– И я, – тихо ответила она.
Я устало потерла глаза. Клер, безусловно, стоило вернуться во Францию. В России опасно, слишком накалилась здесь политическая обстановка. Кто знает, на кого падет следующий выбор гневной толпы?
Но нужны ли ей мои возражения?
Тяжело вздохнув, я посмотрела на неё. Мадам Дюбуа чуть улыбнулась, а затем поморщилась, ладошкой отгоняя от носа алкогольный смрад.
– Я … схожу в дворницкую, за ведром, – выдавила я.
Клер серьезно кивнула и ответила:
– А я пока соберу осколки.
Она скрылась в квартире, а я спустилась по лестнице вниз. Юркнув под арку, я подошла к желтому флигелю. Дверь была заперта, дворники снова дежурили по ночам, помогая полиции. Но ведро нашлось. Набрав воды из колонки, я вернулась в парадную. Клер ждала меня с метлой и совком наперевес и любезно придержала дверь.
Поднявшись наверх, я подоткнула юбку и вытерла липкий бурбон. Чистота успокаивала, жаль, никуда не делся аромат, что и заметил высунувшийся в щель перепуганный Василий.
– Теть Маш! – выкрикнул он и, увидев меня, выдохнул: – Я проснулся, а никого нет. И тут … воняет…
– Бутылку разбили, – пояснила я, улыбаясь ребенку. – Не переживай, иди умывайся, сейчас будем завтракать.
Он кивнул и послушно побежал в уборную.
Хорош страдать и бояться, Мария Михайловна! У тебя есть руки, ноги и голова, чтобы не только есть, но и что-то ею придумать! Вот и нечего киснуть!
– Еще кофе? – посмотрела на меня мадам Дюбуа.
– Да, только верну ведро, – согласилась я и, опомнившись, уточнила: – Простите за неудобства, милая Клер, но могу ли я оставить у вас вещи до вечера?
– Вещи? – она свела брови к переносице. – Думаю, пока Alex … – Клер замялась, – пока мой брат неизвестно где, самым правильным решением будет, если вы с мальчиком останетесь жить у меня. И нет, вы нисколько меня не ущемите! Василий прелестный ребенок и удивительно хорошо воспитан.
Она шагнула ко мне и, взяв меня за руку, накрыла мои пальцы второй ладонью.
– А видеть вас рядом, Мария, само по себе счастье для меня! – ласково улыбнулась мне женщина.
То ли я надышалась парами бурбона, то ли так и не протрезвела до конца, но я вдруг смутилась и, чувствуя, как заливаюсь краской, призналась:
– Вы мне очень нравитесь, Клер … сказать по правде, я тоже счастлива нашему знакомству. Но меня не привлекают женщины. Меня в принципе никто кроме князя Милевского не привлекает… и мне совсем не хочется избавляться от предрассудков... Простите! – глядя в её широко распахнутые глаза, горячо воскликнула я.
Клер наклонила голову к плечу, и, прыснув, заливисто расхохоталась.
– Вы очаровательны, дорогая! Но не волнуйтесь, влечение должно быть обоюдным. Люди, интересующиеся лицами своего пола, вовсе не обязаны набрасываться на всякого в поле своего зрения.
– Разумно, – откашлявшись, ответила я. – И даже несколько отрезвляет. Во всяком случае, я чувствую себя глупо как никогда.
Она снова хохотнула, и чуть сжав мои пальцы, заявила:
– Не переживайте! Я утешусь тем, что мой дорогой Alex – счастливейших из мужчин. Раз уж вы заранее отвергли меня, – лукаво улыбнулась француженка.
– Я – сторонник превентивных мер… – буркнула я, не зная куда деть себя от неловкости, осторожно забрала ладонь и потянулась к ведру.
– Мари?
– Да?
– Дайте-ка я вас поцелую.
От неожиданности я отпустила ручку ведра, та брякнулась о железо. А мадам Дюбуа закусила губу и, глядя на моё, по всей видимости, ошарашенное лицо, звонко рассмеялась:
– Только как сестру!
Я не успела ответить, громко щелкнул замок этажом ниже:
– Что за шум, что происходит?! – недовольно крикнул сосед Клер по-немецки. Вероятно, владелец часового магазина на первом этаже, на вывеске я видела фамилию.
Клер приставила указательный палец к губам, а когда недовольный ранней побудкой мужчина, вернулся обратно к себе, я сама шагнула к француженке и обняла её, целуя в щеку. Она ласково погладила меня по голове, и я поняла, как сильно была напряжена.
Не просто дались мне известия, не просто было мне принять откровения Насти.
– Спасибо, – вздохнула я, отстраняясь от единокровной сестры Алексея. – За всё.
– Мы с вами почти родня, Мари. Не нужно благодарностей, – серьезно сказала она и, покосившись в сторону ведра, с улыбкой заметила: – А вот вылить грязную воду, пожалуй, стоит.
Воду я вылила, а вернувшись в дом, умылась и привела себя в порядок. К пяти я была полностью собрана, кабы не воспаленный взгляд, и не скажешь, что толком не сплю вторую ночь…
И нечего спать! Ты и без того слишком долго спала, лелея прошлые обиды, не замечая настоящего. Довольно прятаться в раковине сожалений, встань и иди, наконец, вперед! За Милевским, раз уж без него будущего для тебя нет.
Я сцепила челюсти и посмотрела на своё отражение. Клер привела меня к себе в спальню и, усадив напротив трюмо, идеальной волной уложила мне волосы – у француженки имелся с виду пыточный инструмент – щипцы для завивки. Василий с восторгом следил за этим священнодействием, отвлекаясь от выданного ему Клер учебника французского.
– Будь у меня фотоаппарат, за ваше изображение сражались бы все похоронные бюро Парижа, такое мрачное у вас лицо, – заметила мадам Дюбуа, глядя на меня в зеркало трюмо.
Всё утро Клер мешала мне вдоволь насладиться страхами за Алексея, волнением перед предстоящей встречей с Чернышовым и стыдом за мои относительно её ко мне интереса предположения, беспрестанно подтрунивая надо мной.
– Хотя нет, – француженка закусила губу.
– Нет? – переспросила я, вдруг понимая, что давно уже не ощущаю никакой неловкости, и на губах моих то и дело мелькает пусть и несколько кривая, но улыбка.
– Нет, – кивнула Клер, осторожно убирая щипцы. – На скорбную вдову вы походите мало, а вот на Орлеанскую деву – вполне. Не хватает только оружия, и вы – готовы к войне.
Я заправила короткую прядь за ухо и, поднимаясь с пуфа, взглядом зацепилась за забытый портсигар Денских. Чем распивать бурбон, стоило её расспросить…может быть, нашелся бы след и утраченных бриллиантов? Настя состоит в красном кружке, и если камни ушли на цели революции, кто знает, не с их ли продажи оплачивались убийства несчастных девушек?
– Будем надеяться, оружие не понадобится, – рассеянно ответила я. – Но вы правы.
– Права? – улыбнулась француженка.
Расправив плечи, я подмигнула заскучавшему над наукой Василию. Мальчишка тут же вернулся к книге, и я пояснила:
– Да, я готова к войне.
– Идите, Мари, – мадам Дюбуа обняла меня в дверях. – Мы будем ждать вас с нетерпением. И учить французский.
Чтобы не стеснять Клер, я хотела взять ребенка с собой. Но француженка настояла оставить его с ней хотя бы сегодня. «Безумие – водить мальчика за собой», – серьезно сказала мне она, и я согласилась. Кто знает, чем для всех нас закончится этот день?
– До встречи, – кивнула я и, быстро расцеловав их с Васей на прощание, ушла.
Степан ждал у парадной.
– Как же, барышня… а чемоданы?
– Едем! – я взмахнула рукой, предупреждая его расспросы, и уселась в коляску.
Весь путь до Варшавского слуга бурчал о вздорном нраве княжеской невесты, я же прислушивалась к шепоту города, присматривалась к сонным прохожим, и … видела. Сорванные с досок объявления, осколки стекла, хмурые лица рабочих, нервных дворников и сосредоточенных городовых.
Из-под копыт пылило, громко дребезжал проезжающий рядом трамвай, по Обводному шли груженые баржи.
– Тпру! – заорал вдруг Степан, останавливая лошадь. – Куда лезешь, скотина! – зло крикнул он, и я привстала, высматривая причину остановки, но разглядела только темное пятно и будто свалянную в грязи серую шерсть. Пёс?
– Пшел вон! – взмахнул кнутом слуга.
Пятно зашевелилось, даже ветер с канала не смог унять поднявшуюся отвратительную вонь. Нет, не пёс, человек. Во всяком случае, был им когда-то. Встав на четвереньки, бездомный пьяница наставил на меня черный палец и засмеялся, обнажая в злобной улыбке гнилые зубы.
– Сидишь, барынька? Сиди! Недолго тебе осталось клещём сосать кровушку с тела Руси! Благая Зинаида видела ангела! Он сожжет тебя заживо, и будешь ты корчиться в синем огне! – сплевывая темную слюну на землю, с подвывом закончил он.
Степан хлестнул мужика по спине, тот взвыл от боли, прытко уворачиваясь от нового удара.
– Пошла! – коляска двинулась.
Господи, хорошо, что я оставила Васю с Клер! Брать его с собой, действительно, безумие. Безумия и без того слишком много вокруг…
Я сглотнула, сдерживая невыносимый приступ тошноты, и под хриплый смех пьяницы перевернула подаренное мне князем кольцо камнем вниз. Взгляд мой зацепился за белый шрам.
Если цель убийств была выставить государева племянника безумцем, то убийца добился цели. Только что если смерти девушек лишь умело используемый оппозицией факт, что если это роковое совпадение?
Убийства, безусловно, связаны со мной. То же имя, тот же возраст, шрам и … я зло усмехнулась – и сомнительный род деятельности. Зачем убивать копии, не проще ли уничтожить оригинал?
Но если речь идет о безумце, искать логику в его действиях – смысла нет, только как я умудрилась пропустить сумасшедшего в своем окружении?
Ну и вопрос, Мария. Ты-то как раз могла вполне… кого я могла упустить? Кого-то, достаточно близко знакомого со мной, чтобы видеть мой шрам. Кого-то, кто имел бы доступ к реальным именам погибших… Кого-то со службы! Но мало ли мужчин в управлении… мало ли где я вдруг раскрыла ладонь. Увидеть шрам на ней мог кто угодно!
Да, убийства связаны со мной. Только с чего я взяла, что мотив убийств – влечение? Революции нужен символ, и на допросе отец обмолвился о синем огне. На допросе… а только ли на допросе? Папа играл, что если в какой-то момент сведения о даре дочери – стали ставкой в игре? Если дар мой открылся еще во Франции, сболтнуть о нем он мог задолго до смерти Оли!
Кому угодно. Бортникову, например. С чего бы адвокат столько лет покровительствовал мне? Откуда бы у него, молодого юриста, были тогда деньги для