– Раскатал губы… Ничего там нет!
– Почему ты так думаешь?
– Потому как Хопкинс сразу же после твоего ухода нырнул сюда и пошуровал в сундуке. Если покойник был обряжен честь по чести, значит, Хопкинс отчалил в полной экипировке.
– Маловероятно, – заметил я.
– Почему?
– Если бы жмурика засунули в сундук одетым, Турецкий Султан не стал бы рассиживать здесь в скатерке.
– Твоя правда.
– И все же глянем на всякий случай.
Мы подобрались к сундуку. Альфонс светил фонариком, а я вооружился ломом. Однако инструмент не понадобился: крышка была не заперта и легко откинулась.
Альфонс направил луч света внутрь сундука, тотчас вскрикнул и выронил фонарик.
Внутри покоился Чурбан Хопкинс. Бездыханный!
– Карамба! – выругался Альфонс Ничейный.
Свое возмущение он обычно выражал ругательствами сквозь зубы, однако ошибется тот, кто подумает, будто бы по характеру сквернословия можно сделать какой бы то ни было вывод относительно происхождения самого Альфонса. Он редко сквернословил дважды на одном и том же языке. Послушав его, любой из народов мира мог бы счесть Альфонса своим. Но это я так, красного словца ради: народы мира вовсе не соревновались между собой за это почетное право.
– Эй, Оковалок! – шепотом воззвал ко мне Альфонс. – Что бы это значило?
А я стою и молчу, прямо дара речи лишился. Надо же, старый верный друг взял и копыта откинул. Причем не по своей воле…
Альфонс снова посветил фонариком. Одежду с покойника сняли, он был весь в крови, хотя ран не было видно, и лишь когда мы его перевернули, оказалось, что бедняге Хопкинсу выстрелили в затылок.
– Дознаемся, чьих это рук дело! – пообещал я.
– Уж это беспременно…
– И расплатимся со злодеем сполна.
– Да еще причитающиеся проценты накинем!
Полные скорби, стояли мы у сундука, будто возле гроба. Таких преданных друзей, таких весельчаков, как Хопкинс, теперь днем с огнем не сыщешь.
– Ну что ж, отдадим ему последний долг по морскому обычаю.
– Тс-с! – шикнул Альфонс и схватил меня за руку.
Послышался какой-то шорох, не похожий на крысиную возню.
– Посвети-ка!..
Луч света выхватил контуры человеческой фигуры, устремившейся по лестнице вверх.
Мы – за незнакомцем. Альфонс споткнулся и упал, потому как по узкой лесенке мы рванули одновременно. Тьма – хоть глаз коли, ступеньки сотрясаются от топота, но прежде чем бандит успевает добраться до люка, я хватаю его за ногу. Мы вместе срываемся вниз, но при падении я мертвой хваткой вцепляюсь ему в глотку и вслепую наношу первый удар. Черепушка его гулко ударяется об пол – звук, отрадный для слуха.
Человек я добрый, кроткий, но мой прямой удар левой снискал мне заслуженную славу среди крутых ребят.
– Свет! – тяжело дыша, выговорил я.
Вспыхнул фонарик.
Ну, братцы, сюрприз за сюрпризом!
Оглушенный ударом, на полу скукожился Турецкий Султан. С окровавленной рожей и в красных шароварах.
2
– Небось, порешите меня сей момент? – вопросил он.
– А ты как думал! – согласно кивнул я. Не в моих обычаях понапрасну обнадеживать других.
– Я бы не стал спешить, – задумчиво проговорил Альфонс. – Сперва оттяпаем тебе уши, нос и прочие излишние выступы. Мгновенная смерть в данном случае не может служить достойным наказанием.
Султан закурил сигарету.
– Понятно… – тихим голосом произнес он – это при его-то задиристом и вспыльчивом нраве. – На вашем месте я бы сделал то же самое.
– Знаешь, что я тебе скажу, Султан ты Турецкий! – не выдержал Альфонс. – Если вроде бы нормальный мужик способен раздеть приятеля, а потом вернуться и пришить его, то для меня он хуже каннибала. – С этими словами он плюнул на Султана и пинком вышиб у него из руки сигарету.
– Ну и поделом мне, – пожал плечами Султан.
Ну, что вы скажете? Сроду никому спуску не давал, а тут все сносит.
– Прежде чем мы вышибем из тебя поганую твою душонку, ты бы хоть признался, за что ты отправил Чурбана Хопкинса к праотцам? Чем он тебе не угодил?
– Какой смысл говорить правду? Вы же все равно не поверите!
– А ты попытайся!
– Да не убивал я его!
Я не сдержался и так двинул его ногой, что он опрокинулся вверх тормашками.
– Трусливый пес, подлый убийца!
– Поэтому я и не хотел говорить. Знал, что не поверите. Да я и сам бы не поверил. А вот уличить меня в трусости до сих пор никому не удавалось!
Что правда, то правда.
Разговор зашел в тупик.
– Тогда выкладывай, как оно, по-твоему, все было.
Он и выложил.
– Принес я Хопкинсу одежку, потому как стыдно стало. Что же это, думаю, я доброго человека голяком оставил! Прихожу, а на палубе его нету. Решил, что он вниз спустился, на покойника взглянуть. Я тоже слез в трюм. Глянул, а в сундуке Хопкинс лежит. Смыться я не успел, потому как вы заявились…
– Где одежда, которую ты ему принес? – не отступался от своего Альфонс Ничейный.
Султан направился в угол и показал ворох тряпья.
– Военная форма! – воскликнул Альфонс: даже в темноте разглядел, черт глазастый!
– Другой не нашлось. Зачем мне было бы ее приносить, если бы я собирался прикончить Хопкинса? – Он закурил по новой.
Дьявол его разберет! Трудно вообразить, будто бы он прихлопнул Чурбана Хопкинса: даже убийцы не ведут себя так нагло перед собственной смертью, а этот сидит себе, попыхивает сигареткой как ни в чем не бывало. От Альфонса пощады не жди, да и про себя могу сказать: при всей моей кротости, стоит мне всерьез разозлиться, и тут уж любому не поздоровится.
Чувствовалось, что Альфонс Ничейный тоже несколько сбит с толку.
– Словам веры нет, – произнес он после некоторого колебания и поставил фонарик на валявшийся рядом ящик. – А у меня, признаться, руки чешутся дать тебе по мозгам.
Султан щелчком отбросил сигарету, так что тлеющий кончик выписал широкую дугу, и рубанул сплеча:
– Да плевать я на вас хотел!
Силен малый, да? Нос крючком, седые волосы ежиком, холодные рыбьи глаза смотрят на всех с ледяным презрением… Не знаю, как вам, а мне такие парни по душе, и прикончить Султана у меня рука не поднимается.
– Но-но, ты не больно заносись-то! – прикрикнул на него Альфонс.
– Послушай! – обратился я к нему. – Провалиться мне на этом месте, если Хопкинса застрелил Султан!
– Я тоже не уверен, что это его рук дело. Ну а если мы ошибаемся?
– Чем ты занимался здесь, в трюме, когда мы пришли? – влепил я Султану вопрос в лоб.
– Я решил отомстить за Хопкинса и выследил тут кое-кого.
– Кого ты выследил?
– Убийцу, ясное дело!
– Выходит, ты знаешь, кто убийца? – ухватился за его слова Альфонс.
– Знаю.
– И кто же он?
– Не скажу. И рад бы, да не могу.
– А если я тебя придушу?
– Тогда и подавно не расколюсь. Вольно вам самоуправствовать, если будет доказано, что я прикончил Хопкинса. Но если я в этом злодействе не повинен, валите на все четыре стороны. Мои секреты пусть выколачивают из меня фараоны.
М-да, против правды не попрешь.
– Твоя взяла, Султан! – сдался я наконец. – Лично я тебе верю.
– Я тоже, – кивнул Альфонс Ничейный.
– Значит, я здесь не на правах арестанта? – уточнил Султан.
– Нет.
– Тогда какого черта, – повернулся он к Альфонсу, – ты пнул меня ногой?
Длинная ручища Султана взметнулась и с такой силой припечатала смазливую физиономию Альфонса, что, будь на его месте любой другой, свалился бы с катушек долой. Однако Ничейный ответил молниеносным хуком.
Драка началась – не приведи господи! Я-то считаю, что Альфонс в два счета мог бы одержать верх, потому как равных ему за всю свою жизнь не встречал, но в его планы не входило разделать Султана под орех. Противники, сцепившись, катались по полу, в полутьме раздавались тупые звуки кулачных ударов.
Я не вмешивался – мое дело сторона. Пускай почтеннейшие господа сами разбираются.
Взгляд мой был прикован к старому приятелю, который ныне покоился в дорожном сундуке. Бедняга Хопкинс!.. Лицо спокойное, умиротворенное, глаза закрыты… Но что это?! Я отчетливо видел, как мускул у носа дернулся.
Батюшки-светы, мы ведь даже не удосужились проверить, жив он или помер!
– Стоп! – заорал я и пинком привел в чувство Альфонса, который, ухватив Турецкого Султана за уши, самозабвенно колотил его башкой об пол.
– Ребята! У Хопкинса лицо дернулось. Надо бы взглянуть… вдруг да он жив…
– Ты что, даже сердце у него не послушал? – обрушился Альфонс на Султана.
– Чего там слушать… Я думал, ему кранты! – пропыхтел Султан.
Мы вытащили Хопкинса из сундука и положили на пол. Альфонс приник ухом к его груди, мы, затаив дыхание, ждали.
– Ну, как?
– По-моему, глухо… – буркнул Альфонс, но головы по-прежнему не поднимал. Некоторое время спустя он сказал: – Иногда мне чудится легкий толчок… Да и не остыл он, как покойнику положено…
Альфонс извлек из кармана плоскую металлическую фляжку и влил капельку рома сквозь стиснутые зубы Хопкинса. Я принялся массировать ему грудную клетку.
Если Хопкинс выжил, то лишь благодаря тяжелому ранению. Да-да, не смейтесь! Капитан полиции в Сингапуре рассказывал, что в бессознательном состоянии человек не истекает кровью, поскольку кровообращение замедляется, кровь вокруг раны густеет и закупоривает отверстие.
Прошло еще несколько томительно долгих минут, и мы уловили редкие, чуть слышные толчки.
– Надо врача! – заявил Султан. – И не абы какого, а первостатейного.
Мы устроили Хопкинсу ложе из порожних мешков, а сами помчались за врачом.
Подельники Альфонса Ничейного терпеливо несли вахту у трапа.
– Можете быть свободны! – отпустил их Альфонс. – Теперь мы и втроем управимся.
3
В порту Орана у нас был свой врач. Федор Квасич некогда служил на русском крейсере «Кронштадт», а после революции очутился в Оране. Влачил жалкое существование, а пьянство и карты делали свое черное дело. В результате за какое-то нарушение закона бывшего моряка даже упрятали на год за решетку.