– Позволишь?
Я протянула ему правую руку и, когда холодный металл скользнул мне на палец, поцеловала его сама.
– До скорой встречи, милая, – рассмеялся Алексей и оставил меня. – Трогай! – приказал он слуге.
Лошади двинулись.
– До свидания, мой князь, – ответила я пустоте.
Степан вел экипаж в сторону Невского, а я всё смотрела на надетое на пальце кольцо. Белая полоса металла и крупный, сверкающий радугой бриллиант. Почти семь лет прошло с той нашей встречи на речке… семь лет боли и взаимных обид. Я не простила и никогда не смогу простить ему смерть Оли. Я не простила и никогда не смогу простить себе того, что не могу без него жить.
Лошади встали, я выглянула в окно – дорогу впереди перегородил груженый хлебом обоз. Мы почти доехали до Гороховой, и я, наконец, очнулась. Если я уеду, когда вернусь? Что если всё наладится лишь через несколько недель? Что если всё наладится лишь через несколько месяцев! Анна… Васенька… как можно оставить тех, кто стал тебе почти семьей? Не попрощавшись, зная, что живут они впроголодь! И это сейчас, когда в моей сумочке – целое состояние, а на пальце – особняк!
– Степан, сверни на Гороховой! – громко приказала я.
Возница беспрекословно послушался, и я невесело хмыкнула. В статусе невесты князя, определенно, есть преимущества.
Мы доехали почти до самого места. Памятуя предостережения Алексея, я попросила слугу остановиться на противоположной стороне за пару домов до моего. Назвав мужчине номер квартиры соседки, и описав Василия, я приготовилась ждать.
Степана не было долго. Очень долго. Набежали тучи, с неба потоком хлынул теплый летний дождь. Он барабанил мне в стекло, а я до крови кусала губы, заставляя себя сидеть на месте, вместо того, чтобы бежать на улицу и всё разузнать. Что случилось? Анна ушла куда-то? Так ведь рано, она разносила вещи хозяйкам не раньше десяти… да и дождь!
Слуга вышел из подъезда и, ругаясь дождю, направился ко мне. Лицо его было взволнованным, и я занервничала еще больше.
– Что такое? – я сама распахнула дверцу.
Степан стянул с головы кепку и, помявшись, ответил:
– Преставилась соседка ваша, барышня. Третьего дня как… в больнице скончалась. Эпидемия же.
Сердце пропустило удар, и от боли на миг потемнело в глазах.
– О господи… – хрипло пробормотала я. – А мальчик? Василий? Ты уверен? Ты не ошибся? Кто тебе сказал?!
– Студент вышел сказал, – мужчина посмотрел на меня с жалостью. – А мальчишка пропал куда-то, вроде как за ним чинуши приходили, да то ли дверь никто не открыл, то ли не было его уже тогда.
Не открыл… Я подскочила на месте.
– Жди. Я сейчас! – сказала я и, подобрав юбку, побежала в подъезд.
Пятый этаж, в доме нашем не было лифта, но я преодолела все десять пролетов, не заметив высоты. Да я и дождя не заметила, только противно лип к телу намокший под ливнем пиджак.
– Вася! – изо всех сил забарабанила я в дверь. – Это я, Маша! Васенька! Открывай!
Никто не ответил, меня скрутило в приступе кашля, и я опустилась на пол, спиной прижимаясь к деревянной двери.
– Вася… – глотая ком в горле, откашлявшись, прошептала я.
Спокойно, Мария! ГОПы, полиция! Передать просьбу Алексею, на худой конец, самой связаться с Чернышовым! Дать денег, чтобы нашли!
По лестнице кто-то стремительно поднимался вверх. Шаги были легкими, ребенок? Вдруг это Вася? Нельзя пугать его слезами! Надежда придала мне сил, я мотнула головой и поднялась на ноги. Разочарование обожгло глаза. Ошиблась, то был не он, а какая-то девушка. Я снова повернулась к двери, чтобы постучать.
– Маша! – позвали меня от лестницы.
Я обернулась.
– Настя? – изумилась я. – Что ты здесь делаешь?
– Жду тебя, – на грани слышимости ответила Денских.
– С чего бы это? – нахмурилась я.
– Я … – она поджала губы. – … поедем со мной, Маша. В Европу, в Париж или Берлин!
Господи, это какое-то тотальное безумие! Я расхохоталась и, снова закашлявшись, прикрыла ладонью рот.
– С чего бы вдруг такое предложение, Настя? Сейчас! После стольких лет!
– Да, я вижу, что опоздала, – холодно заметила она. – Значит, Милевский всё же добился своего? И каково это – стать невестой помешанного на тебе убийцы? Придает вашим отношениям особую остроту?
– Не говори бред! – ответила я и прошла к лестнице. Она не уступила мне дорогу, и я плечом задела Денских.
Она схватила меня за руку, заставляя остановиться.
– Его видели в ночь убийства на Гороховой! Господи, Маша, он даже любовницу завел именно здесь! Имеет одну, представляя в мыслях вторую! Ты считаешь, здоровому человеку могло бы прийти в голову что-то подобное? И ты защищаешь его! Неужели ты готова быть с ним?! После всего этого?!
Готова? Нет, я не готова.
Именины государыни. Тёплая летняя ночь. Распахнутая дверь.
– Ты, потеряла, – Милевский протягивает мне мою шляпку.
– Алеша… – я рукою тянусь к его щеке.
Пришёл…
Глаза его загораются ярче ночных фонарей. Он перехватывает моё запястье и целует мои пальцы.
– Алёша, – улыбаясь, повторяет он.
Сброшена одежда, и смята моя постель. Мне не страшно, и в голове моей мыслей нет. Что проку печалиться? Ангел лишился крыльев с той встречи на речке. Там, впервые взглянув в глаза Милевского, я поняла, что уже люблю его.
– Обещай, что дашь мне волю. Обещай мне, что не станешь запрещать работать! Обещай, что у нас не будет детей!
Милевский морщится, но, принимая запасной ключ от моей квартиры, всё же говорит:
– Даю тебе слово.
Я не готова быть с ним. Я с ним с той нашей первой ночи. Я с ним уже давно.
Устало вздохнув, я посмотрела на Денских.
– Какую любовницу, Настя? Ну сложи ты два и два.
Пальцы её до боли впились в мой локоть.
– Нет… – выдохнула она.
– Да, Настя, да, – хрипло рассмеялась я. – Забавно, правда? Содержать особняк и проводить ночи здесь, со мной. Неудивительно, что его видели в ночь убийства, его видели здесь гораздо чаще! Черт возьми, да всякий раз, когда он в столице!
Денских отпустила мою руку и, закрыв веки, тихо спросила:
– За что, Маша? Скажи, за что ты снова убиваешь меня?
Внизу знакомо щелкнула входная дверь, и я вздрогнула. Именно так звучал мой крючок, когда, открывая гостям, я сбрасывала его с металлической петли. Сердце застучало чаще, я наклонилась через перила и, увидев осторожно выглядывающую из моей квартиры знакомую вихрастую макушку, подбирая длинную юбку, скороговоркой пробормотала:
– Я не понимаю тебя, Настя… извини, мне нужно идти.
Ступенька, две, три. Пролет. Завидев мою юбку, мальчишка шмыгнул обратно за дверь.
– Васенька, это я! Стой! – выкрикнула я.
Он услышал, выбежал к лестнице и кинулся ко мне. Я поймала его в объятья и, что было сил, прижала к себе.
Не знаю, сколько мы так стояли, но когда он, шмыгнув носом, поднял на меня глаза, хлопнула дверь в подъезд. Денских? Ушла, наверное.
Я смахнула слезы с мокрых ресниц, и Вася, подражая взрослому мужицкому говору, баском сказал:
– Не плачь, теть Маш. Работать стану больше, прокормимся. Будем жить вдвоем. Мамка-то моя … умерла, – голос его сорвался, – схоронили, – шепотом закончил он.
– Ох, хороший мой, – едва сдерживая рыдания, расцеловала я его. Он зажмурился, позволяя мне отвести душу, впервые с тех самых пор, как ему исполнилось семь.
Будем жить, непременно будем. Вопрос лишь в документах… как же быть…
Я чуть отстранилась от него, и присев так, чтобы лицо его было вровень с моим, прямо посмотрела в не по возрасту серьезные глаза мальчишки:
– Мне теперь нельзя жить здесь, Вася, – честно сказала я. – И тебе по закону нельзя жить со мной. Я не мать тебе и не сестра. И даже усыновить тебя пока не смогу, как бы того не хотела.
Хотя бы потому, что я незамужняя девица моложе тридцати лет.
От моих слов он весь сжался. Опустил взгляд, пряча мгновенно покрасневшие глаза, и я решилась:
– Но если ты того хочешь, я заберу тебя с собой. Будем жить, Васенька. Как-нибудь, будем.
Даже если Милевский станет возражать, даже если будет категорически против... оставить ставшего почти родным ребенка я не могу. Слишком хорошо я знаю статистику выпускников общественных приютов.
Он без слов бросился мне на шею, и я рассмеялась сквозь слезы:
– К нашим урокам теперь добавится французский, так что ты не больно-то радуйся!
– А это обязательно? – не отпуская меня, спросил ребенок. – Может, хватит с меня счета? Я и читать умею! – заискивающе заглянул он мне в глаза.
– Обязательно, хороший мой. Увы.
Прилежание – лучший способ заглушить боль утраты. И единственный известный мне самой…
– Ну ладно, – тяжело вздохнул Вася. – Французский так французский.
*Отсутствие новостей - это хорошие новости
Глава 18
Стрелки часов показывали восьмой час вечера, Василий прижимался ко мне. Мы сидели на мягком диване в гостиной мадам Дюбуа, я по памяти читала ему приключения любопытного лягушонка и гладила ребенка по светлым волосам.
– Глупый, глупый лягушонок. Зачем ты сунулся к аисту в клюв?
Я смяла зажатую в левой руке записку.
«Прошу, умоляю, богом тебя заклинаю, уезжай безо всяких промедлений! Послушай меня хотя бы раз!»
Поезд отправляется в семь часов утра. Просьбу справить для Васи документы я передала со слугой еще днем, билеты и записку лакей принес с час назад... И о ребенке Алексей не сказал ни единого слова. Почему? Федор не успел передать мой вопрос? Записку принес другой слуга… разминулись?
– Мари? – тихо позвала меня Клер.
Я подняла на неё невидящий взгляд. Она стояла в дверях, спиной опираясь о косяк.
– Мальчик спит, а вы вот уже десять минут как говорите на французском, – сообщила мне она.
– Да? – рассеянно отозвалась я и посмотрела на ребенка.
Вася действительно заснул. Я осторожно поднялась и накрыла его пл