Оставшись одна, Марина всплакнула. Вот и еще один мост в ее жизни. Мост, по которому пришло к ней, после десятилетий молчания, ожившее прошлое. Она всегда думала, что Жан-Пьер ее не любил; он был заботливым, щедрым, нежным, но ни разу не выдал того, что лежало у него на сердце. И только этот роман обнажил его чувства, такие сильные, что после нее он уже не любил ни одну женщину. Теперь она могла признаться себе, что испытывала то же самое. Значит, это было у них – вот единственное, что имело значение. Да, это у них было. Так же как и те радужные сказки, которые она сочиняла в темных глубинах своей слепоты. У жизни есть такие запасники для историй, которым не дано воплотиться в действительность, но которые все равно что прожиты во всей своей полноте.
Приступая к расследованию этой истории, которую он с самого начала считал сомнительной, Руш даже вообразить не мог, что на него свалится столько волнующих открытий. Но ему оставалось выполнить еще кое-что важное.
Он проспал бо́льшую часть дня в своей каморке. И увидел сон, в котором Марина ела гигантских устриц, а те поочередно превращались в Брижит, кричавшую на него из-за поцарапанной машины. Руш в ужасе проснулся, вскочил и понял, что на улице уже темнеет. Включив компьютер, он попытался навести порядок в записях; он еще не знал, какой газете предложит свою статью – наверно, той, где больше заплатят, – но был уверен, что его разоблачения всколыхнут литературный мир. При этом он вовсе не собирался подвергать сомнению добросовестность издательства «Грассе»: было ясно, что там искренне считали Пика автором романа.
Он просидел за работой около двух часов, как вдруг ему на мобильник пришла эсэмэска: «Я в кафе у вас внизу, жду, Жозефина». Его первой реакцией было удивление: откуда она знает его адрес? Но тут же вспомнил, что сам назвал его во время их ночного разговора. Второй реакцией был вопрос: а что, если бы меня сейчас не было дома? Странно все-таки: ждать кого-то в кафе внизу, не предупредив заранее о своем приходе. Но сам же себя и опроверг: она считает меня человеком, которому ничего не остается, как сидеть дома по вечерам. Что ж, нужно признать, она не так уж не права.
И Руш ответил: «Сейчас спущусь». Однако спустился он не сразу: трудно было решить, что надеть. Нельзя сказать, что он желал понравиться Жозефине, но все-таки ему не хотелось и разочаровывать ее. Вначале, когда он читал интервью с ней, она показалась ему глупой бабенкой. Потом, встретив ее на кладбище, он изменил свое мнение. А теперь не знал, что и думать, бестолково топчась перед платяным шкафом и ругая себя за нерешительность. Как вдруг получил от нее второе послание: «Приходите как есть, все сойдет».
Они сидели в кафе и пили красное вино. Руш собирался заказать пиво, но в конечном счете взял то же, что и Жозефина. Пока он судорожно рылся в своих вещах, ему пришла в голову сумасшедшая мысль: может, ее привело сюда неодолимое влечение ко мне? Может, она хочет признаться в своих чувствах? Гипотеза, конечно, более чем сомнительная[61], но сейчас его уже ничем нельзя было удивить. После нескольких дежурных слов (которые тем не менее позволили им перейти на «ты») Жозефина объяснила ему причины своего появления:
– Я хочу тебя попросить не публиковать свою статью.
– Почему вдруг? Я полагал, что вы с матерью хотите обнародовать правду, ведь вам надоела эта шумиха.
– Да, верно. Мы хотели узнать все как есть. И благодаря тебе убедились, что отец не писал этот роман. Ты даже представить себе не можешь, как нас взбудоражила вся эта история. Нам стало казаться, что мы всю жизнь провели рядом с кем-то чужим.
– Понимаю. Но сейчас я как раз и хочу восстановить истину.
– Да что ты понимаешь, вот именно теперь-то все и взбесятся! Я представляю, как журналисты налетят на нас: «А ну-ка, скажите, как вы отнеслись к сообщению, что автор романа вовсе не ваш отец?» И так будет до бесконечности. Я считаю, что это унизительно для моей матери, после того как ее заставили выступить по телевидению и рассказать о романе. Да над ней смеяться будут!
– Прямо не знаю, что тебе ответить. Я-то считал, что самое важное – сказать правду.
– Ну и что она изменит, твоя правда? Всем на нее плевать! Какая разница – Пик или Гурвек? Людям нравилось думать, что это был мой отец, пусть и дальше так думают. Давай оставим все как есть. А потом… иначе возникнут и другие проблемы…
– Какие?
– Гурвек не оставил наследников. А «Грассе» перестанет выплачивать нам процент с продаж.
– Ах, вот в чем дело.
– Да, и в этом тоже! Ну и что плохого?! Поверь мне, даже если бы мы потеряли в деньгах, я все равно сказала бы то же самое. Слишком уж я настрадалась из-за этой истории, из-за ее последствий. И не хочу, чтобы о ней продолжали говорить. Хочу совсем другого. Я тебя очень прошу… Пожалуйста!
– …
– …
– Знаешь, я разыскал жену Гурвека, – сказал Руш. – И эта встреча просто потрясла меня. Я прочел ей роман, и из него она поняла, что Гурвек очень ее любил.
– Ах, вот чем ты занимался. Ну что ж, чудесно. Вот на этом и остановись.
– …
– А хочешь, я тебе сделаю хороший подарок? – спросила Жозефина с широкой улыбкой, пытаясь разрядить атмосферу.
– Решила купить мое молчание?
– Ты же сам прекрасно знаешь, что так будет лучше для всех. Ну, называй свою цену.
– Дай подумать.
– Ну же, говори, чего ты хочешь?
– Тебя.
– Меня? Нет, об этом даже не мечтай, я женщина очень дорогая. Нужно продать много книг, чтобы меня купить.
– Ладно, тогда… машину. Ты купишь мне «вольво»?
Разговор затянулся до самого закрытия кафе. Руш довольно скоро позволил себя уговорить. Прежде он надеялся, что расследование повлечет за собой кардинальные перемены в его жизни. Именно это сейчас и происходило, но не совсем так, как он ожидал. Теперь их связывало полное и взаимное доверие. И тут Жозефина объявила, что ей негде ночевать. По-видимому, она, как и Руш, принадлежала к той же секте недальновидных полуночников. Делать нечего, они поднялись в комнатку Руша, и, странное дело, сейчас его совершенно не пугало, что женщину может разочаровать эта берлога. Они снова улеглись параллельно, только на сей раз – в одной постели.
На следующее утро Жозефина предложила Рушу ехать с ней в Ренн. Собственно говоря, ему больше нечего было делать в Париже. Он мог начать новую жизнь там, в провинции – например, работать в книжном магазине или писать статьи для местных газет. Ему понравилась эта идея о новой жизни. Они медленно катили по шоссе, слушая музыку. По пути остановились на автозаправке, чтобы выпить кофе. И за кофе поняли, что влюбились друг в друга. Они были ровесниками, они больше не искали ложного успеха. «Первые часы любовного романа, – подумал Руш. – Как это чудесно – пить мерзкий кофе на мерзкой автозаправке и знать, что нет ничего прекраснее в этом мире!»
Эпилог
Фредерику ужасно нравилось прикладывать ухо к животу Дельфины, в надежде услышать сердцебиение ребенка. Но для этого было еще слишком рано. Зато они составили длиннейший список имен. Дошло чуть ли не до ссоры, и тогда писатель предложил подруге компромисс: «Давай так: если будет мальчик, имя выберешь ты. А если девочка, то я».
Прошло несколько дней после заключения «пакта об имени», и Фредерик объявил, что его роман закончен. До сих пор он не показывал своей издательнице ни одного отрывка; ему хотелось, чтобы она прочитала всю книгу разом. С легким страхом она взяла «Человека, сказавшего правду» и заперлась с рукописью у себя в комнате. Но не прошло и часа, как выскочила оттуда в ярости:
– Ты не имеешь права так поступать!
– Еще как имею. Это ведь и было предусмотрено.
– Но мы же обо всем договорились, и ты со мной согласился!
– А теперь передумал. Мне нужно, чтобы все об этом узнали. Я больше не могу молчать.
– Ты зашел слишком далеко. Тебе ведь очень хорошо известно, что мы все на этом потеряем.
– Ты – может быть. Но не я.
– Что это значит? Нас двое, и мы должны принимать решения вместе.
– Легко тебе говорить, у тебя-то все есть.
– Предупреждаю, Фредерик: если ты решишь опубликовать эту книгу, я сделаю аборт.
– …
Фредерик буквально онемел. Да как она посмела?! Спекулировать жизнью их ребенка ради этого договора! Какая мерзость! Дельфина и сама почувствовала, что перехватила, и попыталась дать задний ход. Подойдя к Фредерику, она стала просить прощения, ласково уговаривая подумать хорошенько. Он нехотя обещал: безжалостный шантаж, на который Дельфина решилась, желая его переубедить, ясно доказывал, как она боится все потерять. Может, она и права: ее жестоко осудили бы за то, что она манипулировала общественным мнением. Хуже того, внушила старой женщине, что ее муж написал роман. В общем, ее гнев вполне оправдан. Но он должен подумать и о себе. Это вполне естественно: сколько месяцев он мучился нетерпением! И как мечтал лишь об одном – о том дне, когда все узнают правду. То есть о том, что он и есть автор этого романа, лидера продаж. Конечно, ему бы этого не простили, – читателям больше всего понравилась история автора романа, простого бретонца, писавшего свою книгу тайком от всех; наверно, так все и было, но без этого текста его роман никогда не появился бы на свет. А теперь ему приказывают молчать. Остаться в тени, за спиной своей креатуры.
А история была очень простая. Несколько месяцев назад Фредерик впервые приехал в Крозон вместе с Дельфиной. Там он познакомился с ее чудесными родителями, открыл для себя красо́ты Бретани. Каждый день с утра он садился работать над своим романом. Он уже выбрал для него название – «Постель», но скрывал от всех сюжет. Фредерик всегда предпочитал писать в условиях строгой тайны, полагая, что рассказывать о книге, пока она пишется, все равно что растерять ее по дороге. Он уже почти закончил историю расставания влюбленной пары на фоне рассказа об агонии Пушкина. Фредерика вдохновляла эта находка; он надеялся, что его второй роман завоюет гораздо больший успех, чем первый, однако это было ма