– Не вижу препятствий, – отвечает Арчи, одаривая Мадж и затем Нэнси своим лучшим подобием улыбки. Нэнси – она такая милая, такая покладистая, такая прелестная в своем бледно-голубом платьице – заслуживает того, чтобы весело и беззаботно провести день с подругой.
– Сможешь вернуться к ужину? – спрашивает Сэм, и Арчи физически ощущает на себе весь груз разочарования Джеймсов. Они столь любезно спланировали этот уик-энд, а он испортил их жест. Причем такой жест, которого от других людей едва ли можно ожидать.
– Я позвоню и сообщу, будет ли такая возможность. Если нет… – Он внезапно замолкает, не зная, что сказать. Он понятия не имеет, что ждет его в Стайлзе, что известно полиции, и не может планировать разные непредвиденные обстоятельства. Честно говоря, об этих обстоятельствах он даже думать не решается.
– Не волнуйся, старина, – приходит на выручку Сэм. – Если вечером ничего не получится, мы отвезем Нэнси домой.
Исполненный благодарности, Арчи огибает стол, чтобы пожать другу руку. В тот самый миг, когда их ладони встречаются, раздается стук в дверь.
– Как, опять? Вот чертова прислуга! – ворчит Сэм. – Что на этот раз? – кричит он.
– Тут у дверей полицейский, сэр, – отвечает служанка через скважину.
Арчи становится дурно. Он знает – или думает, что знает, – зачем стоит полицейский у дверей Джеймсов.
– Что?! – Сообщи служанка Сэму, что его любимая гончая вдруг сделалась пуделем, едва ли он имел бы более ошеломленный вид. Полиция существует, чтобы разбираться с драками среди работяг, а не стучать в двери загородных особняков.
– Да, сэр, офицер из полиции, сэр. Он ищет полковника.
– Это еще зачем?
– Он не говорит, сэр. Только твердит, что ему нужен полковник.
Унижение от того, что за ним явился полицейский – ведь это разоблачает его выдумку о здоровье матери, – затмевает тревоги по поводу самого факта. Что теперь думают о нем Мадж с Сэмом? Как он все это объяснит? И им, и Нэнси.
На дороге его «Деляж» слегка заносит из-за попавшего под колесо камня, и он на время теряет из виду полицейскую машину, за которой должен следовать. Этот недолгий отрыв от полиции роняет в его душу семя безрассудства. А что, если он просто уедет, уклонится от того, что ожидает его в Стайлзе? Сможет ли полиция его догнать?
Нет, он встанет перед лицом возмездия бесстрашно, как подобает мужчине. И не важно, как другие будут судить его действия, но он ни за что не желает выглядеть человеком, который манкирует своим долгом, бежит от своих ошибок.
Вслед за полицией он сворачивает на знакомую дорожку, ведущую к дому. Пыль из-под колес полицейской машины на миг закрывает поле зрения, и когда видимость возвращается, перед ним возникают острые тюдоровские крыши Стайлза, производящие на него почти столь же сильное впечатление, как и в тот день, когда он увидел их впервые. Сколько всего изменилось с тех пор, – думает он и гонит прочь эти воспоминания.
Арчи сознает, что ему нужно как-то перехватить инициативу. Пожалуй, следует дать понять, что он – полноправный хозяин Стайлза, и вести себя соответственно. Поэтому он выходит из «Деляжа», не дожидаясь полицейских. Твердо прошагав мимо других служебных машин, припаркованных у Стайлза на главной подъездной дорожке, он направляется прямиком к приоткрытой парадной двери и распахивает ее. Внутри он с удивлением обнаруживает, что никто из офицеров в черной форме, собравшихся на кухне, словно рой смертоносных пчел вокруг матки, его не замечает. Арчи понимает, что ему выдался исключительный шанс оценить ситуацию, прежде чем придется говорить.
Он осматривает длинный стол красного дерева вдоль правой стены прихожей, проверяя, не лежат ли на серебряном подносе чьи-нибудь визитные карточки. Сам поднос пуст, но есть кое-что необычное. Из-под него виднеется уголок конверта – характерная кремовая бумага жены.
Арчи бросает взгляд на полицейских, внимающих громкому, но в то же время странным образом приглушенному голосу невидимого человека (несомненно, шефа), и осторожно выдергивает конверт. Затем, стараясь ступать как можно мягче, он прокрадывается к себе в кабинет и тихонько притворяет за собой дверь.
Там он хватает канцелярский нож с ручкой из слоновой кости и вскрывает конверт. Со сложенного листка бумаги на него выпрыгивают остроконечные буквы – размашистый почерк жены. Время сильно поджимает, но на то, чтобы пробежать глазами весь текст, требуется больше пары секунд. Закончив, он отрывает взгляд от письма и чувствует, что, пробудившись от легкой дремы, попал в кошмарный сон. Когда и как, черт побери, она умудрилась это написать – не в смысле откуда у нее время, а в смысле откуда у нее такая дальновидность, такая проницательность, такая упорная расчетливость?
Арчи кажется, будто и без того узкий кабинет сжимается вокруг него, и ощущает удушье. Но он понимает, что надо действовать. Из письма очевидно, что это не он придумал некий план, а наоборот, сам – не более чем объект чужого замысла, загнанный в лабиринт, откуда необходимо отыскать выход. Швырнув письмо на стол, он принимается шагать по комнате, которая на глазах становится мрачнее из-за надвигающейся грозы. Во имя всего святого, что же ему делать?!
В одном он уверен. Да, он готов принять кару, но сам вручать ключи тюремщику тоже не собирается. Это письмо не должен увидеть никто. Подойдя к камину, он бросает послание вместе с конвертом в пламя и смотрит, как сгорают слова Агаты.
Глава 5Рукопись
19 октября 1912 г.
Эшфилд, Торки, Англия
Выйдя от Меллоров, я перешла дорожку и припустила домой в Эшфилд. Мы c Максом Меллором, моим приятелем, весело играли в бадминтон, когда служанка позвала меня к телефону. Это была мама, которая строгим голосом наказала мне вернуться, поскольку меня «уже целую вечность» дожидается неизвестный молодой человек. Сначала она говорила ему, что я буду через четверть часа, но, когда я не явилась в обозначенный срок, – а он все не уходил и не уходил, а я все не возвращалась и не возвращалась, – она была вынуждена прибегнуть к телефону. Кем бы ни оказался этот несчастный, он не разглядел, должно быть, ни одного из намеков, которыми мама давала понять, что ему, пожалуй, уже пора.
Если бы не мама, я ни за что не пошла бы сейчас домой, тем более что мы с Максом так прекрасно разыгрались. Жизнь в Торки целиком состояла из таких ленивых часов. Днем – импровизированные пикники, водные и верховые прогулки, спортивные развлечения, музыкальные посиделки. На закате – тщательно организованные вечеринки с танцами в саду или в доме. Недели, месяцы проплывали в нежном, беззаботном сне, где девушка стремится к одному – заполучить жениха, и я не испытывала ни малейшего желания пробуждаться.
Я предположила, что мой посетитель – скучный морской офицер со вчерашней вечеринки, который все умолял меня почитать гостям вслух его вирши. Даже будь моя догадка верна, мне не хотелось, чтобы он надоедал матушке слишком долго, хотя я и не собиралась продолжать наше с ним пустое общение. Мама, конечно, женщина снисходительная и мягкая – особенно со мной, – но, если ей докучает зануда или кто-то мешает заниматься делами, она может и рассердиться. Когда десять лет назад умер отец, я стала для матери центром внимания и компаньонкой – особенно после того, как Монти и Мадж, мои старшие брат с сестрой, начали жить своей жизнью, – и мне это нравилось. Мы чудно ладили – никто на свете не понимал меня лучше, чем мама, а я относилась к ней бережно, хоть она и была гораздо сильнее, чем могло показаться на первый взгляд. Потрясшая нас смерть отца и унаследованные от него непростые финансовые обстоятельства крепко сплотили нас – «вдвоем против всего мира» и все такое.
С раскрасневшимися от быстрой ходьбы щеками я освободилась от кардигана и вручила его нашей служанке Джейн. Прежде чем направиться в гостиную, я задержалась у зеркала в прихожей, чтобы проверить, насколько приличный у меня вид. Мои каштановые волосы, которые на солнце делались темно-русыми, выглядели очень даже ничего, несмотря на выбившиеся из косы завитки – или благодаря им. Я решила не засовывать их обратно под шпильки, но все же пригладила прическу. Меня совершенно не заботило мнение молодого человека в гостиной, но мне нравилось поддерживать в маминых глазах свой образ «очаровательной девушки».
Когда я вошла в гостиную, мать со своего обычного места – в кресле у камина, – внимательно осмотрела меня. Отложив вышивку, чтобы при первом удобном случае покинуть комнату, она встала, и сидевший напротив нее молодой человек последовал ее примеру. Я видела лишь его песочного цвета затылок – гораздо светлее, чем, насколько мне помнится, были волосы того морского офицера.
Я шагнула к ним, сделала короткий книксен, взглянув снизу вверх сначала на маму, а потом – на посетителя, и, вздрогнув, поняла, что передо мной отнюдь не морской офицер. Это был тот самый мужчина с бала в Чадли, Арчибальд Кристи.
От изумления я поначалу лишилась дара речи. За прошедшую с тех пор неделю он ни разу не объявился, и я начинала думать, что уже, наверное, и не объявится. Обычно джентльмены выказывают интерес к барышне через день или два после бала, но никак не через семь.
– Агата, – наконец произнесла мать, кашлянув, – этот молодой человек – кажется, его зовут лейтенант Кристи – говорит, что вы познакомились в Чадли.
– Да, мамочка. – Я взяла себя в руки. – Это лейтенант Кристи из Королевской полевой артиллерии, из гарнизона в Эксетере, и мы действительно познакомились на балу у Клиффордов в Чадли.
Она смерила его взглядом.
– Досюда от Экстера – путь неблизкий, лейтенант Кристи.
– Так точно, мэм. Я случайно проезжал на мотоциклетке через Торки и вспомнил, что здесь живет мисс Миллер. Справился у прохожего, и вот я здесь.
– И вот вы здесь. – Она вздохнула. – Надо же, какое совпадение – случайно оказались в Торки.
Нотки сарказма и недоверия в голосе матери не заметить было невозмож