– Она, верно, хотела ребенка? – предположила Жозефина.
– И это тоже. Но главное, я ее не любил.
– И когда же ты это понял?
– Довольно скоро. Но поскольку я разрушил нашу с тобой жизнь из-за нее, то какое-то время обманывал себя, до того момента, когда твердо решил уйти.
– А со мной почему захотел встретиться?
– Я уже говорил: увидел твое фото в газете. Это был словно знак какой-то. Если помнишь, я газет никогда не читаю. Вначале я долго колебался, думал: а имею ли я право тебе звонить? Ты ведь так настрадалась из-за меня. И потом, я ведь не знал, как ты теперь живешь…
– Вот в это я не верю. Девочки наверняка тебе все рассказывали.
– Ну, по их словам, ты не замужем. Но я подумал: может, ты не все им говоришь…
– Нет, я от них ничего не скрываю. После тебя у меня никого не было. Я, конечно, могла бы… но нет, так и не смогла.
– …
За ужином Жозефина не могла отделаться от мысли, что этот вечер принимает какой-то странный оборот. Он совсем не походил на классическую встречу бывших супругов, которые подводят итог годам, прожитым в разлуке; здесь было что-то другое. Марк все яснее давал понять Жозефине, что желает вернуться. А может, ей это просто чудилось? Но нет, он упорно твердил о том, как ему одиноко без нее, как ему дорого их прошлое, как он сожалеет о своих ошибках. Временами, понурившись, он несмело выражал надежды на будущее. Обычно самоуверенный, а иногда и нахрапистый, он сейчас держался точно робкий проситель. Зато в Жозефине, при виде его потерянности, взыграли былые чувства, укрепилась вера в себя. Она сама этому дивилась – неужели ей хорошо? Но ей и впрямь было хорошо, потому что все теперь стало ясно. Она провела долгие годы в одиночестве лишь потому, что ждала этого момента. Взяв салфетку, Жозефина стерла капельки пота со лба своего бывшего мужа, и все началось сначала.
Позже они занялись любовью в квартире Марка. Странное было ощущение – вновь почувствовать рядом, после стольких лет, такое знакомое тело. Жозефине было страшно, как в первый раз, даром что к этой боязни примешивалось доскональное знание партнера. Вот только одно изменилось коренным образом – теперь Марк старался доставить ей наслаждение. Жозефине всегда нравилось спать с ним, но в последние годы их совместной жизни его объятия были какими-то равнодушными. И все реже сопровождались эротическими изысками. А вот нынче вечером он обращался с ней совсем по-другому. Жозефина обнаружила в бывшем супруге новую любовную энергию, новую готовность к любовному сражению. Он хотел, чтобы плотское слияние стало залогом перемен в их жизни. Жозефина и рада была бы дать себе волю, но ее сковывало осознание самого акта. Ей еще требовалось время, чтобы привыкнуть к мужу, отдаться ему бездумно, безоглядно. И все же она испытала настоящий оргазм, а потом они оба долго лежали бок о бок, оглушенные случившимся. В конце концов Жозефина уснула в объятиях Марка. А утром, открыв глаза, убедилась, что все пережитое не было сном.
В последующие дни эта идиллия продолжилась. Они встречались по вечерам, ужинали вместе, перебирали свои воспоминания и ошибки, планы и счастливые события, а кончалось все это постелью в квартире Марка. Он выглядел счастливым и беззаботным и только изредка вспоминал, как та, другая, душила его порывы, лишала свободы, хотела контролировать каждый его шаг. И потом, она требовала, чтобы он осыпал ее подарками, ублажал деньгами. Жозефину коробили эти излияния, они возвращали ее к собственным душевным мукам, оставляя в душе горький осадок. Поэтому она старалась отвлечь его от прошлого:
– Давай не будем об этом, ну прошу тебя, не надо об этом говорить.
– Да, ты права, извини меня.
– С тем покончено.
– А скажи, ты считаешь своего отца способным написать такую историю? – спросил Марк, внезапно сменив тему.
– Что-что?
– Я о книге твоего отца… Ты могла предвидеть что-нибудь в этом роде?
– Нет. Но я точно так же не могла предвидеть и то, что случилось с нами. А значит, в жизни все возможно.
– Да, это уж точно. Ты права. Разница в том, что мы с тобой в результате не продаем столько книг!
– Верно.
– Они называли тебе цифры?
– Цифры чего?
– Ну как же… цифры продаж… продаж книг твоего отца. Я читал в газетах, что продано уже триста тысяч экземпляров.
– Да, кажется, так. И это еще не конец.
– Колоссально! – воскликнул Марк.
– Я, конечно, не могу сказать точно, во что это выльется, но думаю, цифра будет солидная.
– Да, это так, ты уж поверь мне.
– А главное, вот что странно: мои родители всю свою жизнь работали как про́клятые, жили скромно, и вдруг оказалось, что отец написал книгу, которая сделает мою мать богатой. Но что толку: ты же ее знаешь, она плевать хотела на деньги. Не удивлюсь, если она пожертвует все до гроша на благотворительность.
– Ты думаешь? А жаль. Тебе надо бы потолковать с ней об этом. Ты ведь могла бы наконец осуществить свою мечту – купить себе катер…
– Ох, неужели ты помнишь…
– Ну конечно, я все прекрасно помню. Все…
Жозефину и впрямь удивило, что он не забыл такую подробность – мечту о катере, которую она лелеяла в молодости. Для нее подлинная свобода была возможна только на воде. Родившись на Атлантическом побережье, она с детства полюбила море и волны. И позже, возвращаясь в Крозон, первым делом – даже не зайдя к матери – бежала поздороваться с океаном. Вот и теперь она заснула с мечтой о катере, который могла бы купить. До сих пор она не обсуждала с матерью вопрос об авторских правах и доходах от продажи книги ее отца. Но теперь их жизнь неизбежно должна была измениться.
А в настоящее время последствия этой истории были в основном медийными. Жозефине по-прежнему названивали журналисты, желавшие взять у нее интервью и получить какие-нибудь новые сведения об отце. Она обещала им предпринять поиски, но не очень-то понимала, чем может им помочь. Они настаивали: разве у нее нет писем отца или других документов, написанных его рукой? И вдруг Жозефине пришло на память одно событие. Она была почти уверена, что получила письмо от отца в тот год, когда ей исполнилось девять лет. Письмо пришло в летний лагерь на юге Франции, куда ее отправили на каникулы. Это было единственное отцовское послание, потому-то она его и запомнила. В те времена люди еще не звонили друг другу, расставшись на какое-то время. Поэтому, чтобы связаться с дочерью, Анри поневоле взялся за перо. Как же она поступила с тем письмом? И о чем он ей там сообщал? Нужно его найти во что бы то ни стало. Наконец-то у нее будет какая-никакая память об отце, листок с его почерком. Чем больше Жозефина думала об этом, тем больше убеждалась, что он нарочно не оставил после себя никаких письменных документов. Человек, способный написать втайне от всех такой большой роман, точно знал, что делает.
Так куда же она его задевала? Жозефина не могла вспомнить это наяву, зато она обладала даром видеть по заказу вещие сны. Вот и в эту ночь она попыталась мысленно отыскать место, где хранила письмо. Она знала: ей понадобится одна-две ночи, чтобы найти решение этой загадки. Люди с неглубоким сном либо сами страдают от этого недостатка, либо причиняют страдания окружающим. Жозефина жила именно в таком биполярном ритме, чередуя дни, когда она еле таскала ноги, с днями, когда ее обуревала бешеная энергия. Приходя по утрам в магазин, Матильда никогда не знала, кого она там застанет – вялого моллюска или электрического ската. В последнее время все чаще имел место второй вариант: Жозефина говорила без умолку. Ей не терпелось поведать о своих переживаниях целой вселенной, иными словами – маленькой планете, находившейся в поле ее зрения, а именно юной особе по имени Матильда. Молодая продавщица выслушивала – надо сказать, не без удовольствия, – подробные отчеты о воссоединении Марка и Жозефины. Ей было приятно видеть, как эта женщина, к которой она питала искреннюю симпатию (и которая вдобавок взяла ее на работу), взахлеб рассказывает о своем романе, бурно жестикулируя, точно влюбленная школьница.
На следующую ночь Жозефина снова произвела вылазку в закрома своей памяти, стараясь выяснить, куда же она засунула письмо. После развода она отвезла много коробок с вещами в Крозон, но ясно помнила, что оставила у себя коллекцию пластинок. Она долго не могла решить, стоит ли их хранить, ведь проигрывателя у нее уже не было, но эти виниловые диски напоминали ей о временах отрочества. Достаточно было взглянуть на любой конверт, чтобы сразу ожило какое-то воспоминание. И вот теперь, в глубоком сне, она вдруг явственно увидела, как вкладывает отцовское письмо в один из конвертов; она сделала это тридцать лет назад, с мыслью: «Когда-нибудь я захочу послушать этот альбом и найду там папино письмо; вот будет сюрприз!» Да, она была абсолютно уверена, что поступила именно так. Но что это за конверт? И она объявила Матильде, что должна съездить домой и послушать свои старые виниловые пластинки. Молодая продавщица ничуть не удивилась, – за последние дни она уже привыкла к странному поведению хозяйки.
По дороге Жозефина думала о Битлах и «Пинк Флойд», о Бобе Дилане и Алене Сушоне, о Дженис Джоплин и Мишеле Берже, да и обо всех других. Почему, собственно, она перестала слушать музыку? У себя в магазине она иногда включала «Radio Nostalgie», но просто так, ради звукового фона, сама она пропускала эти мелодии мимо ушей. И ей вспомнилось, с каким трепетом она покупала когда-то новую пластинку на тридцать три оборота и как ей не терпелось ее послушать. Когда она включала проигрыватель, окружающее переставало существовать для нее; сидя на кровати и разглядывая конверт от пластинки, она улетала в волшебное царство музыки. Как давно все это было! Она вышла замуж, родила двух дочерей и забросила свои альбомы. Ну а потом появились компакт-диски, как будто специально изобретенные для того, чтобы оправдать это пренебрежение к музыке прошлого.