ную цивилизацию. Ибо подводные лодки сами по себе - венец прогресса. Все, что есть лучшего, мудрого, авангардного в технике, науке, жизни, собрано, влито, вбито в наши прочные корпуса. Все, все, все - от атомного реактора до коктейльного миксера, от Библии до видеокассет, от сгущенного молока до сжатого воздуха… И когда сажевые облака покроют все небо и от наведенной радиации в шлаке какой-нибудь Новой Зеландии сдохнет последний таракан, мы, подводники, будем жить на глубине доброй тысячи футов точно так же, как сейчас: вдыхать профильтрованный воздух, загорать под кварцем и даже попивать кофе, если стюард не поленится запасти его побольше. Мы сможем жить так годами - без связи с земным пепелищем. Активная зона реактора заряжена на несколько лет. Наши опреснители не дадут нам умереть о жажды. У нас в аварийном комплекте рыбацкие сети - мы не умрем от голода. Мы не умрем и от скуки - в нашей фильмотеке лучшие комедии мира.
Рейфлинт говорил уверенно и страстно, не подыскивая слов, не растягивая пауз. Все это он не раз излагал Нике и теперь изрекал давно отточенные сентенции.
– Ну а потом, когда истощится уран ваших реакторов? - горько усмехнулся Бар-Маттай.
– К тому времени атмосфера очистится и завершится распад радиоактивного пепла. Суша станет снова пригодной для жизни. Мы всплывем и выйдем на землю. Мы начнем все сначала. От нас пойдет новое человечество. Жизнь возродится из скорлупы субмарин, как из огромных яиц, вызревших в недрах океана.
– А женщины? - саркастически воскликнул Бар-Маттай. - Или вы будете размножаться делением?
– Женщины? - Коммодор на секунду задумался, подыскивая сокрушительный аргумент. И тут его осенило, он хитро улыбнулся. - Ну что ж, придется тебе показать нашу Еву.
Он включил телевизионный монитор носового отсека, и ни экране возникли угловатые конструкции торпедозарядной автоматики. Между ними сидели и полулежали - кому как было удобней - свободные от вахт архелонцы. Судя по оживлению, зрители собрались отнюдь не на фильм и даже не на игру в «тото». Больше всех суетился стюард, поминутно выглядывая из-за ширмы, расставленной перед круглыми крышками торпедных аппаратов. Наконец он выбрался оттуда в чалме, обнаженный по пояс, с флейтой в руках. Тут же вспыхнули первые аплодисменты и погасли.
Бахтияр уселся по-турецки рядом с негром-барабанщиком, и оба завели тягучую и ритмичную мелодию Больших Кокосовых островов. Из-за ширмы - Бар-Маттай глазам своим не поверил - выплыла изящная женщина в костюме стрип-герл.
Танцуя и раздеваясь, она пела:
Я бесподобная
Мисс Преисподняя,
И мой девиз:
Вниз, вниз, низ, низ…
Рейфлинт щелкнул тумблером, и экран погас.
– Считай, что это шутка. Она попала к нам случайно. И уж, конечно, не годится в праматери нового человечества… - Он замолчал, что-то взвешивая про себя, но полемический задор пересилил. - Я не выдам большой тайны, если скажу тебе, что там, в базе, для «Архелона» готовиться новый экипаж - смешанный. В него войдут женщины, и какие: молодые, здоровые, гармоничные. Не чета этой мисс Преисподней, - кивнул он на экран. - Они будут делать здесь то, что вполне им посильно: вести штурманскую прокладку, наблюдать за приборами, дежурить у пультов, работать с компьютерами, лечить, готовить пищу…
– Во все времена женщина на корабле приносила несчастье.
– Ерунда! Предрассудки! Будущее флота за смешанными экипажами. Они смогут нести боевое патрулирование гораздо дольше, чем мы сейчас. И самое главное, каждый такой экипаж - это биологический резерв человечества. В термостотатах субмарин будут храниться контейнеры с замороженной спермой, которую дадут лучшие мужи нации. Еще раз повторяю: жизнь возродится из скорлупы субмарин, как из огромных яиц, вызревших в недрах океана, «Мы живем, мы бодрствуем - в стенах гробниц!» - так говорил Заратустра.
В голосе коммодора звучало едва ли не ликование, и Бар-Маттай понял, что возражать ему сейчас бессмысленно. И был прав. Рейфлинту помогали стены - стальные своды отсека; они наполняли его уверенностью в непоколебимой правоте своих аргументов, ибо все, о чем он говорил, невольно подкреплялось явью «Архелона». Гигантский подводный ковчег существовал, жил, двигался, его и в самом деле ничто не связывало с обреченными материком, он витал, словно орбитальная станция в гидрокосмосе планеты. Рейфлинт благоразумно не стал распространяться о том, что он подал на имя морского министра проект, в котором обосновывал роль подводных лодок не только как оружия возмездия, но и как резервантов цивилизации. Он предлагал создать на доступных подводных вершин «пункты живучести», где бы во всплывающих контейнерах хранились урановые стержни для лодочных реакторов, турбинное масло и прочие припасы, десятилетиями в отрыве от баз, от берега, от земли…
Теорию «океанского выживания» Бар-Маттай, не пускаясь в теоретические словопрения, зачеркнул для себя одной фразой: «Он не знает океан». Произнести он это вслух, коммодор, проведший в Атлантике годы и годы, несомненно, был бы взбешен. Но Рейфлинт действительно не знал океана так, как ощущал и понимал его этот странный человек в желтом хитоне.
Летом сорок четвертого немецкая подводная лодка торпедировала в Карибском море пассажирское судно. Среди плавающих обломков на поверхности остался и месячный младенец, мать которого успела обмотать свой драгоценный сверток пробковым поясом. Дельфинья стая не дала погибнуть ребенку. Крохотное человеческое существо, повинуясь древним инстинктам, приняло теплое море как вторую колыбель, и море приняло его как свое дитя. Мальчик прекрасно держался на воде, и одна из дельфиних впрыскивала ему в рот жирное молоко. Он научился нырять и подолгу задерживать дыхание, он научился спать так же, как дельфин, есть рыбу и уходить от опасности, держась за спинной плавник своей новой матери. Вместе же с ней он угодил в рыбацкие сети. Рыбаки глазам своим не поверили, когда увидели, как трехлетний мальчуган извивался и бился на палубе, словно дельфиненок. Он не умел ходить и ползал, опираясь на локти, не прибегая даже к помощи коленей. Ел только рыбу. Щебетал, цокал и попискивал точь-в-точь, как дельфины.
Об этом невероятном случае не решались писать даже самые падкие на сенсации газеты Сыном моря заинтересовался институт антропологических исследований. В его стенах мальчик научился ходить, понимать человеческую речь. В отличие от детей, выращенных волками и другими животными, дельфиний Маугли довольно быстро вживался в общество людей и в умственном развитии очень скоро догнал сверстников. От прежнего образа жизни в его характере остались только три неизгладимые черты: он мог есть только то, что поставляло море, спать по-дельфиньи - вполглаза, полубодрствуя то одним полушарием мозга, то другим, и, наконец, последнее - его совершенно не волновали женщины.
Первым обнаружил признаки этой странной болезни стюард, точнее, Бар-Маттай, который с ужасом наблюдал, как Бахтияр, опершись ладонью на раскаленную плиту, завинчивал под подволоком клинкет вентиляции.
Ладонь дымилась и потрескивала, а стюард, не отрываясь от клинкета, удивленно пробормотал:
– Черт побери, где-то подгорает мясо!
И тут он дико уставился на ладонь. Он совершенно не чувствовал боли…
Бахтияр показал ладонь доктору. На месте ожога проступило бронзовое пятно.
– Ничего страшного, - утешал его Коколайнен, - временная атрофия болевых рецепторов. Если в драке тебя пырнут ножом, ты не будешь вопить, как кролик.
– И на том спасибо, док…
Бахтияр ушел, лязгнув гермодверью.
– Ну вот и началось, - пробормотал Коколайнен и обреченно уставился в одну точку.
– Скверные дела, - невозмутимо сказал старший офицер Рейфлинту. - Должно быть, барахлит биозащита реактора. Наш стюард весь в бронзовых пятнах…
– Биозащита в норме, - ответил Рейфлинт. - Час назад я лично осмотрел датчики. - Может быть, поместить больного в изолятор? - неуверенно предложил Рооп.
– Не надо.
– Но почему?
– Я не могу управлять кораблем из изолятора.
И командир показал Роопу бронзовые ладони.
Подвсплывший «Архелон» бурунил воду выставленной антенной.
Барни нажал клавишу передатчика. Крутнулся барабанчик с перфолентой, и антенна СБД - сверхбыстродействующей связи - выстрелила в эфир тревожную радиограмму. Спутник-ретранслятор передал ее в приемный центр военно-морских сил.
Вскоре Рейфлинт зачитал ответную шифрограмму морского старшему офицеру:
«Подводному рейдеру S-409 прекратить боевое патрулирование. Следовать на север. Встать к барже на внешнем рейде базы. Перенести на баржу контейнер с биологическим материалом. После передачи бактериологических проб отойти южнее мыса Шедруп и лечь в дрейф. Ждать дальнейших распоряжений».
Обратно возвращались полным - сорокаузловым - ходом. В кают-компании обедали молча, без обычных шуток. Бар-Маттай ходил по отсекам, искал больным слова утешения. Одни слушали его с надеждой и верой, другие - криво усмехаясь, третьи - безразлично.
Баржу обнаружили сразу. Старая посудина одиноко стояла на двух якорях. Внешний рейд был пуст.
Коколайнен перенес на ржавую палубу контейнер с биопробами и выстрелил зеленую ракету. С удовольствием прошелся по плавучему островку и нехотя перепрыгнул на корпус субмарины.
«Архелон» взял курс на мыс Шедруп.
ФАБРИКА ДЕЛЬФИНОТОРПЕД
Стеклянный октаэдр дельфинария «Акварама» с уличными светильниками в виде всплывающих пузырей воздуха сверкала на солнце между городским пляжем и приморским парком. Флэгги нравились его дымчатые стекла, его просторная арена-бассейн, наполненная водой, сквозь прозрачную синеву которой чуть зыбко, но ясно проступали белые камешки глубокого дна. Ей нравилось нырять к своим питомцам прямо с демонстрационной вышки, вонзаясь соструненным телом в центр аквамаринового кристалла, ощущать, как выброшенные руки не рассекают, а раздвигают тугие струи, как пеле