближе. Его губы шевелятся, глаза обшаривают небо, пальцы скрещиваются много раз, чтобы образовать сложные фигуры. Потом он грустно улыбается, когда человек с ножом принимается бранить его:
— Эй, еврей, покажись-ка. Ты не отделаешься так легко, как эта сволочь Дрейфус. Ну же, дерьмо! Вылезай из своей дыры, я сейчас покажу тебе, как делается настоящее обрезание.
Илья снова смотрит на небо. Вдруг из облака возникают тени, молча описывают круг, широко расправив свои широкие крылья, и пикируют к земле. Огромные морские птицы? Человек с ножом замечает их в тот момент, когда они налетают на него, словно снаряды из плоти и перьев с длинными заостренными клювами. Окаменев, он не пытается даже поднять свой нож. Его крик разносится от горного склона до скал.
Подобно мечу, клюв одной птицы вонзается чуть выше пупка. Ударом руки он вырывает его и начинает кричать, когда другие птицы принимаются за его глаза. Клювы ударяют быстро-быстро, и вот уже все его тело орошено кровью.
Мужчина падает, хрипит и теряет сознание. Однако птицы продолжают неистовствовать. Продолжая яростно вырывать нервы и мышцы своей жертвы, они не сводят жестких и беспокойных глаз с Ильи, словно боятся, что он будет оспаривать у них каждую порцию пищи.
Через несколько минут все приходит в состояние покоя. Стая птиц рассыпается, уносясь в сторону моря. Илья ищет и находит Беранже. Аббат повалил на землю своего противника. Борьба прекратилась на высоком скалистом гребне, белом, отшлифованном ветром и искривленном, словно волна. Они катались по земле, схватив друг друга за горло до тех пор, пока Беранже не высвободился чудовищным ударом коленями в грудь своего противника.
— Он мертв, — сказал Беранже.
Илья рассматривает тело мужчины, разбившегося о скалы пятнадцатью метрами ниже.
— Разве я для этого был избран? — продолжает Беранже с горечью.
— Не терзай себя; борьба была справедливой, зло находится на их стороне. Давай сражаться, Беранже, давай сражаться до нашего последнего дыхания. Мы должны разогнать тех, у кого в сердце есть горделивые помыслы; мы должны это сделать, так как это извечный закон вавилонского столпотворения.
— Мне так кажется, что нам никогда не удастся этого сделать, — говорит Беранже.
— Почему?
— Все идет слишком быстро, мне это совсем не по вкусу. Мы теперь находимся на их территории. Уже слишком поздно, чтобы возвращаться назад. Я думаю, что мы здесь в соответствии с волей нашего противника. Ответь же мне, Илья: ощущаешь ли ты его, как ты ощущаешь других? Видишь ли ты его вместе с тростью? Находится ли он в доме?
— Нет, я не ощущаю его присутствия.
Обеспокоенный Беранже не знает, что ему еще сказать или сделать, Илья же не кажется взволнованным и направляется прямо к дому.
— Ладно, — размышляет Беранже, — я иду за тобой.
Его беспокойство только увеличивается, когда центральная дверь в доме тихонько отворяется, а за ней становится видна пустота. Илья направляется прямо к ней. Беранже сдерживает себя, чтобы оставаться спокойным. С каждым шагом они все больше приближаются к опасности, но к какой? Никто не показывается на пороге.
Беранже набирает полные легкие воздуха и опережает своего друга. Он спрашивает себя, почему никто больше не появляется с оружием в руках. «Мне что, приснилось, будто их оставалось еще трое? Куда они подевались?» — говорит он себе, проникая в дом.
— Здесь больше никого нет, — роняет Илья. В его голосе полно уныния. — Я не понимаю… Однако…
— Однако?
— Это трудно объяснить. Такое впечатление, что все окутано туманом, все стало мутным, плотным. Это парализует мои способности.
В тот момент, когда он в свою очередь пересекает порог, он начинает ощущать некую инертную силу. Что-то вроде мягкой стены, которая пытается оказать сопротивление, когда он хочет пройти. Илья концентрирует свои мысли, и спустя три или четыре секунды это ощущение преграды исчезает.
— Беранже, не двигайся дальше, — повелевает он.
Беранже слушается его. В коридоре темно. Красные стены выглядят гладкими. Пожелтевшие и умирающие растения выглядят совсем удрученно в больших кадках, в которых земля превратилась в вызывающую отвращение сухую корку. До него доносится затхлый запах, вызванный разложением. И что-то другое. Он угадывает его присутствие. Оно страшит его.
«Это трудно для тебя, я знаю это, ты был взращен в вере с соблюдением традиций. Как и подобные тебе, ты веришь в Бога и в Дьявола, но ты отрицаешь всякие иррациональные проявления. Ты сейчас находишься в стадии познания. Вспомни о том, что я говорил тебе раньше: если ты уменьшаешь окружающий тебя мир до такой степени, чтобы стать его центром, то тебе ничего не остается. Разум ограничивает экспрессию. Откажись от этого, иначе ты сам станешь их жертвой. Мир простирается за видимыми границами, которые люди определяют сами себе. И опасность приходит из того мира, что находится вне этих границ».
Неужели это голос Ильи?
— Они не остановят меня так просто, — громко кричит Беранже, словно бросая вызов.
Двигаться вперед… Проложить себе путь, пройти насквозь дом, который грозится попросту стать их могилой. Нет! Кто бы осмелился встретиться лицом к лицу с Ильей? Кто хоть однажды осмелился и не погиб при этом?
Илья открывает одни ставни, чертыхается, бежит ко второму окну и пытается раскрыть другие ставни. То, что он обнаруживает во второй раз, совершенно удручает его: толстые прутья исключают всякое бегство с этой стороны.
— Мы позволили заманить себя в западню, — констатирует Беранже, опираясь на одно из окон. Все его силы собраны воедино, чтобы выдернуть один из прутьев.
— Попытаемся высадить дверь с помощью вот этого, — кидает Илья, опрокидывая мраморную колонну, служащую подставкой для головы фараона.
Крепко держа колонну в своих руках, они бьют три, четыре, десять раз в дверь, крепко сжав зубы и не произнося ни слова. Преграда издает хруст, но не раскалывается. Они отдыхают несколько секунд, потом повторяют все сначала. Колонна потихоньку рассыпается от соприкосновения с перекрещивающимися на двери железными полосами. Первым сдается Илья, он опускается в изнеможении в кресло. Он часто дышит, его губы растянулись в гримасе. От этого складывается впечатление, что у него патетическая улыбка. Когда Беранже также сдается и подходит к нему, наклоном головы он указывает на паркет у своих ног. Беранже не понимает.
— Что происходит? — спрашивает он, нежно постукивая своего друга по плечу. Илья испытывает апатию. В его глазах не плещется никакой жизни, это уже только маленькие старые потускневшие зеркала, в которых Беранже различает свое собственное крошечное отражение.
Тот же самый знак головой в сторону пола.
Беранже понимает только тогда, когда дым начинает просачиваться через щели в паркете.
— Огонь… Нет!
Его протестующий крик раздается во всем доме, пробегает по виноградным лозам, потом теряется где-то среди пения цикад. В великолепном прыжке, прыжке хищника, он перепрыгивает через колонну, поднимает ее и пытается сокрушить одну из стен.
Совсем близкий от них огонь гудит. Его пение становится все громче и сильнее, он иногда издает свист и крики, подобно душам мучеников в аду, в нем слышны заунывные голоса, теряющиеся в треске горящих перекрытий. Дым становится все более и более густым. Со слезами на глазах Беранже удваивает свои усилия. Штукатурка отлетает, падает на пол кусками, и на том месте, где она отвалилась, на красноватой поверхности появляется целая цепочка трещин.
Кирпичи!
С триумфальным ревом, ощущая сильную боль в плече от удара, он погружает колонну в самую их гущу. Образуется дыра. «Ух, ух» — выдыхает он, увеличивая ее своим импровизированным тараном.
— Мы выберемся отсюда!
— Да, — отвечает Илья.
Илья выходит из своего летаргического состояния. Стоя на четвереньках, он расчищает пол от кирпичей. Ему редко приходилось подвергать свое тело подобным физическим упражнениям. Его плоть изранена. Его сердце бьется подобно металлическому шару о гонг и уменьшает то небольшое количество сил, которое еще сохранилось в запасе в его старой туше.
— Огонь загорелся сзади, — стонет он.
Что-то мерцает во взгляде Беранже, который похож на разъяренного зверя. Он опускается, просовывает свою голову в дыру и смотрит вокруг с другой стороны. Успокоившись, он выбивает кулаками еще несколько кирпичей.
— Мы можем двигаться.
Он просовывает свое туловище в отверстие, перебирается в другое помещение, потом помогает протиснуться Илье. Языки пламени лижут противоположную стену. Стулья и кровать воспламеняются.