– Я не намерен больше, как ты выразилась – «пытаться» в отношении тебя.
Я вздернула подбородок, разворачиваясь к нему лицом, но промолчала, давая Милевскому закончить свою мысль.
– Мне больно смотреть на то, как ты отощала с болезни!
– Бьешься о кости? – склонив голову к плечу, понятливо протянула я.
– Твоё чувство юмора, бесспорно, очаровательно, – поморщился князь, – но в этот раз мне, увы, не смешно. Я достаточно терпел твои прихоти, Мари. С меня довольно, – жестко закончил он.
Другой… нет, я ошиблась. С бородой или без, он всё тот же Алексей. Я вцепилась в ворот платья.
– Не томи! – не выдержала я.
Милевский поджал губы и, чеканя каждое слово, сказал:
– Я запрещаю тебе возвращаться на Гороховую, я запрещаю тебе работать, запрещаю любые контакты с кем бы то ни было без согласования со мной!
За окном зеленело лето, ярко светило солнце, но мне стало холодно, и силы разом покинули меня. Я обхватила себя за плечи и, бедром опираясь об умывальник, прикрыла глаза:
– Алёша?
Он шумно выдохнул и тихо ответил:
– Да?
– А теперь, пожалуйста, объяснись.
Шаль легла мне на плечи, и на лоб опустилась теплая ладонь.
– Я здорова, – заверила его я и как на грех кашлянула в кулак.
– Что-то не похоже, – вздохнул он и, прижав меня к груди, поцеловал в висок. – Пожалуйста? Объяснись? Что это за грипп такой? Тебя подменили? Неужели ты действительно готова меня услышать?
– Это уколы, – серьезно поведала я. – Ответь мне, прошу тебя.
Милевский хмыкнул:
– Пожалуй, стань ты перечить, было бы даже проще.
Я подняла на него глаза, молчаливо требуя пояснений.
– В день убийства Дмитрия, если ты помнишь, случилась… – он запнулся, потемнел лицом.
– Массовый расстрел, – подсказала я.
– Верно, – нахмурился князь, взгляд его замер на закрытом кране. – Не буду утомлять тебя деталями, скажу только, что несмотря на гибель наследника, государь не изменил решения относительно войны с турками. Мобилизацию объявили следующим утром, и общее недовольство, и без того долго назревающее, выросло до невиданной величины. Положение крайне серьезное. Рабочие бастуют, приказы правительства рвут, не давая наклеить на доски. Председатель Государственной думы умоляет императора пойти на уступки!
– И ты, – догадалась я.
– И я, – устало подтвердил Алексей.
– Государь, как я понимаю, остался глух к этим просьбам. Ты поэтому побрился? Полагаешь, без растительности на лице твои доводы долетят ему в уши? Без преград?
– Где ты раньше была со своей логикой? – буркнул князь.
– Умывалась, – со смешком созналась я.
Он подбородком потерся о мои волосы:
– Черт с ней с бородой. Знал бы, что тебе так понравятся мои гладкие щеки, избавился бы от неё еще до отъезда в Москву. Может быть, ты сменила бы гнев на милость уже тогда?
– Это вряд ли. Я всё еще злюсь.
– Знаю, – согласился он. – Всё это полбеды, Маша. В столице … объявился пророк.
– Пророк?
– Некая Зинаида Благая. По её утверждению, ровно в тот миг, когда на Дворцовой стреляли в студентов, к ней явился пылающий синим пламенем кровавый ангел. И ангел этот, поставив метку на её челе, благословил её на оглашение воли господней. Случилось это в Никольском. Свидетель происшествия – калечный пьяница, побирающийся милостынею у храма. Метку я видел на фото, обычная ссадина на лбу, но для юродивой она – крыло ангела.
Алексей до боли сжал меня в руках и снова замолчал.
– И чего же, по словам Зинаиды, хочет господь? – холодея, спросила я.
Он погладил меня по щеке и, криво улыбаясь, ответил:
– А как ты думаешь, чего может хотеть перепачканный кровью ангел? Он хочет крови виновных. Он требует сжечь Зимний вместе с Михайловыми и их правительством, и призывы эти находят поддержку у населения, с каждым днем звуча всё громче и громче.
Меня затрясло, ледяными пальцами я вцепилась в кисти шали.
– Я … плохо помню тот день. Всё будто сгорело в гриппозной лихорадке. Я точно знаю, что наказала извозчику ехать к тебе. Возможно, я передумала на полпути. Возможно, мой воспаленный разум решил, что вместо встречи с тобой мне следует молить господа о заступничестве и прощении. Но я была в Никольском тогда, и, кажется, кто-то рядом со мною … кричал ангела.
– Признаться, я надеялся, что всё это только раздуваемые революционерами бредни дурной бабы… но и такой вариант тоже предполагал. Перевороту нужен символ, и его станут искать. Описать ангела в красном не составит труда, да и что там искать? Ты на виду, под носом, – князь оборвал себя на полуслове. – Не заставляй меня говорить очевидных вещей…
– Хорошо. Я не буду, – я высвободилась из его объятий и отступила на шаг.
На виду. Под носом государя. Сестра той, что носила синее пламя. Та, кто видел смерть его высочества Дмитрия на вокзале. Барышня в красном. Перевороту нужен символ. Одни станут рыть землю в поисках ангела, вторым лучше бы сделать так, чтобы некого было искать.
Милевский накинул на плечи домашний халат и, потерев лицо, хмуро на меня посмотрел.
– Прихоти, Мария. Чертовы злые шутки! И я, который потакает твоим обидам, как дурной юнец. Красные платья? Всё как ты просила, милая! Надеюсь, ты осталась довольна моим подарком?
Я расправила плечи.
– Нет. Мне не идет красный цвет.
Он фыркнул, выругался по-французски и вышел из ванной, мне оставалось только следовать за ним. Князь сбросил халат на кровать и, достав из гардероба рубашку, уже спокойно сообщил:
– К обеду придет портной. Будь любезна, выбери что-то на свой вкус. Траур по Дмитрию будет длиться три месяца, по его окончанию мы заключим морганатический брак. Я хочу, чтобы всё это время ты не выходила из дома без серьезной надобности.
– И какую надобность можно считать серьезной? – холодно поинтересовалась я.
– Никакую, – отрезал Алексей.
– Политическая обстановка не меняет ничего меж нами. С каких это пор я стала походить на комнатную собачку? Я не понимаю, с чего бы должна соглашаться на ненужный ни тебе, ни мне мезальянс!
– Не понимаешь? – на шее князя дрогнул кадык. – Сейчас поймешь. В ту ночь, когда я привез тебя в особняк, задушили еще одну Марию с Гороховой. Тело нашли вечером следующего дня. На собачку ты не похожа, ты похожа на ту девушку. На твоей ладони точно такой же шрам. Или это она на тебя похожа, как и все остальные жертвы до неё, тут уж сама решай!
– О господи… – меня качнуло, закрыв веки, я присела на широкую кровать.
Алексей бросился ко мне.
Прозрачная зелень взгляда, лишающий воли поцелуй. Безумный страх!
– Значит … это не Дмитрий… – прошептала я, пряча лицо на его груди.
– Нет, – сказал Милевский. – Убийца кто-то другой.
Глава 17
В столовой пахло сиренью. Скупое северное лето радовало необычно жарким солнечным днем. Ни облачка. За окном туманом стояла пыль, песком оседала на зубах, и вместо воздуха заполняла легкие. Прохожих. Не мои. В особняке было комфортно.
Князь завтракал, а мне кусок не лез в горло. Я сидела напротив и портила ему аппетит своим постным лицом, односложно отвечая на вопросы. В конце концов ему надоело меня тормошить и он уткнулся в свежую газету.
Мой экземпляр лежал рядом со мной, на столе, но городские новости более не вызывали у меня интереса. Информации из уст Милевского мне было достаточно. No news – good news.* Сегодня я сполна прочувствовала эту поговорку.
Хватит тревог, Мария!
– Как чувствует себя Анастасия Алексеевна? Она в порядке?
– В порядке. Рвется тебя проведать, – не отрываясь от новостей, ответил Алексей.
– Я буду рада видеть её.
– Не думаю, что вам стоит видеться до того, как ты станешь полноправной хозяйкой этого дома.
– Почему? – я недоуменно на него посмотрела.
– Потому что. К чему привела ваша прошлая встреча?
Я закатила глаза:
– Это попахивает безумием, ваше сиятельство! Причем здесь княжна?
Милевский резким движением перелистнул газету, тяжелый взгляд его остановился на моём лице.
– Если бояться за жизнь близкого человека – это безумие, то да. Я безумен.
– Ты … подозреваешь тетку? – изумилась я собственному предположению.
– Не говори глупостей, – поморщился Милевский и снова вернулся к газете.
Больше ничего объяснять он, очевидно, не собирался. Впрочем, это ведь князь. Ненормальное, вот уже несколько лет сдерживаемое желание тотально контролировать мои действия, мои мысли, мой круг общения не делось никуда. Алексей был категорически против моей дружбы с Денских. И Настя, будто зная об этом, не отвечала на мои письма. Только с чего я решила, что все мои письма отправлялись? Я ведь отдавала их со слугой.
Похоже, тирания его теперь переродилась в паранойю. Вполне возможно. Почему нет?
Я подлила ему кофе и, вдохнув чудесный бодрящий аромат, щедро плеснула себе напитка. Сделав небольшой глоток, наслаждаясь горечью вкуса, я спросила:
– Ты знал о симпатии ко мне его высочества?
Алексей подхватил со стола чашку и поднял на меня глаза:
– О симпатии? Нет, не знал. А о том, что он с детских лет влюблен в тебя по уши, знал, разумеется.
– Что, прости? – я моргнула.
– А почему, ты думала, мне позволили оформить опекунство? – скривился князь. – Когда наследнику исполнилось шестнадцать, он потребовал встречи с тобой. Его императорское высочество по какой-то причине решил, что ты станешь ему отличным подарком на именины. Небольшой скандал в узком семейном кругу, и в тот же день государь позволил мне забрать тебя из Смольного. Я был уверен, что увлеченный молоденькими и не очень фрейлинами из свиты матери, царевич забыл о тебе. Но нет. В Мариинском Дмитрий увидел тебя в ложе. Ко мне подошли прямо на представлении.
– И ты увез меня в своё имение, – прикрыв веки, договорила я за Милевского.
– Умница, – чуть улыбнулся он и, допив кофе, вновь вернулся к чтению.