но, и меня удивило, что моя мягкая, любящая мама позволяет колкости с незнакомцем. Что он ей сделал в эти четверть часа? Или это просто из-за того, что он – не Реджи? Я бросила взгляд на лейтенанта Кристи, чьи щеки горели пунцовым. Мне стало ужасно жаль его, и я поспешила на выручку.
– Помнится, вы на балу упомянули, что у вас, возможно, будут в Торки дела. В смысле, по службе.
На его лице отразилось облегчение, и он ухватился за придуманный мною предлог.
– Точно, мисс Миллер. И вы еще любезно пригласили навестить вас, когда я окажусь в этих краях.
Мама на этот диалог не купилась, но он вернул лейтенанту Кристи толику уверенности в себе. И снабдил маму предлогом покинуть гостиную. В отличие от континентальных обычаев, в Англии допускается оставлять неженатого джентльмена и незамужнюю даму наедине – при условии, что старшая компаньонка где-нибудь неподалеку, или же если пара занята танцами.
– Ладно, мне надо обсудить с Мэри меню на ужин. Была рада познакомиться с вами, лейтенант… – Она притворилась, что забыла его имя, давая понять, какого мнения она об этом молодом человеке.
– Кристи, мадам.
– Лейтенант Кристи, – сказала она, выходя из комнаты.
Мне показалось, что, когда дверь за мамой закрылась, мы выдохнули одновременно.
– Почему бы нам не прогуляться по саду? – спросила я, решив во что бы то ни стало поднять нам настроение. – Сейчас прохладно, но у нас там есть кое-что любопытное. И потом, мне хотелось бы взглянуть на вашу мотоциклетку.
– Это было бы чудесно, мисс Миллер.
Служанка помогла нам надеть пальто (для продолжительной прогулки требовалась одежда потеплее кардигана), и мы не спеша вышли из дома. Проходя мимо огорода, обнесенного высокой изгородью, я пояснила лейтенанту Кристи, что огород привлекателен только в сезон малины и яблок, а сейчас задерживаться здесь нет смысла, и повела его в сад.
После зрелища мук лейтенанта под испытующим взглядом матери я стала чувствовать себя с ним свободнее.
– Могу я доверить вам тайны нашего сада? – спросила я с широкой улыбкой и слегка насмешливо.
Ответной улыбки не последовало. Вместо этого он пристально посмотрел на меня голубыми глазами и произнес:
– Думаю, вы можете доверить мне все свои тайны.
Меня несколько сконфузила его напористость, но когда я показала ему свои родные деревья – падуб, кедр, шелковицы, а еще две ели, которые Мадж и Монти раньше считали своими, – мои нервы пришли в порядок.
– А этот бук – мой любимец. Он самый большой в саду, и в детстве я любила обжираться его орешками. – Я провела рукой по стволу, вспоминая давно прошедшие деньки, когда девочкой я не слезала с его ветвей.
– Понимаю, почему этот сад так дорог вам. Он чудесный, – произнес лейтенант и указал на видневшуюся вдали рощу. – Этот лес тоже ваш?
Его взгляд был живой и восторженный. Он решил, наверное, что мы – богачи. Эшфилд и земля вокруг действительно впечатляют, если закрыть глаза на пятна плесени и облезающую краску. В моем раннем детстве мы жили богато – финансовые проблемы посыпались на нас, когда мне было пять, и отцу – выходцу из зажиточной американской семьи, не работавшему ни дня в своей жизни, полагая, что деньги будут вечными, – пришлось трудиться изо всех сил ради жены и детей. Лишь сдав дом в аренду и переехав за границу, где жизнь была относительно дешевле, мы смогли обеспечить себе некое подобие привычного существования. Перегрузки, к которым мой бедный милый папа не был готов, подорвали его здоровье, он стал увядать и десять лет назад нас покинул. И мы с матерью начали влачить жалкое существование за счет милосердия друзей и родных плюс скромный доход, который стал еще меньше, когда закрылась акционерная компания, платившая нам кое-какие скудные дивиденды.
– Да, – ответила я и повела его по тропинке среди ясеней. – Но здесь деревья обычные, для маленькой девочки в них нет ничего волшебного. Не говоря уже о том, что эта тропинка ведет к лужайкам для крокета и тенниса, которых я никогда особо не любила.
– Почему?
– Наверное, в детстве мир фантазий мне был ближе, чем мир спорта, – сказала я, но лейтенант Кристи не ответил, с интересом и удовольствием разглядывая лужайки. Он и представить себе не мог, сколь категорически неспортивной я бывала тут, несмотря на все свои героические усилия, – лишь в бадминтоне мне удалось добиться минимального успеха. Насмотревшись на мои душераздирающие потуги, мамочка, всегда готовая прийти на помощь, перенаправила мой энтузиазм на музыку, театр и сочинительство. В этих областях я преуспевала, особенно когда училась во Франции, хотя с недавних пор – по совету почтенного пианиста Чарльза Фурстера и лондонских педагогов по вокалу – мне пришлось отказаться от надежд стать профессиональной пианисткой или певицей. Но сочинительство осталось моей страстью и вошло в привычку – подобно тому, как другие молодые девушки увлекались вышивкой или рисованием пейзажей. Но я всегда понимала, что это занятие нельзя воспринимать всерьез, что оно – лишь способ провести время, и что моя судьба будет зиждиться на будущем браке. Кем бы он ни оказался. И когда бы ни появился.
– А у вас в детстве было особое место? – спросила я, когда мне наскучило молчание лейтенанта Кристи, погруженного в изучение лужаек.
Его брови нахмурились, взгляд помрачнел.
– Ранние годы я провел в Индии, где мой отец был судьей на гражданской службе. Вскоре после нашего возвращения в Англию он умер, упав с лошади. Мы с матерью жили у ее родных на юге Ирландии, пока она не вышла замуж за Уильяма Хемсли, преподавателя из Клифтонского колледжа, куда я потом и пошел учиться. Как видите, мне пришлось жить то там, то сям, поэтому в детстве у меня никаких особых мест не было – во всяком случае, мест, которые я мог бы назвать «своими».
– Это ужасно грустно, лейтенант Кристи. Но если хотите, я могу поделиться с вами эшфилдским садом. Можете приходить в любое время, когда будете в Торки.
Он вновь устремил свой взгляд на меня, словно пытаясь запечатлеть мой образ в своих голубых глазах
– Если вы не шутите, мисс Миллер, я почту за честь.
Мне хотелось увидеться с этим необычным человеком снова. В голову начали закрадываться мысли о моих обязательствах перед Реджи, я чувствовала себя немного виноватой, но держалась стойко.
– Я буду счастлива, лейтенант Кристи.
Глава 6Исчезновение. День первый
Суббота, 4 декабря 1926 г.
Стайлз, Саннингдейл, Англия
Торопливо выходя из кабинета, он чуть не нос к носу сталкивается с тем самым молодым полицейским в круглой каске, который ездил за ним в Хертмор-коттедж. Арчи одаривает его презрительным взглядом, – молясь, чтобы роль огорченного негодующего супруга оказалась правильной тактикой, – и гневно мчится на кухню, где собралась толпа полицейских.
– Что все это значит? Почему вы все толчетесь на моей кухне, а не прочесываете окрестности? – рявкает Арчи, стараясь, чтобы в его голосе звучала агрессия, которой он не ощущает.
– Сэр, разумеется, все это удручающе и так навалилось, я понимаю, – говорит, пропуская мимо ушей выкрики Арчи, один из полицейских, совсем юный парень с удивительно мягкими чертами лица.
– Слишком слабо сказано, – бросает в ответ Арчи и вытягивается во все свои шесть футов в надежде дать понять, кто здесь хозяин. – Я хочу поговорить со старшим.
От компании полицейских отделяется офицер средних лет в плохо сидящем сером костюме и мятом плаще. Арчи разглядывает этого мужчину – грудь колесом, двойной подбородок, затрапезный вид, в рыжих усах крошки, – а тот направляется к нему с протянутой рукой и дружелюбной полуулыбкой. Такое выражение лица используют, когда требуется изобразить участие и сердечность, и этот офицер применял его уже несметное число раз – наверняка он служит в сельской полиции. Выглядит это фальшиво, а в усталом взгляде офицера Арчи чувствует ум и подспудные подозрения. С ним бы надо быть осторожнее.
– Мистер Кристи, позвольте представить вам Кенворда, заместителя главного констебля, – объявляет юный полицейский с легким кивком в сторону офицера. Как человек с этой неопрятной внешностью умудрился завоевать столь почтительное отношение подчиненных? – удивляется про себя Арчи, но, когда до него доходит, что чин-то у офицера немаленький, он внутренне вздрагивает. Почему на это дело назначили такого важного детектива?
– Рад знакомству, мистер Кристи, – говорит Кенворд, пока Арчи судорожно пытается собраться с мыслями и скорректировать свое поведение. – Полиция графства Суррей, видите ли, поручила мне это расследование, и я сделаю все, что в моих силах. – На недавнюю гневную тираду Арчи он никак не отреагировал.
Арчи пожимает Кенворду влажную руку и, перестраиваясь на новую тактику, говорит в ответ:
– Прошу извинить меня, заместитель главного констебля, за то, что вспылил. Сейчас очень нелегкий момент, сами можете представить. Я весьма признателен за ваше содействие, и мне жаль, что наше знакомство происходит при столь непростых обстоятельствах.
– Разумеется, сэр, мы понимаем, в таких ситуациях трудно оставаться спокойным. Но я приложу все свои усилия, обещаю. И, кстати, надеюсь, что в будущем у вас больше не будет повода для подобных вспышек. – В этих словах слышен скрытый упрек – то есть ту тираду Арчи простили, но новых не потерпят, и как только упрек слетает с уст Кенворда, приглушенная болтовня его подчиненных вдруг смолкает. В комнате становится неуютно тихо, опускается молчание, пропитанное невысказанным осуждением.
– Благодарю за понимание, – произносит Арчи, и гомон полицейских возобновляется.
– Заверяю вас, мы делаем все возможное, чтобы отыскать вашу пропавшую жену, – повторяет Кенворд.
Моя пропавшая жена, думает про себя Арчи. Когда эти три слова произносит вслух старший чин полиции, они превращают немыслимое в очень даже возможную реальность, и у Арчи возникает чувство, как если бы у него отнялся язык.